Неточные совпадения
В конском снаряжении пришлось сделать некоторые изменения. Из опыта выяснилось,
что путы — вещь малопригодная. Они цепляются
за пни, кусты и сильно стесняют движение коней, иногда совершенно привязывая их к месту. Лошади часто их рвут и теряют, в особенности в сырую и дождливую погоду. Вместо пут мы купили канат для коновязи, недоуздки в двойном числе и колокольчики.
Местом высадки был назначен залив Джигит, а не бухта Терней на том основании,
что там из-за постоянного прибоя нельзя выгружать мулов.
Оказалось,
что я все время кружил около него. Досадно мне стало
за бессонную ночь, но тотчас это чувство сменилось радостью: я возвращался на бивак не с пустыми руками. Это невинное тщеславие свойственно каждому охотнику.
Через два часа я был на биваке. Товарищи не беспокоились
за меня, думая,
что я заночевал где-нибудь в фанзе у китайцев. Напившись чаю, я лег на свое место и уснул крепким сном.
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик,
за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое,
что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Кое-где виднелась свежевзрытая земля. Та к как домашних свиней китайцы содержат в загонах, то оставалось допустить присутствие диких кабанов,
что и подтвердилось. А раз здесь были кабаны, значит, должны быть и тигры. Действительно, вскоре около реки на песке мы нашли следы одного очень крупного тигра. Он шел вдоль реки и прятался
за валежником. Из этого можно было заключить,
что страшный зверь приходил сюда не для утоления жажды, а на охоту
за козулями и кабанами.
По мере того как продвигаешься на север по побережью моря, замечаешь,
что представители маньчжурской флоры один
за другим остаются позади.
Летом, в жаркие дни, багульник выделяет такое обилие эфирных масел,
что у непривычного человека может вызвать обморочное состояние.
За багульником идут мхи и лишайники. Осыпи для людей не составляют помехи, но для коней и мулов они являются серьезным препятствием. Приходится обходить их далеко стороною.
Вдруг я почувствовал,
что кто-то трясет меня
за плечо.
Так, например, осматривая ножи, он сказал,
что у человека нож был тупой и
что он, когда резал их, то
за один край держал зубами.
Из-за тумана, а может быть и оттого,
что печь давно уже не топилась, в трубе не было тяги, и вся фанза наполнилась дымом.
Измокший и озябший, я возвратился в фанзу и послал Сабитова к Дерсу
за дровами. Он возвратился и доложил,
что Дерсу и Чжан Бао дров не дают. Зная,
что Дерсу никогда ничего не делает зря, я пошел вместе со стрелками собирать дрова вверх по протоке.
Но собака не унималась и жалась к нему так,
что мешала идти. Оказалось,
что поблизости был тигр. Увидев человека, он спрятался
за дерево. По совершенной случайности вышло так,
что Дерсу направился именно к тому же дереву.
Едва он перешел на другую сторону увала, как наткнулся на мертвого зверя. Весь бок у него был в червях. Дерсу сильно испугался. Ведь тигр уходил, зачем он стрелял?.. Дерсу убежал. С той поры мысль,
что он напрасно убил тигра, не давала ему покоя. Она преследовала его повсюду. Ему казалось,
что рано или поздно он поплатится
за это и даже по ту сторону смерти должен дать ответ.
Все засмеялись. Дерсу остался недоволен: как можно спрашивать человека,
что такое солнце, когда это самое солнце находится перед глазами? Он принял это
за насмешку.
Мул, которого взяли с собой Аринин и Сабитов, оказался с ленцой, вследствие
чего стрелки постоянно от нас отставали. Из-за этого мы с Дерсу должны были часто останавливаться и поджидать их. На одном из привалов мы условились с ними,
что в тех местах, где тропы будут разделяться, мы будем ставить сигналы. Они укажут им направление, которого надо держаться. Стрелки остались поправлять седловку, а мы пошли дальше.
