Неточные совпадения
С этой стороны местность
была так пересечена, что я долго не
мог сообразить, куда текут речки и к какому они принадлежат бассейну.
Продовольствия мы имели достаточно, а лошади
были перегружены настолько, что захватить с собой убитых оленей мы все равно не
могли бы.
Повороты
были так круты, что кони не
могли повернуться и должны
были делать обходы; через ручьи следы шли по бревну, и нигде тропа не спускалась в воду; бурелом, преграждавший путь, не
был прорублен; люди шли свободно, а лошадей обводили стороной.
Для этого удивительного человека не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил
быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не
мог придумать.
Мы стали ждать. Вскоре я опять увидел пятно. Оно возросло до больших размеров. Теперь я
мог рассмотреть его составные части. Это
были какие-то живые существа, постоянно передвигающиеся с места на место.
Я долго не
мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел. Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались в размерах. Это
была уже не голова кабана, а гора и ноздри — пещеры, и будто в пещерах опять кабаны с такими же дыроватыми мордами.
Вечерняя заря еще пыталась
было бороться с надвигающейся тьмой, но не
могла ее осилить, уступила и ушла за горизонт.
После ужина Дерсу и Олентьев принялись свежевать козулю, а я занялся своей работой. Покончив с дневником, я лег, но долго не
мог уснуть. Едва я закрывал глаза, как передо мной тотчас появлялась качающаяся паутина: это
было волнующееся травяное море и бесчисленные стаи гусей и уток. Наконец под утро я уснул.
Иногда заросли травы
были так густы, что лодка не
могла пройти сквозь них, и мы вынуждены
были делать большие обходы.
Устье Лефу
было где-нибудь около Халкидона, а
может быть, и еще южнее.
Почерневшие стволы деревьев, обуглившиеся пни и отсутствие молодняка указывают на частые палы. Около железной дороги и
быть иначе не
может.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не
может сравниться с ними.
Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
Перейдя реку Ситухе, мы подошли к деревне Крыловке, состоящей из 66 дворов. Следующая деревня, Межгорная (семнадцать дворов),
была так бедна, что мы не
могли купить в ней даже 4 кг хлеба. Крестьяне вздыхали и жаловались на свою судьбу. Последнее наводнение их сильно напугало.
У Дерсу
была следующая примета: если во время дождя в горах появится туман и он
будет лежать неподвижно — это значит, что дождь скоро прекратится. Но если туман быстро двигается — это признак затяжного дождя и,
может быть, тайфуна [Тайфун — искаженное китайское слово «тайфынь» — большой ветер, как называют тихоокеанские циклоны.].
Велико
было наше удивление, когда в желудке ужа оказался довольно крупный кулик с длинным клювом. Как только он
мог проглотить такую птицу и не подавиться ею?!
Та к как тропа в лесу часто кружит и делает мелкие извилины, которые по масштабу не
могут быть нанесены на планшет, то съемщику рекомендуется идти сзади на таком расстоянии, чтобы хвост отряда можно
было видеть между деревьями.
Несмотря на постигшую нас неудачу, мы не
могли быть равнодушными к красотам природы. Художники, ботаники или просто любители природы нашли бы здесь неистощимые материалы для своих наблюдений.
Все тело их
было покрыто каплями крови — в особенности круп, губы, шея и холка, то
есть такие места, которые лошадь не
может достать ни хвостом, ни зубами.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не
мог допустить, что я
мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Читатель,
может быть, подумает, что это большая каменная постройка.
Косолапый разорил гнездо бурундука,
поел его запасы и,
может быть, съел и самого хозяина.
От гнуса
может быть только 2 спасения: большие дымокуры и быстрое движение. Сидеть на месте не рекомендуется. Отдав приказ вьючить коней, я подошел к дереву, чтобы взять ружье, и не узнал его. Оно
было покрыто густым серо-пепельным налетом — все это
были мошки, прилипшие к маслу. Наскоро собрав свои инструменты и не дожидаясь, когда завьючат коней, я пошел по тропинке.
Провожатым согласился
быть сам старик, но по своей слабости он
мог пройти только до водораздела.
О первом пункте не
могло быть и речи, а со вторым мы все охотно согласились.
Сегодня первый раз приказано
было сократить выдачу буды наполовину. Но и при этом расчете продовольствия
могло хватить только на 2 суток. Если по ту сторону Сихотэ-Алиня мы не сразу найдем жилые места, придется голодать. По словам китайцев, раньше в истоках Вай-Фудзина
была зверовая фанза, но теперь они не знают, существует она или нет.
Можно
было подумать, что бабочки эти случайно попали в воду и не
могли подняться на воздух.
Чужое продовольствие в тайге трогать нельзя. Только в случае крайнего голода можно им воспользоваться, но при непременном условии, чтобы из первых же земледельческих фанз взятое
было доставлено обратно на место. Тот, кто не исполнит этого обычая, считается грабителем и подвергается жестокому наказанию. Действительно, кража продовольствия в зверовой фанзе принуждает соболевщика раньше времени уйти из тайги, а иногда
может поставить его прямо-таки в безвыходное положение.
