В этом мире есть зло, несводимое к добру,
есть страдание безвинных, есть трагическая судьба праведных и великих, в этом мире пророки побиваются камнями и торжествуют злые, несправедливые, угнетающие людей, распинающие лучших.
Неточные совпадения
Наоборот, несение креста
есть освобождение от темноты и мрака мира и мрака человеческого
страдания,
есть просветление.
Духовность
есть порождение несчастья,
страдания, искание избавления в нереальном, иллюзорном.
Духовность
есть болезненный нарост, порожденный
страданием.
Искание окончательного избавления от
страдания и несчастья человека во внешней сфере организации жизни
есть величайшая рационалистическая иллюзия.
Во избежание недоразумений нужно сказать: несчастья и
страдания человека, связанные с чудовищными социальными неравенствами, с горькой нуждой и рабством человека, могут и должны
быть преодолены и устранены.
Существо вполне довольное и счастливое в этом мире, не чувствительное к злу и
страданию и не испытывающее
страдания, совершенно бестрагическое, не
было бы уже духовным существом и не
было бы человеком.
Чувствительность к злу мира и способность к
страданию есть один из признаков человека как существа духовного.
И жажда избавления от «социальной обыденности» и посредственности может
быть еще острее, чем жажда избавления от
страдания, причиняемого трагическими противоречиями мира.
Если бы все стало целесообразно в мире, исчезли трагические противоречия жизни и не
было бы больше
страданий, то у человека исчез бы дар трансцендирования самого себя, подъема к трансцендентному.
Многим кажется, что если
есть безвинное
страдание, то, значит, нет Бога, нет промысла Божьего.
Безвинное
страдание есть божественное
страдание.
Распятие Сына Божьего
есть ответ и на
страдание человеческое и на зло мира.
Зло
есть причина несправедливости, неправды,
страдания, и зло
есть претерпевание несправедливости, неправды,
страдания.
Страдание же
есть мистерия и тайна.
Но
есть и безвинное
страдание.
Это
есть основной парадокс
страдания и креста.
Один из типов избавления от
страдания и зла мировой жизни
есть отказ от личности.
Но и стоики ищут прежде всего избавления от
страдания, не изменяя мира, принимая его таким, каков он
есть.
Один из путей избавления от
страдания есть путь снятия границ индивидуальности, погружение в безличную космическую стихию и слияние с ней.
Достоевский говорит, что
страдание есть единственная причина сознания.
Бог, творение мира и человека, зло, объективирование мира и человека, неисчислимые
страдания мира и человека — все может
быть описываемо и выражаемо лишь как символическая трагедия.
Божественная любовь и жертва
есть ответ на тайну свободы, порождающей зло и
страдание.
Принятие на себя креста
есть всегда вместе с тем и облегчение
страдания, как получающего смысл в духовной жизни.
Переживание мною
страдания как имеющего смысл
есть путь одухотворения и просветления,
есть мой духовный опыт, а не рациональное оправдание
страданий.
Но
страдание имеет смысл совсем не потому, что оно необходимо и справедливо, что оно
есть высший закон жизни, а потому, что оно
есть опыт свободы и путь человека и что человек может обнаружить в этом пути свою духовную победу, может достигнуть освобождения и просветления, может выполнить завет любви и милосердия.
В мире
есть зло и несправедливость,
есть безвинное
страдание, потому что
есть не только причинность, но и свобода, потому что известное направление свободы стало неотвратимой причинностью.
Страдание есть не только зло,
страдание есть также искупление.
Любящий знает, что страдающий не только грешник, что
есть и безвинное
страдание.
В смехе
есть что-то освобождающее, возвышающее над тяжестью обыденности, над принижающим
страданием.
Греческая трагедия
была основана на роке, рок же порождал безвинное и безысходное
страдание.
Проблема
страдания и зла не
есть только социальная проблема, хотя она имеет социальную сторону.
Проблема
страдания и зла
есть духовная проблема, проблема духовной жизни.
Человек не
будет счастливее, когда жизнь его более устроится,
страдания его утончатся и обострятся.
Избавление от
страданий и боли достигается отказом от личного бытия, ибо личность
есть боль, и борьба за личность болезненна.
Со времени своего последнего посещения Масленникова, в особенности после своей поездки в деревню, Нехлюдов не то что решил, но всем существом почувствовал отвращение к той своей среде, в которой он жил до сих пор, к той среде, где так старательно скрыты
были страдания, несомые миллионами людей для обеспечения удобств и удовольствий малого числа, что люди этой среды не видят, не могут видеть этих страданий и потому жестокости и преступности своей жизни.
Господи! неужели нужно, чтоб обстоятельства вечно гнели и покалывали человека, чтоб не дать заснуть в нем энергии, чтобы не дать замереть той страстности стремлений, которая горит на дне души, поддерживаемая каким-то неугасаемым огнем? Ужели вечно нужны
будут страдания, вечно вопли, вечно скорби, чтобы сохранить в человеке чистоту мысли, чистоту верования?
— Такова воля провидения, которое невидимо утучняет меня, дабы хотя отчасти вознаградить за претерпеваемые страдания. Ибо, спрашиваю я вас по совести, какое может
быть страдание горше этого: жить в постоянном соприкосновении с гласною кассою ссуд и в то же время получать не более двадцати пяти рублей в месяц, уплачивая из них же около двадцати на свое иждивение?
Неточные совпадения
«Если не я, то кто же виноват в этом?» невольно подумал он, отыскивая виновника этих
страданий, чтобы наказать его; но виновника не
было.
— Может
быть, для тебя нет. Но для других оно
есть, — недовольно хмурясь, сказал Сергей Иванович. — В народе живы предания о православных людях, страдающих под игом «нечестивых Агарян». Народ услыхал о
страданиях своих братий и заговорил.
Определенного ничего не
было, но Степана Аркадьича никогда почти не
было дома, денег тоже никогда почти не
было, и подозрения неверностей постоянно мучали Долли, и она уже отгоняла их от себя, боясь испытанного
страдания ревности.
Кити
была жива,
страдания кончились.
Для Константина Левина деревня
была место жизни, то
есть радостей,
страданий, труда; для Сергея Ивановича деревня
была, с одной стороны, отдых от труда, с другой — полезное противоядие испорченности, которое он принимал с удовольствием и сознанием его пользы.