Неточные совпадения
Устье реки Тангоузы [Тан-гоу-цзы — болотистая
падь.] раньше
было на месте нынешних озер Сан [Сан — разлившееся озеро.] и Эль-Поуза [Эр-цзо-цзы — вторая заповедь.], а устье реки Майхе [Майхе — река, где сеют много пшеницы.] находилось немного выше того места, где теперь пересекает ее железная дорога.
За перевалом мы сразу
попали в овраги. Местность
была чрезвычайно пересеченная. Глубокие распадки, заваленные корчами, водотоки и скалы, обросшие мхом, — все это создавало обстановку, которая живо напоминала мне картину Вальпургиевой ночи. Трудно представить себе местность более дикую и неприветливую, чем это ущелье.
На земле и на небе
было еще темно, только в той стороне, откуда подымались все новые звезды, чувствовалось приближение рассвета. На землю
пала обильная роса — верный признак, что завтра
будет хорошая погода. Кругом царила торжественная тишина. Казалось, природа отдыхала тоже.
В китайских фанзах
было тесно и дымно, поэтому я решил лечь
спать на открытом воздухе вместе с Дерсу.
Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров огня большого развести
было нельзя, и потому все зябли и почти не
спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова
были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
— Не надо, капитан, — сказал он. — Тебе
спи, моя
буду караулить огонь. Его шибко вредный, — он указал на дрова.
Через несколько минут мы
попали в топь и должны
были возвратиться назад к протоке.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять
попал в болото и кругом бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло.
Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня
спал Дерсу.
Мы часто
попадали в слепые рукава и должны
были возвращаться назад.
Наши сборы в экспедицию начались в половине марта и длились около двух месяцев. Мне предоставлено
было право выбора стрелков из всех частей округа, кроме войск инженерных и крепостной артиллерии. Благодаря этому в экспедиционный отряд
попали лучшие люди, преимущественно сибиряки Тобольской и Енисейской губерний. Правда, это
был народ немного угрюмый и малообщительный, но зато с детства привыкший переносить всякие невзгоды.
Почерневшие стволы деревьев, обуглившиеся пни и отсутствие молодняка указывают на частые
палы. Около железной дороги и
быть иначе не может.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними.
Выпьешь поскорее горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким
спят только усталые.
Грязная проселочная дорога между селениями Шмаковкой и Успенкой пролегает по увалам горы Хандо-дин-за-сы. Все мосты на ней уничтожены весенними
палами, и потому переправа через встречающиеся на пути речки, превратившиеся теперь в стремительные потоки,
была делом далеко не легким.
На них жалко
было смотреть: они проваливались по брюхо и часто
падали.
Как и всегда, сначала около огней
было оживление, разговоры, смех и шутки. Потом все стало успокаиваться. После ужина стрелки легли
спать, а мы долго сидели у огня, делились впечатлениями последних дней и строили планы на будущее. Вечер
был удивительно тихий. Слышно
было, как паслись кони; где-то в горах ухал филин, и несмолкаемым гомоном с болот доносилось кваканье лягушек.
Фанзы находились в стороне за протокой. Чтобы
попасть туда, надо
было делать большой обход. Поэтому решено
было идти прямо к старообрядцам.
Но вот лес кончился. Перед нами открылась большая поляна. На противоположном конце ее, около гор, приютилась деревушка Загорная. Но
попасть в нее
было нелегко. Мост, выстроенный староверами через реку,
был размыт.
Очевидно, вскоре после того как зверек
попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги.
Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
3 часа мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это
была та самая река Чау-сун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и
палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара, что далее в тени могучих кедровников нельзя
было найти прохлады. Не слышно
было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
Я вылил в кружку весь ром и подал ему. В глазах китайца я прочел выражение благодарности. Он не хотел
пить один и указывал на моих спутников. Тогда мы все сообща стали его уговаривать. После этого старик
выпил ром, забрался в свой комарник и лег
спать. Я последовал его примеру.
