Неточные совпадения
Иногда мне казалось, что я узнаю то или иное место. Казалось, что за перелеском сейчас же
будет река, но вместо нее опять начиналось болото и опять хвойный лес. Настроение наше то поднималось, то падало. Наконец, стало совсем темно, так темно, что хоть глаз выколи. Одежда наша намокла до последней нитки. С головного убора сбегала
вода. Тонкими струйками она стекала по шее и по спине. Мы начали зябнуть.
В темном небе, в посиневшем воздухе, хмурых горах и в черной, как деготь,
воде чувствовалось напряжение, которое чем-то должно
было разрядиться.
Большой мыс Лессепс-Дата, выдвинувшийся с северной стороны в море, с высоты птичьего полета должен
был казаться громадным белым лоскутком на темном фоне
воды, а в профиль его можно
было принять за чудовище, которое погрузилось наполовину в
воду и замерло, словно прислушиваясь к чему-то.
Затем они стали блекнуть, и нельзя
было решить, что это — дождь или град падает в
воду.
Это
было какое-то тупое соревнование между неподвижной каменной жабой и морской
водою, нападающей на берег.
Солнечные лучи отражались от
воды ослепительными бликами, так что больно
было смотреть.
Повыше бакланов, но тоже недалеко от
воды, устроились утки-каменушки, с окраской черного, коричневого и белого цветов. На фоне темно-бурой скалы, густо вымазанной гуано, они
были бы мало заметны, если бы сидели неподвижно.
На песке, около самой
воды, лежали оба лося и в предсмертных судорогах двигали еще ногами. Один из них подымал голову. Крылов выстрелил в него и тем положил конец его мучениям. Когда я подошел к животным, жизнь оставила их. Это
были две самки; одна постарше, другая — молодая. Удачная охота на лосей принудила нас остановиться на бивак раньше времени.
Берег, как я уже сказал,
был низкий, песчаный; тут же протекала небольшая речка с чистой прозрачной
водой и валялось множество сухого плавника.
Как только внутренности
были извлечены наружу, орочи отрезали печень и положили ее на весло около лодки. Вооружившись ножами, они стали крошить ее на мелкие кусочки и
есть с таким аппетитом, что я не мог удержаться и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его в
воде. Ничего особенного. Как и всякое парное мясо, она
была теплая и довольно безвкусная. Я выплюнул ее и пошел к берегу моря.
Был тихий вечер. За горами, в той стороне, где только что спускалось солнце, небо окрасилось в пурпур. Оттуда выходили лучи, окрашенные во все цвета спектра, начиная от багряного и кончая лиловым. Радужное небесное сияние отражалось в озерке, как в зеркале. Какие-то насекомые крутились в воздухе, порой прикасались к
воде, отчего она вздрагивала на мгновение, и тотчас опять подымались кверху.
На небо страшно
было смотреть. Облака, охваченные какой-то неудержимой силой, стремительно неслись к востоку, изрыгая из недр своих огонь и
воду.
При каждой вспышке молнии я видел тучи на небе, каждое дерево в отдельности, видел одновременно ближние и дальние предметы и горизонт, где тоже поминутно вспыхивали молнии и
были горы, похожие на облака, и облака, похожие на горы. Потоки
воды, падающей с неба, освещаемые бледноголубыми вспышками атмосферного электричества, казались неподвижными стеклянными нитями, соединявшими небо и землю.
В самой середине нашего укрытия из
воды сантиметров на двадцать поднимался большой плоский камень площадью в восемь квадратных метров. Поверхность его
была покрыта бурыми водорослями и раковинами. В другое время я сделал бы вывод не в пользу нашего убежища, но теперь мы все
были рады, что нашли тот «угол», о котором мечтали в открытом море и который, как нам казалось, мог защитить нас.
Намука подвел лодку к камню, и мы тотчас вышли на него. Все сразу повеселели. Вихров и Крылов стали откачивать
воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно
было выбраться только по
воде. Базальтовая жила упиралась в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно
было бы взобраться наверх, не
было.
Когда
вода из лодки
была выкачана, мы перебрали все наше имущество и вновь уложили его получше, прикрыв сверху брезентом и обвязав покрепче веревками. Затем мы закусили немного, оделись потеплее, сели на свои места в лодку и стали ждать, когда ветер стихнет и море немного успокоится.
Сумерки быстро спускались на землю. В море творилось что-то невероятное. Нельзя
было рассмотреть, где кончается
вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится в пропасть.
Точно маленькая щепочка, лодка наша металась среди яростных волн. Порой казалось, что она бросается вперед, то будто стоит на месте. Стало совсем темно. С трудом можно
было рассмотреть, что делается рядом. Как автомат, не отдавая себе отчета, я откачивал
воду из лодки и мало беспокоился о том, что она не убывала.
— Держись! — крикнул Намука, и вслед за тем лодка опять наполнилась более чем до половины.
Воды в ней
было так много, что ее можно
было выкачивать не глядя.
Их надо
было выскоблить ножами, смочить горячей
водой, выгнуть и просушить над огнем.
Было много случаев, когда погибали целые семьи от разных эпидемических болезней или пропадали без вести в тайге, замерзали около дома или тонули в
воде.
К великому нашему изумлению на перевале не
было ороча. Он спустился на другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела
вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и вернется на Тумнин.
Меня это смущало, но по существу мы изменить ничего не могли и должны
были следовать за
водой, которая (мы знали это наверно) должна
была привести нас на реку Хунгари.
На наше несчастье зима выпала очень суровая: пурга следовала за пургой. Снег
был так глубок, что мы даже на биваке не снимали лыж. Без них нельзя
было принести
воды, дров и сходить к нартам за чем-нибудь.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и
ест.)Что это за суп? Ты просто
воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Он, как
водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Садятся два крестьянина, // Ногами упираются, // И жилятся, и тужатся, // Кряхтят — на скалке тянутся, // Суставчики трещат! // На скалке не понравилось: // «Давай теперь попробуем // Тянуться бородой!» // Когда порядком бороды // Друг дружке поубавили, // Вцепились за скулы! // Пыхтят, краснеют, корчатся, // Мычат, визжат, а тянутся! // «Да
будет вам, проклятые! // Не разольешь
водой!»
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково слово; сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит к землякам. // «Хошь водки?» —
Пил достаточно. // Что тут у вас случилося? // Как в
воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.