Старый мир, который рушится и к которому не должно быть возврата, и
есть мир новой истории с его рационалистическим просвещением, с его индивидуализмом и гуманизмом, с его либерализмом и демократизмом, с его блестящими национальными монархиями и империалистической политикой, с его чудовищной индустриально-капиталистической системой хозяйства, с его могущественной техникой и внешними завоеваниями и успехами, с безудержной и безграничной похотью жизни, с его безбожием и бездушием, с разъяренной борьбой классов и социализмом как увенчанием всего пути новой истории.
Неточные совпадения
Скоро для всех
будет поставлен вопрос о том, «прогрессивен» ли «прогресс» и не
был ли он часто довольно мрачной «реакцией», реакцией против смысла
мира, против подлинных основ жизни.
В эпоху падения античного
мира и явления христианства «реакционно»
было отстаивать начала античного просвещения и античной цивилизации и в высшей степени «прогрессивно» и даже «революционно»
было отстаивать те духовные начала, которые потом восторжествовали в средневековой культуре.
Не последние граждане, не последние писатели и философы античного
мира, а отцы и учителя Церкви
были людьми подлинного движения духа.
Когда мы говорим, что какой-либо исторический
мир обречен на гибель, мы, конечно, не хотим сказать, что ничего от этого
мира не останется, что в нем ничего нет для вечности, что само существование его
было абсолютно бессмысленным.
После опыта новой истории невозможно вернуться к старому средневековью, возможно лишь новое средневековье, как после опыта средневековья невозможен
был возврат к старому античному
миру, а возможно
было лишь Возрождение, представлявшее очень сложное взаимодействие христианских и языческих начал.
Так и сейчас исторический
мир переживает великую революцию — не коммунистическую революцию, которая в глубине своей совершенно «реакционная» и
есть лишь гниение разложившихся элементов старого
мира, а революцию духа.
Никогда еще не
было такого соприкосновении
мира Запада и
мира Востока, которые долго жили изолированно.
В этом смысле коммунистический интернационализм
есть уже явление нового средневековья, а не старой новой истории, и к новому средневековью нужно отнести всякую волю к религиозному объединению, соединению разорванных частей христианского
мира, волю к универсальной духовной культуре, обнаруживающуюся в высшем духовном слое современного человечества.
Но в средние века
было так много замечательных мыслителей и такое разнообразие в
мире мысли, как ни в одну эпоху.
Моя жажда беспредельной свободы должна
быть понята как моя распря с
миром, а не с Богом.
Должно
будет выработаться особого рода монашество в
миру, особого типа монашеского ордена.
Большевики совсем не
были максималистами, они
были минималистами, они действовали в направлении наименьшего сопротивления, в полном согласии с инстинктивными вожделениями солдат, истомленных непосильной войной и жаждавших
мира, крестьян, вожделевших земель помещиков, рабочих, настроенных злобно и мстительно.
Ибо Царство Божье нудится и
есть бремя послушания
миру, которое должен нести человек на земле,
есть долг в отношении к историческому процессу, который русские люди часто забывают.
И желать возвращения к тому состоянию
мира, которое
было до катастрофы мировой войны, значит совершенно не отдавать себе отчета в том, что происходит, не иметь исторической перспективы.
В аристократии
есть вечное начало, и
мир не мог бы существовать без аристократии.
Ловкие, беззастенчивые и энергичные дельцы
мира сего выдвинулись и заявили свои права
быть господами жизни.
Если христианские народы не сделают величайшего напряжения духа для осуществления христианского пути, если не проявят величайшей активности, то в
мире будет торжествовать атеистический коммунизм.
Это и
есть тот новый мессия, устроитель земного царства, во имя которого
был отвергнут старый Мессия, возвестивший царство не от
мира сего.
Есть один только путь к Царству Божьему, к истинной теократии, — это реальное его осуществление, т. е. подлинное достижение высшей духовной жизни, просветление и преображение человека и
мира.
Быть может, христианство предназначено к тому, чтобы вернуться еще дальше назад, к катакомбному состоянию и оттуда вновь победить
мир.
Так
было и в эпоху античного
мира.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это
был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
— Нет, не будет драться, — сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да
будет мир пушистой твоей голове!
— Если б вы любили, кузина, — продолжал он, не слушая ее, — вы должны помнить, как дорого вам было проснуться после такой ночи, как радостно знать, что вы существуете, что
есть мир, люди и он…
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в
мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Средь
мира дольного // Для сердца вольного //
Есть два пути.
— Коли всем
миром велено: // «Бей!» — стало,
есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»