Одна половина была освещена красным
светом костра, а другая — бледными лучами месяца, точно рядом, прижавшись друг к другу, сидели два человека — красный и голубой.
Неточные совпадения
Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не увижу
свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел в указанном направлении и ничего не увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь туман в стороне действительно заметил отблеск
костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как туман вдруг рассеялся.
Время от времени я выглядывал в дверь и видел старика, сидевшего на том же месте, в одной и той же позе. Пламя
костра освещало его старческое лицо. По нему прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того
света, железным человеком, раскаленным докрасна. Китаец так ушел в свои мысли, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии.
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в лесу, около
костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел
свет потухающих углей и испугался.
Я встал и поспешно направился к биваку.
Костер на таборе горел ярким пламенем, освещая красным
светом скалу Ван-Син-лаза. Около огня двигались люди; я узнал Дерсу — он поправлял дрова. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, рассыпались дождем и медленно гасли в воздухе.
Но вот на востоке появилась розовая полоска — занималась заря. Звезды быстро начали меркнуть; волшебная картина ночи пропала, и в потемневшем серо-синем воздухе разлился неясный
свет утра. Красные угли
костра потускнели и покрылись золой; головешки дымились, казалось, огонь уходил внутрь их.
Дерсу стоял боком и, заслонив ладонью
свет от
костра, всматривался в темноту ночи.
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от росы тропинку.
Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь.
Осадчий, Николаев и Андрусевич уселись за карты, Лещенко с глубоким вздохом поместился сзади них. Николаев долго с ворчливым неудовольствием отказывался, но его все-таки уговорили. Садясь, он много раз с беспокойством оглядывался назад, ища глазами Шурочку, но так как из-за
света костра ему трудно было присмотреться, то каждый раз его лицо напряженно морщилось и принимало жалкое, мучительное и некрасивое выражение.
Стало слышно, как под ногами шедшего шуршала трава и потрескивал бурьян, но за
светом костра никого не было видно. Наконец раздались шаги вблизи, кто-то кашлянул; мигавший свет точно расступился, с глаз спала завеса, и подводчики вдруг увидели перед собой человека.
Он завесил окна и не зажег огня; слабый
свет костра, проникая сквозь занавески, лег на стол, стену и дрожал, становясь то ярче, то ослабевая.
Неточные совпадения
А уже огонь подымался над
костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся на
свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!
— Ну, как же! «Не довольно ли
света? Не пора ли вам, господа, погасить
костры культурных усадьб? Все — ясно! Все видят сокрушительную работу стихийных сил жадности, зависти, ненависти, — работу сил, разбуженных вами!»
Перед ними раскладываются длинные
костры, дающие много тепла и
света.
Сквозь них виднелся
свет нашего
костра.
От
костра столбом подымался кверху дым; красный
свет прыгал по земле неровными пятнами и освещал кукурузу, траву, камни и все, что было поблизости.