Неточные совпадения
Субъект творит весь
мир, но этот субъект не
человек, это есть трансцендентальное сознание, сознание вообще, сверхличный субъект, абсолютный дух.
Для творчества же
человека в этом сотворенном субъектом
мире не остается, уже места.
Схоластический и рационалистический реализм есть оптимистическая теория познания, недостаточно считающаяся с падшим и разобщенным состоянием
мира и
человека.
В
человеке есть духовное начало, как трансцендентное в отношении к
миру, т. е. превышающее
мир.
Платонистическое же учение поднимает высшее духовное начало в
человеке до царства идей, до универсалий идейного
мира.
Зло в
человеке есть лишь результат смешения этой непорочной части человеческой природы, соединяющей ее с Единым, с материей, с множественным
миром.
У гностиков, которые синкретически смешивали разные
миры, разные мифы и идеи, пневма и духовна, и материальна, космические силы господствуют над духом
человека, освобожденным христианством.
Пико делла Мирандола говорит, что дух
человека небесного рода, т. е. он происходит не из природного
мира.
О нем можно сказать, что оно имеет экзистенциальное значение, значение в судьбе
человека и
мира.
Объективация духа в
мире истории и цивилизации может быть понята как отчуждение от
человека его духовной природы.
Человек принимает за объективные духовные реальности
мира то, что есть продукт творческой активности субъективного духа.
Творческий акт
человека, всегда исходящий от духа, а не от природы, предполагает материал
мира, предполагает мужественный человеческий
мир, он исходит от духа в
мир и вносит в
мир новое, небывшее.
Судьба
мира и
человека трагична вследствие этого коренного дуализма истины и полезности, субъективного, личного духа и духа «объективного», общего, дуализма существования и объективации.
Но реальная спиритуализация
человека, общества,
мира есть путь обратный объективации духа.
Люди живут в объективированном
мире совершенно так же, как будто бы он был наиреальнейшим
миром.
Совсем другое означает символическая сакрализация предметов этого
мира, которая переходит в порабощение
человека этим предметом и мешает достижению реальности.
Но власть техники над человеческой жизнью означает именно пассивность
человека, его раздавленность
миром и происходящими в
мире процессами.
Человек в разные времена по-разному сознавал свою греховность, тяготеющую на нем древнюю вину и свою принадлежность к падшему
миру.
С этим связана была глубина чувства жизни, и если современный
человек потерял чувство греха и падшести, то также потерял духовность и выброшен на поверхность жизни, растерзанный
миром.
Человек не должен быть ни рабом самого себя, своей низшей природы, ни рабом окружающего
мира.
Возвышение
человека до идеального духовного
мира есть отделение от материального
мира.
Христианство не отрицает
мира и
человека, как принуждена отрицать монистическая метафизика тождества.
Принцип аскезы должен быть определен не по воздержанию, ограничению потребностей, отказу от благ
мира, не по жертве собой во имя Бога и ближних, а по отношению к
миру и
человеку, к множественному, противополагаемому Единому.
Апатия, которой учил еще Климент Александрийский, писатель, близкий к античному стоицизму и неоплатонизму, но сохранивший античную меру, принимает в дальнейших формах аскезы характер враждебный
миру и
человеку.
Аскеза, отсекающая всякую индивидуальную волю и превращающая
человека в труп для выработки сильной, железной воли, покоряющей
мир во славу Божью.
Именно потому, что
человек не может выйти из себя, он видит вне себя, как объективную действительность, кошмар дьявольского
мира.
Человек должен быть в
мире, нести его тяжесть, быть творчески активным в нем и вместе с тем быть свободным от
мира.
Если бы не было страданий, не был бы унижен и бессилен
человек, то не было бы и духовности, как трансцендирования жизни этого
мира, не возникла бы вера в трансцендентный
мир.
Вера в трансцендентный
мир, духовность есть лишь отчуждение человеческой природы, порождение слабости и несчастья
человека.
Вся проблематика
человека, стоящего перед вечностью, перед конфликтом личности с
миром объективным, отчуждается во внешнюю сферу устроения социальной жизни.
Существо вполне довольное и счастливое в этом
мире, не чувствительное к злу и страданию и не испытывающее страдания, совершенно бестрагическое, не было бы уже духовным существом и не было бы
человеком.
Чувствительность к злу
мира и способность к страданию есть один из признаков
человека как существа духовного.
Человек есть существо страдающее в
мире и сострадающее, раненное жалостью, в этом высота человеческой природы.
Исканием внутреннего избавления от страдания, не своего только, но и страдания
мира и
человека, полна духовная история человечества.
Если бы все стало целесообразно в
мире, исчезли трагические противоречия жизни и не было бы больше страданий, то у
человека исчез бы дар трансцендирования самого себя, подъема к трансцендентному.
Людям очень трудно отказаться от целесообразности всего происходящего в
мире и, значит, трудно понять безвинное страдание.
Платон отвернулся от того множественного чувственного
мира, «
мира сего», в котором такой великий и праведный
человек был отравлен своим народом.
Но история
мира, лежащего во зле, знает более потрясающую судьбу безвинного страдальца, чем судьба Иова, судьба Сократа и многого множества
людей.
В этом
мире есть зло, несводимое к добру, есть страдание безвинных, есть трагическая судьба праведных и великих, в этом
мире пророки побиваются камнями и торжествуют злые, несправедливые, угнетающие
людей, распинающие лучших.
Человек есть двойственное существо, в нем есть божественный элемент и есть злой титанический элемент, приковывающий его к материальному
миру.
Совершенно так же нельзя сказать, что Бог есть причина, что действие Бога на
мир и на
человека есть действие причины на порожденные ею последствия.
Бог, творение
мира и
человека, зло, объективирование
мира и
человека, неисчислимые страдания
мира и
человека — все может быть описываемо и выражаемо лишь как символическая трагедия.
Но деньги есть символ князя
мира сего, и в буржуазности социалистической этот символ, вероятно, появится в новой форме, и
человек будет вновь оцениваем по своему положению в обществе.
Мистик совсем не хочет просто сказать, что
человек и
мир есть Бог, что тварь и Творец тождественны по природе.
Мистики описывают бездну между
человеком и Богом, падшесть
мира, диалогическую борьбу, трагизм духовного пути.
Пантеизм, как рациональная система, есть или акосмизм, отрицание реальности
мира и
человека, признание их призрачными, или атеизм, отрицание реальности Бога и натуралистическое признание
мира божественным и самодостаточным.
Откровение Бога в Библии и Евангелии есть откровение Бога, проявленного в отношении к
миру и
человеку, Творца и Промыслителя, Бога катафатического.
Исключительно апофатическая мистика отвлеченна, отрешается от множественного
мира, от конкретного
человека и сталкивается с евангельскими заветами.
Я бы это выразил в такой форме: Бог не есть Абсолютное, Бог-Творец, Бог-личность, Бог, вступающий в отношение с
миром и
человеком, не может мыслиться в той совершенной отрешенности, в которой вырабатывается предельное понятие Абсолютного.
Бог конкретный, Бог проявленный соотносителен с
человеком и
миром.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один
человек в
мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
— Коли всем
миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Весь
мир представлялся испещренным черными точками, в которых, под бой барабана, двигаются по прямой линии
люди, и всё идут, всё идут.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал
миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили тем, что выбрали из среды своей ходока — самого древнего в целом городе
человека, Евсеича. Долго кланялись и
мир и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец
мир сказал: