Неточные совпадения
Редакция сочла возможным сохранить транскрипцию, предложенную автором.)], откуда берут начало четыре реки: Циму, Майхе, Даубихе [Дао-бин-хэ — река, где
было много сражений.] и Лефу Затем я должен
был осмотреть все тропы около озера Ханка и вблизи Уссурийской железной
дороги.
Устье реки Тангоузы [Тан-гоу-цзы — болотистая падь.] раньше
было на месте нынешних озер Сан [Сан — разлившееся озеро.] и Эль-Поуза [Эр-цзо-цзы — вторая заповедь.], а устье реки Майхе [Майхе — река, где сеют много пшеницы.] находилось немного выше того места, где теперь пересекает ее железная
дорога.
Осенью в пасмурный день всегда смеркается рано. Часов в пять начал накрапывать дождь. Мы прибавили шагу. Скоро
дорога разделилась надвое. Одна шла за реку, другая как будто бы направлялась в горы. Мы выбрали последнюю. Потом стали попадаться другие
дороги, пересекающие нашу в разных направлениях. Когда мы подходили к деревне,
было уже совсем темно.
По
дороге навстречу нам шла женщина, одетая в белую юбку и белую кофту; грудь ее
была открыта.
От описанного села Казакевичево [Село Казакевичево основано в 1872 году.] по долине реки Лефу
есть 2
дороги. Одна из них, кружная, идет на село Ивановское, другая, малохоженая и местами болотистая, идет по левому берегу реки. Мы выбрали последнюю. Чем дальше, тем долина все более и более принимала характер луговой.
Надо помнить, что раз упущено на месте сборов, того уже нельзя
будет исправить в
дороге.
14 мая все
было готово, 15-го числа
была отправлена по железной
дороге команда с лошадьми, а 16-го выехали из Хабаровска и все остальные участники экспедиции. Сборным пунктом
была назначена станция Шмаковка, находящаяся несколько южнее того места, где железная
дорога пересекает реку Уссури.
Погода
была пасмурная. Дождь шел не переставая. По обе стороны полотна железной
дороги тянулись большие кочковатые болота, залитые водой и окаймленные чахлой растительностью. В окнах мелькали отдельные деревья, телеграфные столбы, выемки. Все это
было однообразно. День тянулся долго, тоскливо. Наконец стало смеркаться. В вагоне зажгли свечи.
Следующий день, 18 мая,
был дан стрелкам в их распоряжение. Они переделывали себе унты, шили наколенники, приготовляли патронташи — вообще последний раз снаряжали себя в
дорогу. Вначале сразу всего не доглядишь. Личный опыт в таких случаях — прежде всего. Важно, чтобы в главном не
было упущений, а мелочи сами сгладятся.
Почерневшие стволы деревьев, обуглившиеся пни и отсутствие молодняка указывают на частые палы. Около железной
дороги и
быть иначе не может.
Из опыта выяснилось, что во время сильных дождей
быть в
дороге невыгодно, потому что пройти удается немного, люди и лошади скоро устают, седла портятся, планшет мокнет и т.д.
В день выступления, 19 мая, мы все встали рано, но выступили поздно. Это вполне естественно. Первые сборы всегда затягиваются. Дальше в пути все привыкают к известному порядку, каждый знает своего коня, свой вьюк, какие у него должны
быть вещи, что сперва надо укладывать, что после, какие предметы бывают нужны в
дороге и какие на биваке.
Грязная проселочная
дорога между селениями Шмаковкой и Успенкой пролегает по увалам горы Хандо-дин-за-сы. Все мосты на ней уничтожены весенними палами, и потому переправа через встречающиеся на пути речки, превратившиеся теперь в стремительные потоки,
была делом далеко не легким.
На возвышенных местах характер растительности
был тот же самый, что и около железной
дороги. Это
было редколесье из липы, дубняка и березы.
Когда идешь в дальнюю
дорогу, то уже не разбираешь погоды. Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом деле, если все дождливые дни сидеть на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали. Часам к 10 утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая
было дорога размокла, и опять появились лужи.
На другой день мы встали рано и рано выступили в
дорогу. Фанзы, которые вчера мы видели с перевала, оказались гольдскими. Местность эта называется Чжумтайза [Чжун-тай-цзы — горный ручей.], что по-китайски означает — Горный ручей. Живущие здесь гольды принадлежали к роду Юкомика, ныне почти совершенно уничтоженному оспенными эпидемиями. Стойбища их
были на Амуре, на том месте, где теперь стоит Хабаровск.
