После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье и
люди остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходит, как то величавое, зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы последний день человечества.
Неточные совпадения
Он потерял гуманистическую веру в
человека, но
остался верен христианской вере в
человека, углубил, укрепил и обогатил эту веру.
И это верно лишь в том смысле, что он был и
оставался русским
человеком, органически связанным с русским народом.
Но одно
остается несомненным: нет возврата к тому подневольному, принудительно рационализированному сознанию, против которого восстает подпольный
человек.
Человек в своей огненной полярности и динамичности
остается у него до самой глубины,
человек неистребим.
И глубока у него была только постановка темы, что женщина — судьба
человека, Но он сам
оставался разъединенным с женской природой и познал до глубины лишь раздвоение.
И
люди вдруг поняли, что они
остались совсем одни, и разом почувствовали великое сиротство.
Так как нет смысла жизни и нет вечности, то
остается людям прилепиться друг к другу, как в утопии Версилова, и устроить счастье на земле.
Если же нет Бога, то нет и высшей природы
человека, то
остается только социальный муравейник, основанный на принуждении.
У Достоевского и в самой последней глубине
остается образ
человека.
Вечной же, светозарной правдой Достоевского
остается поведанная им правда о
человеке, о человеческой свободе и человеческой судьбе.
Для него дионисическая трагедия, раздвоение, бездна как будто бы
остаются единственным путем
человека.
Но если Достоевский не может быть учителем духовной дисциплины и духовного пути, если «достоевщина», как наш психологизм, должна быть в нас преодолена, то он
остается в одном отношении учителем — он учит через Христа открывать свет во тьме, открывать образ и подобие Божие в самом падшем
человеке, учит любви к
человеку, связанной с уважением к его свободе.
Если б так должность исполняли, как об ней твердят, всякое состояние
людей оставалось бы при своем любочестии и было б совершенно счастливо.
— Боже мой! — говорил Райский, возвращаясь к себе и бросаясь, усталый и телом и душой, в постель. — Думал ли я, что в этом углу вдруг попаду на такие драмы, на такие личности? Как громадна и страшна простая жизнь в наготе ее правды и как
люди остаются целы после такой трескотни! А мы там, в куче, стряпаем свою жизнь и страсти, как повара — тонкие блюда!..
И зарастет его могилка на кладбище травкой, облупится на ней бел камушек и забудут его все люди и самое потомство его, забудут потом самое имя его, ибо лишь немногие в памяти
людей остаются — ну и пусть!
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного
осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Артемий Филиппович.
Человек десять
осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Пропали
люди гордые, // С уверенной походкою, //
Остались вахлаки, // Досыта не едавшие, // Несолоно хлебавшие, // Которых вместо барина // Драть будет волостной.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе
человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не
оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Но какими бы именами ни прикрывало себя ограбление, все-таки сфера грабителя
останется совершенно другою, нежели сфера сердцеведца, ибо последний уловляет
людей, тогда как первый уловляет только принадлежащие им бумажники и платки.