Дерсу шел молча и смотрел на все равнодушно. Я восторгался пейзажами, а он рассматривал сломанный сучок на высоте кисти руки человека, и по тому, куда прутик был нагнут, он знал о направлении, в котором шел человек. По свежести излома он определял время, когда это произошло, угадывал обувь и т.д. Каждый раз, когда я
не понимал чего-нибудь или высказывал сомнение, он говорил мне...
Неточные совпадения
Теперь я
понял, что Дерсу
не простой человек. Передо мной был следопыт, и невольно мне вспомнились герои Купера и Майн-Рида.
Для этого удивительного человека
не существовало тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я
понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего
не мог придумать.
Я ничего
не мог
понять: дождь, крики, ружейная пальба…
Теперь я
понял, почему Дерсу в некоторых местах
не велел резать траву. Он скрутил ее и при помощи ремней и веревок перетянул поверх шалаша, чтобы его
не разметало ветром. Первое, что я сделал, — поблагодарил Дерсу за спасение.
Кроме стрелков, в экспедицию всегда просится много посторонних лиц. Все эти «господа» представляют себе путешествие как легкую и веселую прогулку. Они никак
не могут
понять, что это тяжелый труд. В их представлении рисуются: караваны, палатки, костры, хороший обед и отличная погода.
Обыкновенно такие ливни непродолжительны, но в Уссурийском крае бывает иначе. Часто именно затяжные дожди начинаются грозой. Та к было и теперь. Гроза прошла, но солнце
не появлялось. Кругом, вплоть до самого горизонта, небо покрылось слоистыми тучами, сыпавшими на землю мелкий и частый дождь. Торопиться теперь к фанзам
не имело смысла. Это
поняли и люди и лошади.
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак. Умные животные отлично
понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем
не то лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
Через несколько минут мы подошли к реке и на другом ее берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки. Понукать лошадей
не приходилось. Умные животные отлично
понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую сторону реки.
Тогда я
понял, что он меня боится. Он никак
не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
— Капитан, — обратился ко мне Дерсу, — теперь надо хорошо смотри. Твоя винтовка патроны есть? Тихонько надо ходи. Какая ямка, какое дерево на земле лежи, надо хорошо посмотри. Торопиться
не надо. Это — амба. Твоя
понимай — амба!..
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его
не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и
понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
Я
понял причину его тоски, и мне жаль стало старика. Я сказал ему, что совсем
не пойду на охоту и останусь с ним на биваке.
Судя по неторопливому шагу животных, я
понял, что они меня
не видали.
Вдруг по лесу прокатился отдаленный звук выстрела. Я
понял, что это стрелял Дерсу. Только теперь я заметил, что
не одни эти олени дрались. Рев их несся отовсюду; в лесу стоял настоящий гомон.
Я долго
не мог
понять, в чем дело. Оказалось, что в одну из ям попал медведь. Конечно, он сейчас же вылез оттуда и принялся ломать забор и разбрасывать покрышки, которыми были замаскированы ямы.
Я
понял все. Мне вспомнились рассказы охотников о том, что медведь, найдя какое-нибудь мертвое животное, всегда закапывает его в землю. Когда мясо станет разлагаться, он лакомится им. Но я
не знал, что медведь закапывает медведя. Для Дерсу это тоже было новинкой.
— Моя думай, это дым, — отвечал он. — Ветер нету, который сторона гори,
понимай не могу.
— Гм! Все равно мальчик. Та к ходи, головой качай. Глаза есть, посмотри
не могу,
понимай нету. Верно — это люди в городе живи. Олень искай
не надо; кушай хочу — купи. Один сопка живи
не могу — скоро пропади.
Я
понял, что сегодня Дерсу
не придет.
Голова так сильно кружилась, что я
не мог сосредоточить свое зрение ни на одном предмете: я
понял, что я отравился.
—
Понимай нету, — говорил он. — Моя
не хочу рубашка гори. Надо хорошие дрова искать.
— Ничего, капитан, — отвечал он мне. — Удэгей все равно рыба. Шибко хорошо
понимай в лодке ходи. Наша так
не могу.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо,
не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я
понял, что он решил уйти.
Неточные совпадения
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [
понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь,
не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за всё…
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было…
понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
— Да чем же ситцы красные // Тут провинились, матушка? // Ума
не приложу! — // «А ситцы те французские — // Собачьей кровью крашены! // Ну…
поняла теперь?..»
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, //
Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.