Неточные совпадения
Ущелье,
по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и
все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Во-первых, на тропе нигде не было видно конских следов, во-вторых,
по сторонам она не была очищена от ветвей; наши лошади пробирались с трудом и
все время задевали вьюками за деревья.
Часа два шли мы
по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным.
Все чаще и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза и липа. Я хотел было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти еще немного.
Внутренняя обстановка фанзы была грубая. Железный котел, вмазанный в низенькую печь, от которой шли дымовые ходы, согревающие каны (нары), 2–3 долбленых корытца, деревянный ковш для воды, железный кухонный резак, металлическая ложка, метелочка для промывки котла, 2 запыленные бутылки, кое-какие брошенные тряпки, 1 или 2 скамеечки, масляная лампа и обрывки звериных шкур, разбросанные
по полу, составляли
все ее убранство.
Кругом
вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы.
По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого. С его слов
все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.
От описанного села Казакевичево [Село Казакевичево основано в 1872 году.]
по долине реки Лефу есть 2 дороги. Одна из них, кружная, идет на село Ивановское, другая, малохоженая и местами болотистая, идет
по левому берегу реки. Мы выбрали последнюю. Чем дальше, тем долина
все более и более принимала характер луговой.
В тот же вечер
по совету гольда
все имущество было перенесено в лодку, а сами мы остались ночевать на берегу.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому
все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во
все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
На
всем этом пространстве Лефу принимает в себя с левой стороны два притока: Сандуган [Сань-дао-ган — увал,
по которому проходит третья дорога, или третий увал на пути.] и Хунухезу [Ху-ни-хэ-цзы — грязная речка.]. Последняя протекает
по такой же низменной и болотистой долине, как и сама Лефу.
То лодка наша натыкалась на мели, то проходила
по глубоким местам, так что без малого
весь шест погружался в воду.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух и с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но
по мере того как становилось светлее, поднимались
все выше и выше.
Эта угрюмая птица ходила сгорбившись
по песку и
все время преследовала подвижного и хлопотливого кулика-сороку.
Она
все время лазала
по тростникам, нагибала голову в сторону и вопрошающе на меня посматривала.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом
все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило.
По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек и сушил на нем мои обутки.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки, крохали —
все куда-то исчезли.
По буро-желтому фону большими пятнами белели болота, покрытые снегом. Идти было славно, мокрая земля подмерзла и выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы вышли на реку и через час были на биваке.
Крепкие недоуздки с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков (
по три пары на каждого коня) и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище водит
весь табун за собой, дополняли конское снаряжение.
14 мая
все было готово, 15-го числа была отправлена
по железной дороге команда с лошадьми, а 16-го выехали из Хабаровска и
все остальные участники экспедиции. Сборным пунктом была назначена станция Шмаковка, находящаяся несколько южнее того места, где железная дорога пересекает реку Уссури.
Надо
все обдумать, вспомнить, не забыли ли что-нибудь, надо послать телеграммы, уложить свои вещи, известить то или иное лицо
по телефону и т.д.
Погода была пасмурная. Дождь шел не переставая.
По обе стороны полотна железной дороги тянулись большие кочковатые болота, залитые водой и окаймленные чахлой растительностью. В окнах мелькали отдельные деревья, телеграфные столбы, выемки.
Все это было однообразно. День тянулся долго, тоскливо. Наконец стало смеркаться. В вагоне зажгли свечи.
Почти
все реки Уссурийского края имеют течение довольно прямое до тех пор, пока текут
по продольным межскладочным долинам.
Благодаря крутому падению тальвега [Самые низкие места,
по которым сбегает вода.] вода в реке движется быстро, смывает
все, что попадается ей на пути, и выпрямляет течение.
Грязная проселочная дорога между селениями Шмаковкой и Успенкой пролегает
по увалам горы Хандо-дин-за-сы.
Все мосты на ней уничтожены весенними палами, и потому переправа через встречающиеся на пути речки, превратившиеся теперь в стремительные потоки, была делом далеко не легким.
Та к как одни лошади были сильнее, другие слабее и плыли медленнее, то естественно, что
весь табун растянулся
по реке.
От гольдских фанз шли 2 пути. Один был кружной,
по левому берегу Улахе, и вел на Ното, другой шел в юго-восточном направлении, мимо гор Хуанихеза и Игыдинза. Мы выбрали последний. Решено было
все грузы отправить на лодках с гольдами вверх
по Улахе, а самим переправиться через реку и
по долине Хуанихезы выйти к поселку Загорному, а оттуда с легкими вьюками пройти напрямик в деревню Кокшаровку.
Если поваленные деревья невелики, их перерубают топорами, если же дорогу преграждает большое дерево, его стесывают с боков и сверху, чтобы дать возможность перешагнуть лошадям.
Все это задерживает вьюки, и потому движение с конями
по тайге всегда очень медленно.
Паначев работал молча: он по-прежнему шел впереди, а мы плелись за ним сзади. Теперь уже было
все равно. Исправить ошибку нельзя, и оставалось только одно: идти
по течению воды до тех пор, пока она не приведет нас к реке Улахе. На большом привале я еще раз проверил запасы продовольствия. Выяснилось, что сухарей хватит только на сегодняшний ужин, поэтому я посоветовал сократить дневную выдачу.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со
всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното
по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Когда я возвращался назад, день уже кончился. Едва солнце коснулось горизонта, как
все китайцы, словно
по команде, прекратили свои работы и медленно, не торопясь, пошли домой. В поле никого не осталось.
В команде нашлись 2 человека (Мурзин и Мелян), которые умели нырять. До самых сумерек они бродили
по воде, щупали шестами, закидывали веревки с крючьями, но
все было напрасно.
Эта бойкая и подвижная птица с белым, черным и красным оперением
все время перелетала с одного дерева на другое, часто постукивала носом
по коре и, казалось, прислушивалась, стараясь
по звуку угадать, дуплистое оно или нет.
Он шел наискось мимо меня, сгорбившись, и
все время оглядывался
по сторонам.
Один из них стоял на берегу и изо
всей силы упирал шест в дно реки, а другой опускался
по нему в воду.
На следующий день мы выступили из Иолайзы довольно рано. Путеводной нитью нам служила небольшая тропка. Сначала она шла
по горам с левой стороны Фудзина, а затем, миновав небольшой болотистый лесок, снова спустилась в долину. Размытая почва, галечниковые отмели и ямы —
все это указывало на то, что река часто выходит из берегов и затопляет долину.
По мере того как мы удалялись от фанзы, тропа становилась
все хуже и хуже. Около леса она разделилась надвое. Одна, более торная, шла прямо, а другая, слабая, направлялась в тайгу. Мы стали в недоумении. Куда идти?
Посидев еще немного, я пошел дальше.
Все время мне попадался в пути свежеперевернутый колодник. Я узнал работу медведя. Это его любимейшее занятие. Слоняясь
по тайге, он подымает бурелом и что-то собирает под ним на земле. Китайцы в шутку говорят, что медведь сушит валежник, поворачивая его к солнцу то одной, то другой стороной.
Утром я проснулся от говора людей. Было 5 часов.
По фырканью коней,
по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и
по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над
всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
От гнуса может быть только 2 спасения: большие дымокуры и быстрое движение. Сидеть на месте не рекомендуется. Отдав приказ вьючить коней, я подошел к дереву, чтобы взять ружье, и не узнал его. Оно было покрыто густым серо-пепельным налетом —
все это были мошки, прилипшие к маслу. Наскоро собрав свои инструменты и не дожидаясь, когда завьючат коней, я пошел
по тропинке.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона.
По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось
по небу
все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили
весь лес, кусты и траву, обильно смоченные росой.
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где найдено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удобным. Сюда переносятся и
все другие корни. Первое, что я увидел, — это навесы из кедрового корья для защиты женьшеня от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка,
по которой сочилась вода.
К востоку от водораздела, насколько хватал глаз,
все было покрыто туманом. Вершины соседних гор казались разобщенными островами. Волны тумана надвигались на горный хребет и, как только переходили через седловины, становились опять невидимыми. К западу от водораздела воздух был чист и прозрачен.
По словам китайцев, явление это обычное. Впоследствии я имел много случаев убедиться в том, что Сихотэ-Алинь является серьезной климатической границей между прибрежным районом и бассейном правых притоков Уссури.
По сравнению с овощами, которые мы видели на Фудзине, эти огородные растения были тоже отсталыми в росте. Одним словом, во
всем, что попадалось нам на глаза, видна была резкая разница между западным и восточным склонами Сихотэ-Алиня. Очевидно, в Уссурийском крае вегетационный период наступает гораздо позже, чем в бассейне Уссури.
Но и на новых местах их ожидали невзгоды.
По неопытности они посеяли хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло
все сено; тигры поели
весь скот и стали нападать на людей. Ружье у крестьян было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны были доставлять на себе в котомках.
О Кашлеве мы кое-что узнали от других крестьян. Прозвище Тигриная Смерть он получил оттого, что в своей жизни больше
всех перебил тигров. Никто лучше его не мог выследить зверя.
По тайге Кашлев бродил всегда один, ночевал под открытым небом и часто без огня. Никто не знал, куда он уходил и когда возвращался обратно. Это настоящий лесной скиталец. На реке Сандагоу он нашел утес, около которого всегда проходят тигры. Тут он их и караулил.
Несмотря на пройденный длинный путь, моя собака
все время бегала
по кустам, выискивая птиц.
В пост Ольги мы прибыли 21 июня и разместились
по квартирам.
Все наши грузы шли на пароходе морем. В ожидании их я решил заняться обследованием окрестностей.
Сперва Пятышин открыл в посту Ольги торговлю, но, будучи
по характеру добрым и доверчивым человеком, роздал в кредит
весь свой товар и разорился.
За
весь день мы не видели: ни одного животного, хотя козьих и оленьих следов попадалось много. В пути я не упускал случая делать заметки
по орнитологии.
Наконец
все успокоились. После чаю стрелки стали уговариваться,
по скольку часов они будут караулить ночью. Я отдохнул хорошо, спать мне не хотелось и потому предложил им ложиться, а сам решил заняться дневником.
По единогласному свидетельству
всех пермских и фудзинских крестьян, китаец этот отличался удивительной добротой.
По воздуху без шума носились два азиатских канюка,
все время гонявшихся друг за другом.