Неточные совпадения
— Моя думай, — сказал он, поглядывая на небо, — ночью тепло
будет, завтра
вечером — дождь…
— Торопиться не надо. Наша днем хорошо ходи,
вечером будет дождь.
День склонялся к
вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это
был наш бивак.
Вечером я сидел с Дерсу у костра и беседовал с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Гольд говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а лошадей и часть команды оставить в Ляличах. Совет его
был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание команды.
В тот же
вечер по совету гольда все имущество
было перенесено в лодку, а сами мы остались ночевать на берегу.
Вечер был тихий и прохладный.
Вечером у всех
было много свободного времени. Мы сидели у костра,
пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он
был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Когда мы возвратились на станцию,
был уже
вечер. В теплом весеннем воздухе стоял неумолкаемый гомон. Со стороны болот неслись лягушечьи концерты, в деревне лаяли собаки, где-то в поле звенел колокольчик.
Горячая пища варилась 2 раза в сутки, утром и
вечером, а днем на привалах
пили чай с сухарями или
ели мучные лепешки, испеченные накануне.
В девять часов
вечера последний раз мы
пили чай, затем стрелки занимались своими делами: чистили ружья, починяли одежду и обувь, исправляли седла…
Вечером стрелки и казаки сидели у костра и
пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2 часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно
было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Решено
было дать пчелам успокоиться. Перед
вечером два казака вновь пошли к улью, но уже ни меда, ни пчел не нашли. Улей
был разграблен медведями. Так неудачно кончился наш поход за диким медом.
Как и всегда, сначала около огней
было оживление, разговоры, смех и шутки. Потом все стало успокаиваться. После ужина стрелки легли спать, а мы долго сидели у огня, делились впечатлениями последних дней и строили планы на будущее.
Вечер был удивительно тихий. Слышно
было, как паслись кони; где-то в горах ухал филин, и несмолкаемым гомоном с болот доносилось кваканье лягушек.
Путевые записки необходимо делать безотлагательно на месте наблюдения. Если этого не сделать, то новые картины, новые впечатления заслоняют старые образы, и виденное забывается. Эти путевые заметки можно делать на краях планшета или в особой записной книжке, которая всегда должна
быть под рукой.
Вечером сокращенные записки подробно заносятся в дневники. Этого тоже никогда не следует откладывать на завтра. Завтра
будет своя работа.
Часов в 8
вечера на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо
было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак. Стрелки начали
было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной.
Вечером зарницы долго еще играли на горизонте.
После того как раковины просохли, китайцы осторожно ножами отделили жемчужины от створок и убрали их в маленькие кожаные мешочки. Пока я
был у тазов и смотрел, как китайцы ловят жемчуг, незаметно подошел
вечер. В нашей фанзе зажгли огонь.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я подошел ближе и стал наблюдать. На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу еще не
было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему хватает иногда на 2 года. Чтобы продукты не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к
вечеру уносит обратно в свою норку.
К
вечеру мы дошли до зверовой фанзы. Хозяева ее отсутствовали, и расспросить
было некого. На общем совете решено
было, оставив лошадей на биваке, разойтись в разные стороны на разведку. Г.И. Гранатман пошел прямо, А.И. Мерзляков — на восток, а я должен
был вернуться назад и постараться разыскать потерянную тропинку.
Китаец говорил, что если мы
будем идти целый день, то к
вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно, в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
После полудня мы вышли наконец к реке Сандагоу. В русле ее не
было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше и только к
вечеру могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме
было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько хотели. Это
было как раз кстати, потому что взятое с собой продовольствие приходило к концу.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже
вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я хотел
было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек, и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Вечером китайцы угощали меня мясом осьминога. Они варили его в котле с морской водой. На вид оно
было белое, на ощупь упругое и вкусом несколько напоминало белые грибы.
Целый день я бродил по горам и к
вечеру вышел к этой фанзе. В сумерки один из казаков убил кабана. Мяса у нас
было много, и потому мы поделились с китайцами. В ответ на это хозяин фанзы принес нам овощей и свежего картофеля. Он предлагал мне свою постель, но, опасаясь блох, которых всегда очень много в китайских жилищах, я предпочел остаться на открытом воздухе.
К
вечеру небо снова заволокло тучами. Я опасался дождя, но Дерсу сказал, что это не туча, а туман и что завтра
будет день солнечный, даже жаркий. Я знал, что его предсказания всегда сбываются, и потому спросил его о приметах.
К
вечеру он прибежал испуганный и сообщил страшную новость: 2 дня тому назад по приговору китайского суда заживо
были похоронены в земле китаец и молодой таз.
В полдень мы
были на половине пути от Тадушу до перевала, а к
вечеру дошли до реки Удагоу [У-да-гоу — пятая большая долина.], самого верхнего притока Динзахе.
