Неточные совпадения
Говорил больше Дерсу, а я его слушал, и слушал
с удовольствием.
Рассказывал про свои встречи
с тиграми,
говорил о том, что стрелять их нельзя, потому что это боги, охраняющие женьшень от человека,
говорил о злых духах, о наводнениях и т.д.
Они жаловались на кабанов и
говорили, что недавно целые стада их спускались
с гор в долины и начали травить поля.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались и один гонял другого.
С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным, как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не
говорили.
Вечером я сидел
с Дерсу у костра и беседовал
с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Гольд
говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а лошадей и часть команды оставить в Ляличах. Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание команды.
Первый много
говорит, все зло критикует и
с видом бывалого человека гордо едет впереди отряда, едет до тех пор, пока не надоест ему безделье и пока погода благоприятствует.
Сопровождавшие нас крестьяне
говорили, что во время наводнений сообщение
с соседними деревнями по дороге совсем прекращается и тогда они пробираются к ним только на лодках.
— Вот беда-то! —
говорил он сам
с собой. — Как на грех потерял затески!..
Старик держал себя
с большим достоинством и
говорил мало, зато молодой китаец оказался очень словоохотливым.
Дойдя до места, старик опустился на колени, сложил руки ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды сделал земной поклон. Он что-то
говорил про себя, вероятно, молился. Затем он встал, опять приложил руки к голове и после этого принялся за работу. Молодой китаец в это время развешивал на дереве красные тряпицы
с иероглифическими письменами.
Он ничего не
говорил и только молча указывал направление, которого следовало держаться, и тот валежник, который следовало убрать
с дороги.
Китаец
говорил, что если мы будем идти целый день, то к вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно, в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет
с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса людей смешивались
с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский
говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго
с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал,
говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Река Тапоуза (по-тазовски — Кайя), длиной 25 км, течет параллельно Хулуаю. Собственно
говоря, Тапоуза состоит из слияния 2 рек: самой Тапоузы и Чензагоу [Чен-цзы-гоу — долина
с городком (валом).]. Горный хребет, выходящий мысом между 2 этими речками, состоит из кварцевого и полевошпатового порфира.
Говоря это, он сам осматривал каждый куст и каждое дерево. Та к прошли мы около получаса. Дерсу все время шел впереди и не спускал глаз
с тропинки.
— Худо! Наша напрасно сюда ходи. Амба сердится! Это его место, —
говорил Дерсу, и я не знаю,
говорил ли он сам
с собою или обращался ко мне. Мне показалось, что он испугался.
Отряд наш несколько отстал, а мы
с Дерсу шли впереди и
говорили между собой.
При подъеме на крутые горы, в особенности
с ношей за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не
говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
Тут я впервые заметил японскую березу
с треугольными листьями, —
говорят, она часто встречается к югу от Тадушу, затем — бересклет малоцветковый, украшенный бахромчатыми ветвями и
с бледными листьями, абрикосовое дерево
с мелкими плодами и черешню Максимовича, растущую всегда одиноко и дающую черные безвкусные плоды.
Он подождал
с минуту и затем опять стал
говорить...
Я не понял его и подумал, что китайцы загоняют своих свиней на ночь. Дерсу возражал. Он
говорил, что, пока не убрана кукуруза и не собраны овощи
с огородов, никто свиней из загонов не выпускает.
Многие охотники рассказывают о том, что они били медведя без всякого страха, и выставляют при этом только комичные стороны охоты. По рассказу одних, медведь убегает после выстрела; другие
говорят, что он становится на задние лапы и идет навстречу охотнику, и что в это время в него можно влепить несколько пуль. Дерсу не соглашался
с этим. Слушая такие рассказы, он сердился, плевался, но никогда не вступал в пререкания.
Уже
с утра я заметил, что в атмосфере творится что-то неладное. В воздухе стояла мгла; небо из синего стало белесоватым; дальних гор совсем не было видно. Я указал Дерсу на это явление и стал
говорить ему многое из того, что мне было известно из метеорологии о сухой мгле.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось
с нами в дороге, а они мне
говорили о том, как работали на Санхобе.
Все это делалось не ради рисовки: мы слишком хорошо знали друг друга. Делалось это просто по вкоренившейся многолетней привычке не пропускать никакой мелочи и ко всему относиться внимательно. Если бы он не занимался изучением следов
с детства, то умер бы
с голода. Когда я пропускал какой-нибудь ясный след, Дерсу подсмеивался надо мной, покачивал головой и
говорил...
16-го числа выступить не удалось. Задерживали проводники-китайцы. Они явились на другой день около полудня. Тазы провожали нас от одной фанзы до другой, прося зайти к ним хоть на минутку. По адресу Дерсу сыпались приветствия, женщины и дети махали ему руками. Он отвечал им тем же. Так от одной фанзы до другой,
с постоянными задержками, мы дошли наконец до последнего тазовского жилья, чему я, откровенно
говоря, очень порадовался.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней.
С ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы
с криком поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед начала носиться по протоке.
Китайцы-проводники
говорили, что здесь
с людьми всегда происходит несчастье: то кто-нибудь сломает ногу, то кто-нибудь умрет и т.д. В подтверждение своих слов они указали на 2 могилы тех несчастливцев, которых преследовал злой рок на этом месте. Однако
с нами ничего не случилось, и мы благополучно прошли мимо Проклятых скал.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал
с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2 часа начало смеркаться. Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он
говорил китайцам...
Мы забились в свои палатки и в страхе притихли. Дерсу посматривал на небо и что-то
говорил сам
с собой. Я напомнил ему пургу, которая захватила нас около озера Ханка в 1902 году.
Выбравшись на берег, первое, что мы сделали, — разложили костер. Надо было обсушиться. Кто-то подал мысль, что следует согреть чай и поесть. Начали искать мешок
с продовольствием, но его не оказалось. Не досчитались также одной винтовки. Нечего делать, мы закусили тем, что было у каждого в кармане, и пошли дальше. Удэгейцы
говорили, что к вечеру мы дойдем до фанзы Сехозегоуза. Та м в амбаре они надеялись найти мороженую рыбу.
Говоря это, он достал
с воза теплые вязаные перчатки и подал их мне. Я взял перчатки и продолжал работать. 2 км мы шли вместе, я чертил, а крестьянин рассказывал мне про свое житье и ругательски ругал всех и каждого. Изругал он своих односельчан, изругал жену, соседа, досталось учителю и священнику. Надоела мне эта ругань. Лошаденка его шла медленно, и я видел, что при таком движении к вечеру мне не удастся дойти до Имана. Я снял перчатки, отдал их возчику, поблагодарил его и, пожелав успеха, прибавил шагу.