Неточные совпадения
На месте яркого костра лежала груда золы; огня почти не
было видно; на
земле валялись порожние банки из-под консервов; там, где стояла палатка, торчали одни жерди и лежала примятая трава.
Ущелье, по которому мы шли,
было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях
были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел
под ноги. Порой он нагибался к
земле и разбирал листву руками.
В Уссурийском крае едва ли можно встретить сухие хвойные леса, то
есть такие, где
под деревьями
земля усеяна осыпавшейся хвоей и не растет трава. Здесь всюду сыро, всюду мох, папоротники и мелкие осоки.
Чем выше мы поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой шум
под камнями указывал, что источники эти еще богаты водой. Мало-помалу шум этот тоже начинал стихать. Слышно
было, как
под землей бежала вода маленькими струйками, точно ее лили из чайника, потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Спускаться по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа. По дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не
было видно. С веселым шумом бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под
земли на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
В походе Дерсу всегда внимательно смотрел себе
под ноги; он ничего не искал, но делал это просто так, по привычке. Один раз он нагнулся и поднял с
земли палочку. На ней
были следы удэгейского ножа. Место среза давно уже почернело.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия,
ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное
было в этом лесу. Внизу,
под деревьями, царил полумрак. Дерсу шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе
под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на
землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на
землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Положение местных тазов весьма тяжелое. Они имеют совершенно забитый и угнетенный вид. Я стал
было их расспрашивать, но они испугались чего-то, пошептались между собой и
под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они боялись китайцев. Если кто-либо из них посмеет жаловаться русским властям или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное наказание: утопят в реке или закопают живым в
землю.
Последние усилия собрал я и потащился дальше. Где
был хоть маленький подъем, я полз на коленях. Каждый корень, еловая шишка, маленький камешек, прутик, попавший
под больную ногу, заставлял меня вскрикивать и ложиться на
землю.
Неточные совпадения
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в
землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — //
Под розгами,
под палками // По мелочам ушла!
Он спал на голой
земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал
под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу
под названием:"Письма к другу о водворении на
земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она
будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье
земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой
под судом, нажившим себе и детей и внуков
под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не
евши».
— Но все, извините-с, я не могу понять, как же
быть без дороги; как идти не по дороге; как ехать, когда нет
земли под ногами; как плыть, когда челн не на воде?