Неточные совпадения
За месяц вперед А.И. Мерзляков
был командирован в город Владивосток покупать мулов для экспедиции. Важно
было приобрести животных некованых, с крепкими копытами. А.И. Мерзлякову поручено
было отправить мулов на пароходе в залив Рында, где и оставить их под присмотром трех стрелков, а самому ехать дальше и устроить на побережье моря питательные базы.
Таких баз намечено
было пять: в заливе Джигит, в бухте Терней, на реках Текаме, Амагу и Кумуху, у мыса Кузнецова.
Удивило меня то обстоятельство, что старовер говорил с гольдом
таким приятельским тоном, как будто они
были давно знакомы между собой.
— Хороший он человек, правдивый, — говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно
так же, как и я. Чудно, право! И что с ним только на том свете
будет?
На другой день утром Дерсу возвратился очень рано. Он убил оленя и просил меня дать ему лошадь для доставки мяса на бивак. Кроме того, он сказал, что видел свежие следы
такой обуви, которой нет ни у кого в нашем отряде и ни у кого из староверов. По его словам, неизвестных людей
было трое. У двоих
были новые сапоги, а у третьего — старые, стоптанные, с железными подковами на каблуках. Зная наблюдательность Дерсу, я нисколько не сомневался в правильности его выводов.
Как раз в этот момент выстрелил Калиновский. Пуля сделала
такой большой недолет, что даже не напугала птицу. Узнав, что стрелки не могли попасть в утку тогда, когда она
была близко, он подошел к ним и, смеясь, сказал...
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу
пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его
была монотонная, но в ней
было что-то
такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где
поют; кто
поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
— Верно,
такой баба много
есть. — Он даже плюнул с досады и продолжал: — Бедный старик! Бросил бы он эту бабу, делал бы оморочку да кочевал бы на другое место.
Реку Иодзыхе
было бы справедливо назвать Козьей рекой. Нигде я не видел
так много этих грациозных животных, как здесь.
В это время пришел один из стрелков и стал рассказывать о том, что Дерсук (
так всегда его звали) сидит один у огня и
поет песню.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и
были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он посылал в загробный мир своим родным, которые, по представлению Дерсу, на том свете жили
так же, как и на этом.
Так, например, осматривая ножи, он сказал, что у человека нож
был тупой и что он, когда резал их, то за один край держал зубами.
К вечеру погода не изменилась: земля по-прежнему, словно саваном,
была покрыта густым туманом. Этот туман с изморосью начинал надоедать. Идти по лесу в
такую погоду все равно что во время дождя: каждый куст, каждое дерево, которые нечаянно задеваешь плечом, обдают тысячами крупных капель.
По его словам,
такой же тайфун
был в 1895 году. Наводнение застало его на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей с крыш домов и с деревьев. Сделав это доброе дело, Дерсу ушел из Анучина, не дожидаясь полного спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
Вдруг появились короткие, но сильные вихри. После каждого
такого порыва наступал штиль. Вихри эти становились реже, но зато каждый последующий
был сильнее предыдущего.
Странно устроен человек… Бивак этот ничем не отличался от других биваков. Та к же он
был под открытым небом,
так же около односкатной палатки горел костер,
так же кругом
было мокро и сыро, но тем не менее все чувствовали себя
так, как будто вернулись домой.
Я
был тронут
таким вниманием китайцев и предложил им подарки, но они отказались их принять.
Но собака не унималась и жалась к нему
так, что мешала идти. Оказалось, что поблизости
был тигр. Увидев человека, он спрятался за дерево. По совершенной случайности вышло
так, что Дерсу направился именно к тому же дереву.
При всем своем антропоморфизме он
был прав и судил о вещах
так, каковы они
есть на самом деле.
— Какой народ! — говорил он в сердцах. — Та к ходи, головой качай, все равно как дети. Глаза
есть — посмотри нету.
Такие люди в сопках живи не могу — скоро пропади.