Дерсу сообщил мне,
что красные волки всегда бродят по тайге стаями и охотятся
за козами сообща, причем одни играют роль загонщиков, а другие устраивают засаду.
Все время мы шли левым берегом по зверовой тропе. Таких троп здесь довольно много. Они слабо протоптаны и часто теряются в кустах. Четвероногие по ним идут свободно, но для человека движение затруднительно. Надо иметь большую сноровку, чтобы с ношей
за плечами прыгать с камня на камень и карабкаться по уклону более
чем в 40 градусов.
С первых же шагов я почувствовал,
что, не будь у меня котомки
за плечами и в руках крепкой палки, я не мог бы справиться с течением.
И он поднял с земли улы. Они были старые, много раз чиненные, дыроватые. Для меня ясно было только то,
что китаец бросил их
за негодностью и пошел назад.
Старик китаец не был похож на обыкновенных рабочих-китайцев. Эти руки с длинными пальцами, этот профиль и нос с горбинкой и какое-то особенное выражение лица говорили
за то,
что он попал в тайгу случайно.
Подъем на гребень Сихотэ-Алиня был настолько крут,
что приходилось хвататься руками
за камни и корни деревьев.
На ужин варили мясо кабарги; оно чем-то припахивало. Чан Лин сказал,
что оно пахнет мхом. Чжан Бао высказался
за запах смолы, а Дерсу указал на багульник. В местах обитания кабарги всегда есть и то, и другое, и третье; вероятно, это был запах мускуса.
Вечером мы еще раз совещались. Решено было,
что, когда плот понесет вдоль берега, Аринин и Чжан Бао должны будут соскочить с него первыми, а я стану сбрасывать вещи. Чан Лин и Дерсу будут управлять плотом. Затем спрыгиваю я,
за мной Дерсу, последним оставляет плот Чан Лин.
Сквозь чащу леса я видел,
что он бросил шест, стал на край плота и в тот момент, когда плот проносился мимо тополя, он, как кошка, прыгнул на сук и ухватился
за него руками.
За шумом воды в реке нельзя было расслышать,
что он кричал.
Валить дерево в реку против самого Дерсу было опасно, потому
что оно могло сбить его с сука,
за который он держался.
Первое,
что я сделал, — поблагодарил гольда
за то,
что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и стал говорить,
что так и надо было, потому
что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею я.
Чжан Бао говорил,
что Дерсу так крепко ухватился
за сук,
что он подумал, не приходится ли он сродни медведю?
Идти прямо по тропе опасно, потому
что карниз узок, можно двигаться только боком, оборотясь лицом к стене и держась руками
за выступы скалы.
У подножия найнинских террас, на самом берегу моря, мы нашли корейскую фанзу. Обитатели ее занимались ловлей крабов и соболеванием. В фанзе жили девять холостых корейцев. Среди них двое одетых по-китайски и один по-удэгейски. Они носили косы и имели подбритые лбы. Я долго их принимал
за то,
чем они казались, и только впоследствии узнал, кто они на самом деле.
Из этого разговора он узнал,
что среди корейцев есть несколько искателей руд, остальные — охотники, пришедшие
за провизией с реки Кулумбе, где у них имеются зверовые фанзы.
Вечером, после ужина, я пошел посмотреть,
что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось у него так уютно,
что я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и поговорить с ним
за кружкой чая.
Через несколько минут я сидел в избе
за столом, пил молоко и слушал доклад А.И. Мерзлякова. Весть о том,
что я пришел на Амагу, быстро пронеслась по всей деревне.
Что именно он говорил, я не мог расслышать
за шумом водопада.
Когда солнце скрылось
за горизонтом, по всему западному небосклону широко разлилась багровая заря. Потом взошла луна; вокруг нее опять было густое матовое пятно и большой венец — верный признак,
что завтра снова будет дождь.
Часов в 12 дня мы были около большой скалы Мафа,
что по-удэгейски значит «медведь». Действительно, своими формами она очень его напоминает и состоит из плотного песчаника с прослойками кварца и известкового шпата. У подножия ее шла свежепротоптанная тропа; она пересекала реку Кулумбе и направлялась на север. Дерсу
за скалой нашел бивак. По оставленным на нем следам он узнал,
что здесь ночевал Мерзляков с командой, когда шел с Такемы на Амагу.
