Неточные совпадения
Ширина Стеклянной пади
не везде одинакова: то она суживается до 100 м, то расширяется
более чем на 1 км.
В походе надо сообразоваться
не столько с силами людей, сколько с силами вьючных животных. И в самом деле, они несут большие тяжести, поэтому при всякой
более или менее продолжительной остановке надо облегчить их спины от груза.
Он ничего мне
не отвечал и только еще
более поник головой.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин
более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова
не понимали по-гольдски.
Более 2 часов мы провозились над его починкой. На дождь уже никто
не обращал внимания. Тут всем пришлось искупаться как следует.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже
не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще
более терялся. Собран был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Надо было выяснить, каковы наши продовольственные запасы. Уходя из Загорной, мы взяли с собой хлеба по расчету на 3 дня. Значит, на завтра продовольствия еще хватит, но что будет, если завтра мы
не выйдем к Кокшаровке? На вечернем совещании решено было строго держаться восточного направления и
не слушать
более Паначева.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов
не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и
не мог уже
более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
Следующий день был еще
более томительный и жаркий. Мы никуда
не уходили, сидели в избах и расспрашивали староверов о деревне и ее окрестностях. Они рассказывали, что Кокшаровка основана в 1903 году и что в ней 22 двора.
Чем
более мы углублялись в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа была пешеходная. Помня слова таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу.
Не было сомнения, что мы ошиблись и пошли
не по той дороге. Наша тропа, вероятно, свернула в сторону, а эта,
более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
Первые два дня мы отдыхали и ничего
не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в море. П.К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго
не могли привыкнуть к тому, что его нет
более с нами.
И сколько бы ни разбивать эти камни на еще
более мелкие обломки, они нигде
не дадут свежих изломов.
Воды
не нашли, но зато на обратном подъеме так измучились, что
более уже
не проделывали этого опыта.
После полудня вновь погода стала портиться. Опасаясь, как бы опять
не пошли затяжные дожди, я отложил осмотр Ли-Фудзина до другого,
более благоприятного случая. Действительно, ночью полил дождь, который продолжался и весь следующий день. 21 июля я повернул назад и через 2 суток возвратился в пост Ольги.
Потом мы привыкли к этому явлению и уже
более не обращали на него внимания.
Я решил остаться здесь на ночь. Мне очень хотелось поохотиться на солонцах, тем
более что у нас давно
не было мяса и мы уже четвертые сутки питались одними сухарями.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде
не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим
более пятикопеечной монеты. Тут только я заметил, что я дрожу, как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился. Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
Отдышавшись немного, олень поднялся на ноги и, шатаясь, пошел в сторону, но,
не доходя до леса, увидел ручей и,
не обращая на нас
более внимания, стал жадно пить воду.
Впечатление это еще
более усилилось, когда он, почти
не обращая на нас внимания, сел у огня и молча стал курить свою трубку.
От холодного ветра снег стал сухим и рассыпчатым, что в значительной степени затрудняло движение. В особенности трудно было подниматься в гору: люди часто падали и съезжали книзу. Силы были уже
не те, стала появляться усталость, чувствовалась потребность в
более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная дневка.
Верховья Имана покрыты густыми смешанными лесами. Трудно себе представить местность
более пустынную и дикую. Только в начале зимы она немного оживает. Сюда перекочевывают прибрежные китайцы для соболевания, но долго
не остаются: они боятся быть застигнутыми глубокими снегами и потому рано уходят обратно.
Более зажиточных фанз, чем на Картуне, я нигде
не видывал. Они были расположены на правом берегу реки и походили скорее на заводы, чем на жилые постройки.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16 китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и
не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе. Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к
более резкому тону и стал шуметь.
Утром я проснулся рано. Первая мысль, которая мне доставила наслаждение, было сознание, что
более нести котомку
не надо. Я долго нежился в кровати. Затем оделся и пошел к начальнику Иманского участка Уссурийского казачьего войска Г.Ф. Февралеву. Он принял меня очень любезно и выручил деньгами.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею
более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем
более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать
более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего
более — он для пользы и славы отечества
не устрашается забыть свою собственную славу.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.