Закусив немного холодной кашицей, оставленной от вчерашнего ужина, мы тронулись в путь. Теперь проводник-китаец повернул круто на восток. Сразу с бивака мы
попали в область размытых гор, предшествовавших Сихотэ-Алиню. Это
были невысокие холмы с пологими склонами. Множество ручьев текло в разные стороны, так что сразу трудно ориентироваться и указать то направление, куда стремилась выйти вода.
Китайцы поделились со стрелками жидкой похлебкой, которую они сварили из листьев папоротника и остатков чумизы. После такого легкого ужина, чтобы не мучиться голодом, все люди легли
спать. И хорошо сделали, потому что завтра выступление
было назначено еще раньше, чем сегодня.
Можно
было подумать, что бабочки эти случайно
попали в воду и не могли подняться на воздух.
Китаец говорил, что если мы
будем идти целый день, то к вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно, в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая
падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
Здесь
есть один только небольшой приток — Касафунова
падь, которую местные китайцы называют Чамигоузой [Ча-ми-гоу-цзы — долина, в которой легко заблудиться.].
Но и на новых местах их ожидали невзгоды. По неопытности они посеяли хлеб внизу, в долине; первым же наводнением его смыло, вторым — унесло все сено; тигры
поели весь скот и стали
нападать на людей. Ружье у крестьян
было только одно, да и то пистонное. Чтобы не умереть с голода, они нанялись в работники к китайцам с поденной платой 400 г чумизы в день. Расчет производили раз в месяц, и чумизу ту за 68 км должны
были доставлять на себе в котомках.
Как только мы вошли в лес, сразу
попали на тропинку. После недавних дождей в лесу
было довольно сыро. На грязи и на песке около реки всюду попадались многочисленные следы кабанов, оленей, изюбров, козуль, кабарожки, росомах, рысей и тигров. Мы несколько раз подымали с лежки зверей, но в чаще их нельзя
было стрелять. Один раз совсем близко от меня пробежал кабан. Это вышло так неожиданно, что, пока я снимал ружье с плеча и взводил курок, от него и след простыл.
В этот день мне нездоровилось немного, и потому я не стал дожидаться ужина и лег
спать. Во сне мне грезилось, будто бы я
попал в капкан, и от этого сильно болели ноги. Когда я проснулся,
было уже темно.
Наконец все успокоились. После чаю стрелки стали уговариваться, по скольку часов они
будут караулить ночью. Я отдохнул хорошо,
спать мне не хотелось и потому предложил им ложиться, а сам решил заняться дневником.
Спуск с хребта
был не легче подъема. Люди часто
падали и больно ушибались о камни и сучья валежника. Мы спускались по высохшему ложу какого-то ручья и опять долго не могли найти воды. Рытвины, ямы, груды камней, заросли чертова дерева, мошка и жара делали эту часть пути очень тяжелой.
Начиная с 7 июля погода снова стала портиться. Все время шли дожди с ветром. Воспользовавшись непогодой, я занялся вычерчиванием маршрутов и обработкой путевых дневников. На эту работу ушло 3 суток. Покончив с ней, я стал собираться в новую экспедицию на реку Арзамасовку. А.И. Мерзлякову
было поручено произвести съемку Касафуновой долины и Кабаньей
пади, а Г.И. Гранатман взялся произвести рекогносцировку в направлении Арзамасовка — Тадушу.
Интересною особенностью Арзамасовских гор, находящихся против
пади Широкой,
будет однообразие их форм. Пусть читатель представит себе несколько трехгранных пирамид, положенных набок друг около друга, основанием в долину, а вершинами к водоразделу. Трехгранные углы их
будут возвышенностями, а углубления между ними — распадками.
Теперь дикие свиньи пошли в гору, потом спустились в соседнюю
падь, оттуда по ребру опять стали подниматься вверх, но, не дойдя до вершины, круто повернули в сторону и снова спустились в долину. Я так увлекся преследованием их, что совершенно забыл о том, что надо осматриваться и запомнить местность. Все внимание мое
было поглощено кабанами и следами тигра. Та к прошел я еще около часа.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и
упал, больно ушибив колено о камень. Я со стоном опустился на землю и стал потирать больную ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной. В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где
было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
Идти стало немного легче: тропа меньше кружила и не так
была завалена буреломом. В одном месте пришлось еще раз переходить вброд речку. Пробираясь через нее, я поскользнулся и
упал в воду, но от этого одежда моя не стала мокрее.