Как ни старались мы избежать бродов, нам не удалось от них отделаться. Но все же заметно было,
что они становились реже. Через несколько километров река разбилась на протоки, между которыми образовались острова, поросшие тальниками. Тут было много рябчиков. Мы стреляли, но ни одного не могли убить: руки дрожали, не было сил прицеливаться как следует. Понуро мы шли друг
за другом и почти не говорили между собой.
Оказалось,
что в бреду я провалялся более 12 часов. Дерсу
за это время не ложился спать и ухаживал
за мною. Он клал мне на голову мокрую тряпку, а ноги грел у костра. Я попросил пить. Дерсу подал мне отвар какой-то травы противного сладковатого вкуса. Дерсу настаивал, чтобы я выпил его как можно больше. Затем мы легли спать вместе и, покрывшись одной палаткой, оба уснули.
Стрелки не поняли, в
чем дело, и в недоумении смотрели на мои движения. Но в это время подошли Дерсу и Чжан Бао. Они бросились ко мне на помощь: Дерсу протянул сошки, а Чжан Бао стал бросать мне под ноги плавник. Ухватившись рукой
за валежину, я высвободил сначала одну ногу, потом другую и не без труда выбрался на твердую землю.
Я следил
за ними глазами и видел,
что они спустились во двор ближайшей к нам фанзы.
Когда мы вернулись назад, были уже глубокие сумерки. В фанзах засветились огоньки. В наш дом собрались почти все китайцы и удэгейцы. Было людно и тесно. Дерсу сообщил мне,
что «все люди» собрались чествовать экспедицию
за то,
что мы отнеслись к ним дружелюбно. Китайцы принесли водку, свинину, муку, овощи и устроили ужин.
Тут мы нашли маленькую фанзочку. Обитателей ее я принял сначала
за удэгейцев и только вечером узнал,
что это были солоны.
О грозе со снегом он сказал,
что раньше гром и молния были только летом, зимние же грозы принесли с собой русские. Эта гроза была третья, которую он помнил
за всю свою жизнь.
Собирая дрова, я увидел совсем в стороне, далеко от костра, спавшего солона. Ни одеяла, ни теплой одежды у него не было. Он лежал на ельнике, покрывшись только одним своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он не простудился, я стал трясти его
за плечо, но солон спал так крепко,
что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову, зевнул, затем лег опять на прежнее место и громко захрапел.
С утра погода была удивительно тихая. Весь день в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня начала быстро сгущаться. Солнце из белого стало желтым, потом оранжевым и, наконец, красным; в таком виде оно и скрылось
за горизонтом. Я заметил,
что сумерки были короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде не было слышно ни единого всплеска. Казалось, будто оно погрузилось в сон.
С полчаса посидел я у огня. Беспокойство мое исчезло. Я пошел в палатку, завернулся в одеяло, уснул, а утром проснулся лишь тогда, когда все уже собирались в дорогу. Солнце только
что поднялось из-за горизонта и посылало лучи свои к вершинам гор.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед
за тем пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией,
что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперед. Часа через 2 снег перестал идти, мгла рассеялась, и день выдался на славу — теплый и тихий.
Если это не удастся, она берет кабаргу измором, для
чего преследует ее до тех пор, пока та от усталости не упадет; при этом, если на пути она увидит другую кабаргу, то не бросается
за нею, а будет продолжать преследование первой, хотя бы эта последняя и не находилась у нее в поле зрения.
В это время солнце только
что скрылось
за горизонтом. От гор к востоку потянулись длинные тени. Еще не успевшая замерзнуть вода в реке блестела как зеркало; в ней отражались кусты и прибрежные деревья. Казалось,
что там, внизу, под водой, был такой же мир, как и здесь, и такое же светлое небо…