Следующий день
был 1 июня. Утром, когда взошло солнце, от ночного тумана не осталось и следа. Первым с бивака тронулся Паначев. Он снял шапку, перекрестился и пошел вперед, высматривая затески. 2 стрелка помогали ему расчищать
дорогу.
Пошли дальше. Теперь Паначев шел уже не так уверенно, как раньше: то он принимал влево, то бросался в другую сторону, то заворачивал круто назад, так что солнце, бывшее дотоле у нас перед лицом, оказывалось назади. Видно
было, что он шел наугад. Я пробовал его останавливать и расспрашивать, но от этих расспросов он еще более терялся. Собран
был маленький совет, на котором Паначев говорил, что он пройдет и без
дороги, и как подымется на перевал и осмотрится, возьмет верное направление.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них
были старые, другие новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка преграждала
дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались кости соболя.
Очевидно, вскоре после того как зверек попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги.
Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег, вороны расклевали
дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
Я вспомнил Дерсу. Если бы он теперь
был с нами, мы узнали бы, почему соболь остался в ловушке. Гольд, наверно, нашел бы
дорогу и вывел бы нас из затруднительного положения.
Следующий день, 8 июня, ушел на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что при солнце
будет видно дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем не менее после полудня Меляну удалось найти 2 ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в
дорогу.
Через полчаса я
был на том месте, где расходились
дороги.
День выпал томительный, жаркий. Истома чувствовалась во всем. Ни малейшего дуновения ветра. Знойный воздух словно окаменел. Все живое замерло и притаилось. В стороне от
дороги сидела какая-то хищная птица, раскрыв рот. Видимо, и ей
было жарко.
Он так обрадовался этому подарку, что стал
петь и плясать и затем заявил, что укажет нам
дорогу до следующей фанзы, где живут 2 зверобойщика-китайца.
— Капитан!
Дорога хорошо смотри. Кони ходи
есть, тебе ходи
есть, кони ходи нету, тебе ходи нету.
Чем более мы углублялись в горы, тем порожистее становилась река. Тропа стала часто переходить с одного берега на другой. Деревья, упавшие на землю, служили природными мостами. Это доказывало, что тропа
была пешеходная. Помня слова таза, что надо придерживаться конной тропы, я удвоил внимание к югу. Не
было сомнения, что мы ошиблись и пошли не по той
дороге. Наша тропа, вероятно, свернула в сторону, а эта, более торная, несомненно, вела к истокам Улахе.
Когда же военный порт
был перенесен из Николаевска во Владивосток, китайские охотники перестали ходить этой
дорогой, тропа заросла и совершенно утратила свое значение.
На зонтичных растениях держались преимущественно слоники и зеленые клопы, а около воды и по
дорогам, где
было посырее, с прозрачными крыльями и с большими голубыми глазами летали стрекозы.
Одна из этих птичек вылетела
было на
дорогу, но вдруг, как бы чего-то испугавшись, метнулась назад и тогда только успокоилась, когда села на камышинку.
Река Ольга состоит из 2 речек одинаковой величины со множеством мелких притоков, отчего долина ее кажется широкой размытой котловиной. Раньше жители поста Ольги сообщались с заливом Владимира по тропе, проложенной китайскими охотниками. Во время русско-японской войны в 1905 году в заливе Владимира разбился крейсер «Изумруд». Для того чтобы имущество с корабля можно
было перевезти в пост Ольги, построили колесную
дорогу. С того времени между обоими заливами установилось правильное сообщение.
Через полчаса мы
были уже в
дороге.
Пока люди собирали имущество и вьючили лошадей, мы с Дерсу, наскоро напившись чаю и захватив в карман по сухарю, пошли вперед. Обыкновенно по утрам я всегда уходил с бивака раньше других. Производя маршрутные съемки, я подвигался настолько медленно, что через 2 часа отряд меня обгонял и на большой привал я приходил уже тогда, когда люди успевали
поесть и снова собирались в
дорогу. То же самое
было и после полудня: уходил я раньше, а на бивак приходил лишь к обеду.
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на
дороге не
было. Я это отлично помнил, да и Дерсу не мог бы пройти их мимо. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись в нашу сторону. Очевидно, зверь все время шел за нами «по пятам».
Всю
дорогу мы шли молча. У каждого из нас
были свои думы, свои воспоминания. Жаль мне
было, что я не увидел тигра. Эту мысль я вслух высказал своему спутнику.