На следующий день, 17 июня, мы расстались со стариком. Я подарил ему свой охотничий нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам
были уже не нужны. От зверовой фанзы вниз по реке шла тропинка. Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается с Тудагоу. Эта последняя течет в широтном направлении, под острым углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно больше Синь-Квандагоу и по справедливости
могла бы присвоить себе название Вай-Фудзина.
— Или,
может быть, заяц, — ответил Загурский.
Изюбр или олень стучат сильнее ногами; это не
могло быть и маленькое животное, потому что вес его тела
был бы недостаточен для того, чтобы производить такой шум.
При сравнительно высокой летней температуре и обилии поливки климат Уссурийского края
мог бы
быть весьма благоприятен для садоводства, но страшная сухость и сильные ветры зимою губительно влияют на фруктовые деревья и не позволяют им развиваться как следует.
Спуск с хребта
был не легче подъема. Люди часто падали и больно ушибались о камни и сучья валежника. Мы спускались по высохшему ложу какого-то ручья и опять долго не
могли найти воды. Рытвины, ямы, груды камней, заросли чертова дерева, мошка и жара делали эту часть пути очень тяжелой.
После полудня мы вышли наконец к реке Сандагоу. В русле ее не
было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше и только к вечеру
могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме
было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько хотели. Это
было как раз кстати, потому что взятое с собой продовольствие приходило к концу.
Через четверть часа я подошел настолько близко к огню, что
мог рассмотреть все около него. Прежде всего я увидел, что это не наш бивак. Меня поразило, что около костра не
было людей. Уйти с бивака ночью во время дождя они не
могли. Очевидно, они спрятались за деревьями.
Огромный осьминог
был настолько близок к берегу, что я
мог его хорошо рассмотреть.
Ориентировочным пунктом
может служить здесь высокая скалистая сопка, называемая старожилами-крестьянами Петуший гребень. Гора эта входит в состав водораздела между реками Тапоузой и Хулуаем. Подъем на перевал в истоках Хулуая длинный и пологий, но спуск к Тапоузе крутой. Кроме этой сопки,
есть еще другая гора — Зарод; в ней находится Макрушинская пещера — самая большая, самая интересная и до сих пор еще не прослеженная до конца.
Дерево
было дуплистое и такое большое, что внутри него
могли свободно поместиться 8 человек.
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на дороге не
было. Я это отлично помнил, да и Дерсу не
мог бы пройти их мимо. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись в нашу сторону. Очевидно, зверь все время шел за нами «по пятам».
— Нет, — сказал Дерсу, — моя не
могу. Моя тебе вперед говори, в компании стрелять амба никогда не
буду! Твоя хорошо это слушай. Амба стреляй — моя товарищ нету…
Он так сжился с природой, что органически всем своим существом
мог предчувствовать перемену погоды. Как будто для этого у него
было еще шестое чувство.
— Капитан, — сказал он мне, и в голосе его зазвучали просительные ноты, — моя не
могу сегодня охота ходи. Там, — он указал рукой в лес, — помирай
есть моя жена и мои дети.
Замеченный мною барсук часто подымался на задние ноги и старался что-то достать, но что именно — я рассмотреть никак не
мог. Он так
был занят своим делом, что совершенно не замечал нас. Долго мы следили за ним, наконец мне наскучило это занятие, и я пошел вперед.
В фанзе
мог быть и не хозяин, а работник или случайный прохожий.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана и хотел
было уже идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох в лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я
мог и промахнуться.
При подъеме на крутые горы, в особенности с ношей за плечами, следует
быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя
могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
На рассвете (это
было 12 августа) меня разбудил Дерсу. Казаки еще спали. Захватив с собой гипсометры, мы снова поднялись на Сихотэ-Алинь. Мне хотелось смерить высоту с другой стороны седловины. Насколько я
мог уяснить, Сихотэ-Алинь тянется здесь в направлении к юго-западу и имеет пологие склоны, обращенные к Дананце, и крутые к Тадушу. С одной стороны
были только мох и хвоя, с другой — смешанные лиственные леса, полные жизни.
К несчастью, река Вангоу сплавной
быть не
может, потому что русло ее засорено галькой и завалено буреломом.
Чем дальше, тем лес становился глуше. В этой девственной тайге
было что-то такое, что манило в глубину ее и в то же время пугало своей неизвестностью. В спокойном проявлении сил природы здесь произрастали представители всех лиственных и хвойных пород маньчжурской флоры. Эти молчаливые великаны
могли бы многое рассказать из того, чему они
были свидетелями за 200 и 300 с лишним лет своей жизни на земле.
Спереди на нем
был надет промасленный передник для защиты одежды от росы, а сзади к поясу привязана шкура барсука, позволявшая садиться на мокрый валежник без опасения
замочить одежду.