Неточные совпадения
Дерсу никак
не мог этого
понять.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к лесу. Скоро я заметил, что ветки деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я
понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она
не завела меня куда-нибудь далеко в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего
не нашел.
—
Не знаю, — ответил он. — Ночь кончай, след посмотри, тогда
понимай.
Наутро, 10 августа, я проснулся от сильного шума.
Не надо было выходить из фанзы, чтобы
понять, в чем дело. Дождь лил как из ведра. Сильные порывы ветра сотрясали фанзу до основания.
Однако разговором дела
не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было
не заметить. Гольд
не возражал и
не спорил. Он
понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Я долго
не мог разобраться, на какое светило он указывал, и наконец после разъяснений
понял, что он говорит про Полярную звезду.
После ужина мы все расположились на теплом кане. Дерсу стал рассказывать об одном из своих приключений. Около него сидели Чжан Бао и Чан Лин и внимательно слушали. По их коротким возгласам я
понял, что гольд рассказывал что-то интересное, но сон так овладел мною, что я совершенно
не мог бороться с ним и уснул как убитый.
Тогда он
понял, что убитый олень принадлежал
не ему, а тигру. Вот почему он и
не мог его убить, несмотря на то что стрелял шесть раз. Дерсу удивился, как он об этом
не догадался сразу. С той поры он
не ходил больше в эти овраги. Место это стало для него раз навсегда запретным. Он получил предупреждение…
Зная исполнительность своих людей, я никак
не мог
понять, почему они
не доставили продовольствия на указанное место. Завтра надо перейти через скалу Ван-Син-лаза и попытаться берегом дойти до корейцев на реке Найне.
— Тебе сердись
не надо, — сказал он, обращаясь с утешениями к белке. — Наша внизу ходи, как орехи найди? Тебе туда смотри, там много орехов есть. — Он указал рукой на большой кедр; белка словно
поняла его и направилась в ту сторону.
Из того, как у него сразу опустились руки, я
понял, что в пятнышко он
не попал.
— Раньше никакой люди первый зверя найти
не могу. Постоянно моя первый его посмотри. Моя стреляй — всегда в его рубашке дырку делай. Моя пуля никогда ходи нету. Теперь моя 58 лет. Глаз худой стал, посмотри
не могу. Кабарга стреляй —
не попал, дерево стреляй — тоже
не попал. К китайцам ходи
не хочу — их работу моя
понимай нету. Как теперь моя дальше живи?
С первого же взгляда я
понял, что он еще
не ложился спать.
Дерсу всегда жалел Альпу и каждый раз, прежде чем разуться, делал ей из еловых ветвей и сухой травы подстилку. Если поблизости
не было ни того, ни другого, он уступал ей свою куртку, и Альпа
понимала это. На привалах она разыскивала Дерсу, прыгала около него, трогала его лапами и всячески старалась обратить на себя внимание. И как только Дерсу брался за топор, она успокаивалась и уже терпеливо дожидалась его возвращения с охапкой еловых веток.
— Как тебе столько тайга ходи —
понимай нету!.. Зимой ночью кабаны ходи
не хочу.
Я подумал было, что он говорит про удэгейцев, и мысленно удивился, как ночью они ходят по тайге на лыжах. Но вспомнил, что Дерсу «людьми» называл
не одних только людей, и сразу все
понял: кабанов преследовал тигр. Значит, хищник был где-то поблизости от нас.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно,
не торопясь, точно
понимая, что ему никто помешать
не может, понес ее в лес. Испуганная толчком, Альпа бросилась через огонь и попала ко мне на грудь. В это время я услышал крик Дерсу.
— Нет, — отвечал он, — моя
не могу. Моя старый люди: теперь дерево ходи — совсем
понимай нету.
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он
понял, что мы смеемся над его оплошностью, и стал говорить о том, что «грязную воду» он очень берег. Одни слова, говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу,
не должен был носить вовсе, потому что
не знал, как с нею надо обращаться.
Однажды мне пришла мысль записать речь Дерсу фонографом. Он вскоре
понял, что от него требовалось, и произнес в трубку длинную сказку, которая заняла почти весь валик. Затем я переменил мембрану на воспроизводящую и завел машину снова. Дерсу, услышав свою речь, переданную ему обратно машиной, нисколько
не удивился, ни один мускул на лице его
не шевельнулся. Он внимательно прослушал конец и затем сказал...
— Моя раньше думай, — сказал он, — капитан так сиди, — он показал, как сидит капитан, — кушает, людей судит, другой работы нету. Теперь моя
понимай: капитан сопка ходи — работай, назад город ходи — работай. Совсем гуляй
не могу.
Случай этот произвел на него сильное впечатление. Он
понял, что в городе надо жить
не так, как хочет он сам, а как этого хотят другие. Чужие люди окружали его со всех сторон и стесняли на каждом шагу. Старик начал задумываться, уединяться; он похудел, осунулся и даже как будто еще более постарел.
Потому ли, что на своей жизни ему много приходилось убирать брошенных трупов и он привык относиться к этой работе равнодушно, или потому, что хоронили какого-то безвестного «инородца», только по выражению лица его я
понял, что особенно заниматься розысками убийц он
не будет и намерен ограничиться одним протоколом.
Неточные совпадения
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [
понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь,
не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за всё…
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было…
понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
— Да чем же ситцы красные // Тут провинились, матушка? // Ума
не приложу! — // «А ситцы те французские — // Собачьей кровью крашены! // Ну…
поняла теперь?..»
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, //
Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.