Тотчас мы стали сушиться. От намокшей одежды клубами повалил пар. Дым костра относило то в одну, то в другую сторону. Это
был верный признак, что дождь скоро перестанет. Действительно, через полчаса он превратился в изморось. С деревьев продолжали
падать еще крупные капли.
Кое-где местами, в котловинах, собралась вода, столь чистая и прозрачная, что исследователь замечает ее только тогда, когда
попадает в нее ногой. Тут опять
есть очень глубокий колодец и боковые ходы. В этом большом зале наблюдателя невольно поражают удивительные акустические эффекты — на каждое громкое слово отвечает стоголосое эхо, а при падении камня в колодец поднимается грохот, словно пушечная пальба: кажется, будто происходят обвалы и рушатся своды.
— Откуда ты? Как ты сюда
попал? Где
был? Куда идешь? — засыпал я его своими вопросами.
Тогда мы легли
спать. Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны
были ни хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной
был Дерсу. С этими мыслями я крепко уснул.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке стояли лужи, трава
была мокрая, с деревьев
падали редкие крупные капли. В лесу стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то исчезли.
По отношению к человеку природа безжалостна. После короткой ласки она вдруг
нападает и как будто нарочно старается подчеркнуть его беспомощность. Путешественнику постоянно приходится иметь дело со стихиями: дождь, ветер, наводнение, гнус, болота, холод, снег и т.д. Даже самый лес представляет собой стихию. Дерсу больше нас
был в соответствии с окружающей его обстановкой.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же
была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись
спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Я прислушался. Со стороны, противоположной той, куда ушли казаки, издали доносились странные звуки. Точно кто-нибудь рубил там дерево. Потом все стихло. Прошло 10 минут, и опять новый звук пронесся в воздухе. Точно кто-то лязгал железом, но только очень далеко. Вдруг сильный шум прокатился по всему лесу. Должно
быть,
упало дерево.
На рассвете (это
было 12 августа) меня разбудил Дерсу. Казаки еще
спали. Захватив с собой гипсометры, мы снова поднялись на Сихотэ-Алинь. Мне хотелось смерить высоту с другой стороны седловины. Насколько я мог уяснить, Сихотэ-Алинь тянется здесь в направлении к юго-западу и имеет пологие склоны, обращенные к Дананце, и крутые к Тадушу. С одной стороны
были только мох и хвоя, с другой — смешанные лиственные леса, полные жизни.
Заночевали мы по ту сторону Сихотэ-Алиня, на границе лесных насаждений. Ночью
было сыро и холодно; мы почти не
спали. Я все время кутался в одеяло и никак не мог согреться. К утру небо затянулось тучами, и начал накрапывать дождь.
В верховьях Иман слагается из 2 рек, текущих с юга. Мы
попали на правую речку, которую китайцы называют Ханихеза. От Сихотэ-Алиня до слияния их
будет не менее 30 км.
Я долго не мог понять, в чем дело. Оказалось, что в одну из ям
попал медведь. Конечно, он сейчас же вылез оттуда и принялся ломать забор и разбрасывать покрышки, которыми
были замаскированы ямы.
После полудня мы как-то сбились с дороги и
попали на зверовую тропу. Она завела нас далеко в сторону. Перейдя через горный отрог, покрытый осыпями и почти лишенный растительности, мы случайно вышли на какую-то речку. Она оказалась притоком Мутухе. Русло ее во многих местах
было завалено буреломным лесом. По этим завалам можно судить о размерах наводнений. Видно, что на Мутухе они коротки, но чрезвычайно стремительны, что объясняется близостью гор и крутизной их склонов.
После ужина казаки рано легли
спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь
была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Опасения Дерсу сбылись. Во вторую половину ночи
пал стал двигаться прямо на нас, но, не найдя себе пищи, прошел стороной. Вопреки ожиданиям, ночь
была теплая, несмотря на безоблачное небо. В тех случаях, когда я видел что-либо непонятное, я обращался к Дерсу и всегда получал от него верные объяснения.