По
дороге Дерсу рассказал мне, что исстари к западу от Сихотэ-Алиня жили гольды, а с восточной стороны — удэгейцы, но потом там появились охотники-китайцы. Действительно, манзовские охотничьи шалаши встречались во множестве. Можно
было так соразмерить свой путь, чтобы каждый раз ночевать в балагане.
Вместе с Дерсу мы выработали такой план: с реки Фудзина пойти на Ното, подняться до ее истоков, перевалить через Сихотэ-Алинь и по реке Вангоу снова выйти на Тадушу. Дерсу знал эти места очень хорошо, и потому расспрашивать китайцев о
дороге не
было надобности.
Подкрепив свои силы едой, мы с Дерсу отправились вперед, а лошади остались сзади. Теперь наша
дорога стала подыматься куда-то в гору. Я думал, что Тютихе протекает здесь по ущелью и потому тропа обходит опасное место. Однако я заметил, что это
была не та тропа, по которой мы шли раньше. Во-первых, на ней не
было конных следов, а во-вторых, она шла вверх по ручью, в чем я убедился, как только увидел воду. Тогда мы решили повернуть назад и идти напрямик к реке в надежде, что где-нибудь пересечем свою
дорогу.
После полудня мы как-то сбились с
дороги и попали на зверовую тропу. Она завела нас далеко в сторону. Перейдя через горный отрог, покрытый осыпями и почти лишенный растительности, мы случайно вышли на какую-то речку. Она оказалась притоком Мутухе. Русло ее во многих местах
было завалено буреломным лесом. По этим завалам можно судить о размерах наводнений. Видно, что на Мутухе они коротки, но чрезвычайно стремительны, что объясняется близостью гор и крутизной их склонов.
Вечер
был тихий и прохладный. Полная луна плыла по ясному небу, и, по мере того как свет луны становился ярче, наши тени делались короче и чернее. По
дороге мы опять вспугнули диких кабанов. Они с шумом разбежались в разные стороны. Наконец между деревьями показался свет. Это
был наш бивак.
Затем, рабочие курят трубки, а папиросы для них слишком
дороги. Продолжая свои наблюдения, он нашел место, где прошедшие 2 человека отдыхали, причем один из них переобувался; брошенная ружейная гильза указала на то, что китайцы
были вооружены винтовками.
Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился назначить 2 китайцев, которые должны
были проводить меня до Сихотэ-Алиня, возвратиться обратно другой
дорогой и сообщить ему о том, что они в пути увидят.
Утром китайцы проснулись рано и стали собираться на охоту, а мы — в
дорогу. Взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо
было пополнить их. Я купил у китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По их словам, в этих местах пуд муки стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей. Ценятся не столько сами продукты, сколько их доставка.
Этикет требовал, чтобы гости первыми нарушили молчание. Дерсу знал это и потому спросил его о
дороге и о глубине выпавшего снега. Разговор завязался. Узнав, кто мы и откуда идем, удэгеец сказал, что ему известно
было, что мы должны спуститься по Иману, — об этом он услыхал от своих сородичей, живущих ниже по реке, — и что там, внизу, нас давно уже ожидают. Это известие очень меня удивило.
Удэгеец, сопровождавший нас, хорошо знал эти места. Он находил тропы там, где надо
было сократить
дорогу. Не доходя 2 км до устья Кулумбе, тропа свернула в лес, которым мы шли еще около часа. Вдруг лес сразу кончился и тропа оборвалась. Перед нами
была река Иман.
Странное дело, чем ближе мы подходили к Уссури, тем самочувствие становилось хуже. Котомки наши
были почти пустые, но нести их
было тяжелее, чем наполненные в начале
дороги. Лямки до того нарезали плечи, что дотронуться до них
было больно. От напряжения болела голова, появилась слабость.
От села Котельного начиналась
дорога, отмеченная верстовыми столбами. Около деревни на столбе значилась цифра 74. Нанять лошадей не
было денег. Мне непременно хотелось довести съемки до конца, что
было возможно только при условии, если идти пешком. Кроме того, ветхая одежонка заставляла нас согреваться движением.
По прямой линии до железной
дороги оставалось не более 2 км, но на верстовом столбе стояла цифра 6. Это потому, что
дорога здесь огибает большое болото. Ветром доносило свистки паровозов, и уже можно
было рассмотреть станционные постройки.