Здесь в реке
было много мальмы. Мы ее ловили просто руками. Она подавалась нам ежедневно утром на завтрак и
вечером на ужин. Интересно отметить, что рыбка эта особенно распространена в Уссурийском крае. Туземцы говорят, что к западу от Сихотэ-Алиня преобладает ленок, которого вовсе нет в прибрежном районе.
Последние 2 дня
были грозовые. Особенно сильная гроза
была 23-го
вечером. Уже с утра
было видно, что в природе что-то готовится: весь день сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после полудня сгустилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым. На солнце можно
было смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась желтая корона.
Дальние горы задернулись синей дымкой вечернего тумана. Приближался
вечер. Скоро кругом должна
была воцариться тишина. Однако я заметил, что по мере того как становилось темнее, какими-то неясными звуками наполнялась долина. Слышались человеческие крики и лязганье по железу. Некоторые звуки
были далеко, а некоторые совсем близко.
Ночи сделались значительно холоднее. Наступило самое хорошее время года. Зато для лошадей в другом отношении стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути, начала подсыхать. За неимением овса изредка, где
были фанзы, казаки покупали
буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и
вечером на биваках.
Вечером после ужина мы держали совет. Решено
было, что завтра я, Дерсу и китаец-охотник отправимся вверх по Тютихе, перевалим через Сихотэ-Алинь и назад вернемся по реке Лянчихезе. На это путешествие нужно
было употребить 3 суток. Стрелки и казаки с лошадьми останутся в фанзе и
будут ожидать нашего возвращения.
Вечер был тихий и прохладный. Полная луна плыла по ясному небу, и, по мере того как свет луны становился ярче, наши тени делались короче и чернее. По дороге мы опять вспугнули диких кабанов. Они с шумом разбежались в разные стороны. Наконец между деревьями показался свет. Это
был наш бивак.
Вечером манзы угостили нас «каменной кожей». Темно-бурые слизлые лишайники
были безвкусны, хрустели на зубах, как вязига, и могли удовлетворить разве гастрономический вкус китайцев.
К
вечеру я почти оправился, но
есть не мог — все еще мешала рвота. Поэтому я решил пораньше лечь спать в надежде, что завтрашний день принесет полное выздоровление.
До
вечера еще
было много времени, и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки и пошли на разведки. Осенью, во время ненастья, лес имеет особенно унылый вид. Голые стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава, опавшая на землю листва и дряблые потемневшие папоротники указывали, что наступили уже сумерки года. Приближалась зима.
Все эти дни стояла хорошая и тихая погода.
Было настолько тепло, что мы шли в летних рубашках и только к
вечеру одевались потеплее. Я восторгался погодой, но Дерсу не соглашался со мной.
Багровая заря
вечером и мгла на горизонте перед рассветом
были верными признаками того, что утром
будет мороз. Та к оно и случилось. Солнце взошло мутное, деформированное. Оно давало свет, но не тепло. От диска его кверху и книзу шли яркие лучи, а по сторонам
были светящиеся радужные пятна, которые на языке полярных народов называются «ушами солнца».
Выбравшись на берег, первое, что мы сделали, — разложили костер. Надо
было обсушиться. Кто-то подал мысль, что следует согреть чай и
поесть. Начали искать мешок с продовольствием, но его не оказалось. Не досчитались также одной винтовки. Нечего делать, мы закусили тем, что
было у каждого в кармане, и пошли дальше. Удэгейцы говорили, что к
вечеру мы дойдем до фанзы Сехозегоуза. Та м в амбаре они надеялись найти мороженую рыбу.
Вечером все старики собрались в одну юрту. На совете решено
было, что по прибытии в Хабаровск я обо всем доложу начальству,
буду просить оказать помощь туземцам.
В 2 часа мы дошли до Мяолина — то
была одна из самых старых фанз в Иманском районе. В ней проживали 16 китайцев и 1 гольдячка. Хозяин ее поселился здесь 50 лет тому назад, еще юношей, а теперь он насчитывал себе уже 70 лет. Вопреки ожиданиям он встретил нас хотя и не очень любезно, но все же распорядился накормить и позволил ночевать у себя в фанзе.
Вечером он напился пьян. Начал о чем-то меня просить, но затем перешел к более резкому тону и стал шуметь.
С каким удовольствием я
поел крестьянского хлеба!
Вечером в избу собрались все крестьяне. Они рассказывали про свое житье-бытье на новом месте и часто вздыхали. Должно
быть, несладко им досталось переселение. Если бы не кета, они все погибли бы от голода, только рыба их и поддержала.
Вечером мы ходили в баню. За время путешествия я так сжился с казаками, что мне не хотелось от них отделяться. После бани мы все вместе
пили чай. Это
было в последний раз. Вскоре пришел поезд, и мы разошлись по вагонам.