Неточные совпадения
Чтобы
не мешать матросам, я спустился обратно в каюту, достал из чемодана тетради и начал
свой дневник.
Через два часа я был на биваке. Товарищи
не беспокоились за меня, думая, что я заночевал где-нибудь в фанзе у китайцев. Напившись чаю, я лег на
свое место и уснул крепким сном.
Сказав это, он быстро поднял
свое ружье и, почти
не целясь, выстрелил.
—
Не надо ругаться, — сказал им тихо Дерсу, — слушайте лучше, я вам песню спою. — И,
не дожидаясь ответа, он начал петь
свои сказки.
Горбатый таза объяснил нам, что сам он лодок делать
не умеет и для этого нарочно пригласил
своего племянника с реки Такемы.
Я
не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней
свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир
своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
В полдень погода
не изменилась. Ее можно было бы описать в двух словах: туман и дождь. Мы опять просидели весь день в палатках. Я перечитывал
свои дневники, а стрелки спали и пили чай. К вечеру поднялся сильный ветер. Царствовавшая дотоле тишина в природе вдруг нарушилась. Застывший воздух пришел в движение и одним могучим порывом сбросил с себя апатию.
Здесь мы расстались с П.П. Бордаковым. Он тоже решил возвратиться в Джигит с намерением догнать Н.А. Десулави и с ним доехать до Владивостока. Жаль мне было терять хорошего товарища, но ничего
не поделаешь. Мы расстались искренними друзьями. На другой день П.П. Бордаков отправился обратно, а еще через сутки (3 августа) снялся с якоря и я со
своим отрядом.
От домашней кошки она отличается
не только
своими крупными размерами, но и другими признаками: более сильными зубами, длинными усами и густой шерстью.
После переполоха сна как
не бывало. Все говорили, все высказывали
свои догадки и постоянно обращались к Дерсу с расспросами. Гольд говорил, что это
не мог быть изюбр, потому что он сильнее стучит копытами по гальке; это
не мог быть и медведь, потому что он пыхтел бы.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу
не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал
свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
Скоро проснулись остальные люди и принялись рассуждать о том, что предвещает эта небесная странница. Решили, что Земля обязана ей
своим недавним наводнением, а Чжан Бао сказал, что в той стороне, куда направляется комета, будет война. Видя, что Дерсу ничего
не говорит, я спросил его, что думает он об этом явлении.
Староверы Бортниковы жили зажиточно, повинностей государственных
не несли, земли распахивали мало, занимались рыболовством и соболеванием и на
свое пребывание здесь смотрели как на временное. Они
не хотели, чтобы мы шли в горы, и неохотно делились с нами сведениями об окрестностях.
Однако разговором дела
не поправишь. Я взял
свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было
не заметить. Гольд
не возражал и
не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Следующий день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы
не вмешиваемся в их жизнь, изменили
свое отношение к нам. Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что делаем и будут ли около них сажать переселенцев.
Выступление было назначено на другой день, но осуществить его
не удалось из-за весьма ненастной погоды. Наконец 4 сентября дождь перестал. Тогда мы собрали
свои котомки и после полудня выступили в дальний путь.
Я уговорил
своих спутников скрыться в кустах в надежде, что животное покажется опять, но выдра
не появлялась.
После ужина мы все расположились на теплом кане. Дерсу стал рассказывать об одном из
своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно
не мог бороться с ним и уснул как убитый.
—
Не надо, капитан, — ответил мне тихонько гольд, усиленно подчеркивая слово «
не надо», и при этом сказал, что в таких случаях, когда человек вспоминает
свою жизнь, его нельзя беспокоить.
Чжан Бао указал мне рукой на лес. Тут только я заметил на краю полянки маленькую кумирню, сложенную из накатника и крытую кедровым корьем. Около нее на коленях стоял старик и молился. Я
не стал ему мешать и пошел к ручью мыться. Через 15 минут старик возвратился в фанзу и стал укладывать
свою котомку.
