Неточные совпадения
На Дальнем Востоке среди моряков я нашел доброжелателей и друзей. В 1906 году они устроили для меня на берегу моря питательные базы и на каждый пункт, кроме
моих ящиков, добавили от себя еще
по ящику с красным вином, консервами, галетами, бисквитами и т.д.
Ввиду той выдающейся роли, которую играл Дерсу в
моих путешествиях, я опишу сначала маршрут 1902 года
по рекам Цимухе и Лефу, когда произошла
моя первая с ним встреча, а затем уже перейду к экспедиции 1906 года.
К 1917 году рукописи были готовы. Еще в черновом виде они ходили
по рукам
моих друзей и знакомых, в числе которых было немало педагогов.
То, что я увидел сверху, сразу рассеяло
мои сомнения. Куполообразная гора, где мы находились в эту минуту, — был тот самый горный узел, который мы искали. От него к западу тянулась высокая гряда, падавшая на север крутыми обрывами.
По ту сторону водораздела общее направление долин шло к северо-западу. Вероятно, это были истоки реки Лефу.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило.
По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем
мои обутки.
Из животных, кроме лошадей, в отряде еще были две собаки: одна
моя — Альпа, другая командная — Леший, крупная зверовая,
по складу и
по окраске напоминающая волка.
Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешел еще через один ручей и опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашел чей-то бивак. Осмотрев его внимательно, я убедился, что люди здесь ночевали давно и что это,
по всей вероятности, были охотники.
Наконец мне наскучило сидеть на одном месте: я решил повернуть назад и идти навстречу своему отряду. В это время до слуха
моего донесся какой-то шорох. Слышно было, как кто-то осторожно шел
по чаще. «Должно быть, зверь», — подумал я и приготовил винтовку. Шорох приближался.
Притаив дыхание, я старался сквозь чащу леса рассмотреть приближающееся животное. Вдруг сердце
мое упало — я увидел промышленника.
По опыту прежних лет я знал, как опасны встречи с этими людьми.
Мое движение испугало зверька и заставило быстро скрыться в норку.
По тому, как он прятался, видно было, что опасность приучила его быть всегда настороже и не доверяться предательской тишине леса. Затем я увидел бурундука. Эта пестренькая земляная белка, бойкая и игривая, проворно бегала
по колоднику, влезала на деревья, спускалась вниз и снова пряталась в траве. Окраска бурундука пестрая, желтая;
по спине и
по бокам туловища тянется 5 черных полос.
Утром я проснулся от говора людей. Было 5 часов.
По фырканью коней,
по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и
по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась
моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
Казаки согрели чай и ждали
моего возвращения. Не обошлось без курьеза. Когда чай был разлит
по кружкам, П.К. Рутковский сказал...
Несмотря на пройденный длинный путь,
моя собака все время бегала
по кустам, выискивая птиц.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На
мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил
по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю падь, оттуда
по ребру опять стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их, что совершенно забыл о том, что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание
мое было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я еще около часа.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза
мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись
по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Свет от костров отражался
по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали
мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
По дороге я спросил гольда, что он думает делать с женьшенем. Дерсу сказал, что он хочет его продать и на вырученные деньги купить патронов. Тогда я решил купить у него женьшень и дать ему денег больше, чем дали бы китайцы. Я высказал ему свои соображения, но результат получился совсем неожиданный. Дерсу тотчас полез за пазуху и, подавая мне корень, сказал, что отдает его даром. Я отказался, но он начал настаивать.
Мой отказ и удивил и обидел его.
В одном пересохшем ручье мы нашли много сухой ольхи. Хотя было еще рано, но я
по опыту знал, что значат сухие дрова во время ненастья, и потому посоветовал остановиться на бивак.
Мои опасения оказались напрасными. Ночью дождя не было, а утром появился густой туман.
Река Санхобе (на картах — Саченбея и по-удэгейски Санкэ) состоит из 2 рек одинаковой величины — Сицы (по-китайски — Западный приток) и Дунцы (Восточный приток). Путь
мой на Иман, на основании расспросных сведений, был намечен
по реке Дунце. Поэтому я решил теперь, пока есть время, осмотреть реку Сицу. На эту работу у меня ушло ровно семь суток.
Вдруг ветер переменился, и дым отнесло в сторону. Дерсу поднялся и растолкал меня. Я попробовал было еще идти
по галечниковой отмели, но вскоре убедился, что это свыше
моих сил: я мог только лежать и стонать.
—
Моя не знаю, как по-русски говори, — отвечал гольд. — Его мало-мало бог, мало-мало люди, сопка постоянно живи, ветер могу гоняй, дерево ломай. Наша говори — Каньгу.
Немного ниже Сидатуна можно наблюдать высокие древнеречные террасы, слагающиеся из сильно перемятых глинистых сланцев, среди которых попадаются слои красновато-бурых песчаников с прожилками кварца. За террасами в 10 км от реки высится гора Яммудинзцы [Ян-му-дин-цзы — тополевая вершина.].
По рассказам удэгейцев, китайцы тайком
моют там золото.
Я понял, что присутствие
мое нежелательно, и пошел назад
по тропе.