Была пора устраиваться на ночь. Чжан Бао и Чан Лин
не хотели располагаться рядом с мертвецами. Взяв
свои котомки, мы отошли еще полкилометра и, выбрав на берегу речки место поровнее, стали биваком.
Утром 11 сентября погода как будто немного изменилась к лучшему. Чтобы
не терять напрасно время, мы собрали
свои котомки и пошли вверх по реке Арму. Местность была настолько ровная и однообразная, что я совершенно забыл, что нахожусь у подножия Сихотэ-Алиня. Здешний хвойный лес плохого дровяного качества, растет весьма неравномерно: болотистые поляны отделяются друг от друга небольшими перелесками, деревья имеют отмершие вершины и множество сухих ветвей.
Тут только я спохватился, что сплю
не в лесу, а в фанзе, на кане и под теплым одеялом. Со сладостным сознанием я лег опять на
свое ложе и под шум дождя уснул крепким-крепким сном.
Дерсу стал вспоминать дни
своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей
не было вовсе. Но вот появились китайцы, а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше. А теперь на берегу моря появились еще и японцы. Как дальше жить?
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди жили на реке Нахтоху, а другие — на реке Шооми. Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей
своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Старообрядцы говорят, что в год
своего переселения они совершенно
не имели сухого фуража и держали коров и лошадей на подножном корму всю зиму, и, по их наблюдениям, животные нисколько
не похудели.
По внешнему виду уссурийский лось мало чем отличается от
своего европейского собрата, но зато рога его иные: они вовсе
не имеют лопастей и скорее похожи на изюбровые, чем на лосиные.
Дерсу принялся снимать шкуру и делить мясо на части. Неприятная картина, но тем
не менее я
не мог
не любоваться работой
своего приятеля. Он отлично владел ножом: ни одного лишнего пореза, ни одного лишнего движения. Видно, что рука у него на этом деле хорошо была набита. Мы условились, что немного мяса возьмем с собой; Чжан Бао и Фокин примут меры доставить остальное староверам и для команды.
С рассветом опять ударил мороз; мокрая земля замерзла так, что хрустела под ногами. От реки поднимался пар. Значит, температура воды была значительно выше температуры воздуха. Перед выступлением мы проверили
свои продовольственные запасы. Хлеба у нас осталось еще на двое суток. Это
не особенно меня беспокоило. По моим соображениям, до моря было
не особенно далеко, а там к скале Ван-Син-лаза продовольствие должен принести удэгеец Сале со стрелками.
Зная исполнительность
своих людей, я никак
не мог понять, почему они
не доставили продовольствия на указанное место. Завтра надо перейти через скалу Ван-Син-лаза и попытаться берегом дойти до корейцев на реке Найне.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу
своему, почувствовал, что
не могу двинуться с места. Я медленно погружался в воду.
Мешкать было нельзя. Мы проворно собрали
свои котомки и пошли вверх по реке Тахобе. Я рассчитывал в этот день добраться до Сихотэ-Алиня, но вследствие непогоды этого нам сделать
не удалось.
Дружно все принялись за работу: натаскали дров и развели большие костры. Дерсу и солон долго трудились над устройством какой-то изгороди. Они рубили деревья, втыкали в землю и подпирали сошками. На изгородь они
не пожалели даже
своих одеял.
Собирая дрова, я увидел совсем в стороне, далеко от костра, спавшего солона. Ни одеяла, ни теплой одежды у него
не было. Он лежал на ельнике, покрывшись только одним
своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он
не простудился, я стал трясти его за плечо, но солон спал так крепко, что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову, зевнул, затем лег опять на прежнее место и громко захрапел.
На поляне, ближайшей к морю, поселился старовер Долганов, занимающийся эксплуатацией туземцев, живущих на соседних с ним реках. Мне
не хотелось останавливаться у человека, который строил
свое благополучие за счет бедняков; поэтому мы прошли прямо к морю и около устья реки нашли Хей-ба-тоу с лодкой. Он прибыл к Кумуху в тот же день, как вышел из Кусуна, и ждал нас здесь около недели.
Явление это навеяло на всех людей страх; Дерсу говорил, что за всю
свою жизнь он никогда ничего подобного
не слышал.
Виновный, стоя с непокрытой головой, выслушал
свой приговор и обещал на другой же день уйти из долины, чтобы никогда в нее более
не возвращаться.
Она отлично изучила нрав
своей жертвы, знает излюбленные пути ее и повадки; например, она хорошо знает, что по глубокому снегу кабарга бегает все по одному и тому же кругу, чтобы
не протаптывать новой дороги.
— Попал? — спросил меня Дерсу, и по его глазам я увидел, что он
не заметил результатов
своего выстрела.
Дерсу засуетился и стал собирать
свои вещи. Он поднял ружье и посмотрел на него как на вещь, которая теперь была ему более совсем
не нужна.
Опасаясь, чтобы с Логадой чего-нибудь
не случилось, я зажег
свой маленький фонарик и снова пошел его искать. Два удэгейца вызвались меня провожать. Под берегом, в 50 шагах от балагана, мы нашли Логаду спящим на охапке сухой травы.
Когда я показал ее туземцам, они стали шумно высказывать
свое удивление и говорили, что никогда такой птицы
не видели.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже
не верится, что здесь был когда-нибудь живой лес. Немногие деревья остались стоять на
своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Глупая птица, вместо того чтобы улететь, продолжала сидеть на месте, крепко ухватясь за ветку
своими ногами, и балансировала, чтобы
не потерять равновесия.
Зимой, если снега выпадут глубокие, амурские туземцы охотятся за кабанами на лыжах. Дикие свиньи убегают далеко, но скоро устают. Тогда охотники догоняют их и бьют копьями. Ружей на такую охоту
не берут ради экономии патронов, которые в тайге всегда очень дороги. Кроме того, охота с копьем нравится удэгейцам как спорт. Здесь молодые люди имеют случай показать
свою силу и ловкость.
Дерсу всегда жалел Альпу и каждый раз, прежде чем разуться, делал ей из еловых ветвей и сухой травы подстилку. Если поблизости
не было ни того, ни другого, он уступал ей
свою куртку, и Альпа понимала это. На привалах она разыскивала Дерсу, прыгала около него, трогала его лапами и всячески старалась обратить на себя внимание. И как только Дерсу брался за топор, она успокаивалась и уже терпеливо дожидалась его возвращения с охапкой еловых веток.
Я
не стал дожидаться чая, подтащил
свой мешок поближе к огню, залез в него и опять заснул. Мне показалось, что я спал очень долго. Вдруг что-то тяжелое навалилось мне на грудь, и одновременно с этим я услышал визг собаки и отчаянный крик Дерсу...
Мне казалось странным и совершенно непонятным, почему тигр
не ест собаку, а тащит ее с собой. Как бы в ответ на мои мысли, Дерсу сказал, что это
не тигр, а тигрица и что у нее есть тигрята; к ним-то она и несет собаку. К
своему логовищу она нас
не поведет, а будет водить по сопкам до тех пор, пока мы от нее
не отстанем. С этими доводами нельзя было
не согласиться.
Идти под гору было легко, потому что старая лыжня хотя и была запорошена снегом, но крепко занастилась. Мы
не шли, а просто бежали и к вечеру присоединились к
своему отряду.
Китайцы зарезали свинью и убедительно просили меня провести у них завтрашний день. Наши продовольственные запасы истощились совсем, а перспектива встретить Новый год в более культурной обстановке, чем обыкновенный бивак, улыбалась моим стрелкам. Я согласился принять приглашение китайцев, но взял со
своих спутников обещание, что пить много вина они
не будут. Мои спутники сдержали данное слово, и я ни одного из них
не видел в нетрезвом состоянии.