Его удивляло не то, что Аринин и Сабитов ошиблись. Это не беда! Но как они, идя по тропе и видя, что на ней нет следов, все-таки продолжают идти вперед?! Мало того, они столкнули оструганную палочку. Он усмотрел, что сигнал
был опрокинут не копытом мула, а ногой человека.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил
такие маленькие сигналы, что их легко
было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Приготовленное
таким образом мясо
было удивительно вкусно.
Ни в одном первоклассном ресторане не сумели бы
так хорошо его зажарить: снаружи козлятина покрылась красновато-бурой пленкой, но внутри
была сочная.
Оказалось, что он никогда не задумывался над тем, что
такое небо, что
такое звезды. Объяснял он все удивительно просто. Звезда — звезда и
есть; луна — каждый ее видел, значит, и описывать нечего; небо — синее днем, темное ночью и пасмурное во время ненастья. Дерсу удивился, что я расспрашиваю его о
таких вещах, которые хорошо известны всякому ребенку.
Наконец хромой таза вернулся, и мы стали готовиться к переправе. Это
было не
так просто и легко, как казалось с берега. Течение в реке
было весьма быстрое, перевозчик-таза каждый раз поднимался вверх по воде метров на 300 и затем уже пускался к противоположному берегу, упираясь изо всех сил шестом в дно реки, и все же течением его сносило к самому устью.
Такими именно реками
будут Такема, Кусун, Кулумбе и Амагу.
Лес на гребне горы выделялся
так резко, что можно
было рассмотреть каждое отдельное дерево.
Любимое местопребывание ее — это реки, обильные рыбой, и в особенности
такие места, которые не замерзают и где
есть около берегов пустоты подо льдом.
Одет он
был в старую, уже давно выцветшую и грубо заплатанную рубашку из синей дабы, подпоясанную
таким же старым шарфом, к которому сбоку привязаны
были охотничий нож, лопаточка для выкапывания женьшеня и сумочка для кремня и огнива.
Наконец, покончив свою работу, я закрыл тетрадь и хотел
было лечь спать, но вспомнил про старика и вышел из фанзы. На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по земле искры. А китаец сидел на пне
так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась
такими яркими блестками, что больно
было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Такая тайга влияет на психику людей, что заметно
было и по моим спутникам.
А
так как кости тоже носили на себе следы огня, то, очевидно, в то время, когда шел огонь по лесу, трупы
были уже скелетами.
Однако около костей должны
были остаться
такие предметы, которые не могли сгореть и по которым можно
было бы установить национальность умерших.
Для этого надо
было найти плёс, где вода шла тихо и где
было достаточно глубоко.
Такое место скоро
было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три большие
ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали в довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Первое, что я сделал, — поблагодарил гольда за то, что он вовремя столкнул меня с плота. Дерсу смутился и стал говорить, что
так и надо
было, потому что если бы он соскочил, а я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он
был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею я.
Подойдя к устью Такемы, я увидел, что, пока мы ходили в горы, река успела переменить свое устье. Теперь оно
было у левого края долины, а там, где мы переезжали реку на лодке, образовался высокий вал из песка и гальки.
Такие перемещения устьев рек в прибрежном районе происходят очень часто в зависимости от наводнений и от деятельности морского прибоя.
К северу от реки Шооми характер горной страны выражен очень резко.
Быть может, это только
так кажется из-за контраста остроконечных сопок с ровной поверхностью моря.
Душа оставляет тело, странствует и многое видит в то время, когда человек спит. Этим объясняются сны. Душа неодушевленных предметов тоже может оставлять свою материю. Виденный нами мираж, с точки зрения Дерсу,
был тенью (ханя) тех предметов, которые в это время находились в состоянии покоя. Та к первобытный человек, одушевляя природу, просто объясняет
такое сложное оптическое явление, как мираж.
Корейцы считают, что их способ соболевания самый лучший, потому что ловушка действует наверняка и случаев, чтобы соболь ушел, не бывает. Кроме того, под водой соболь находится в сохранности и не может
быть испорчен воронами или сойками. В корейские ловушки,
так же как и в китайские, часто попадают белки, рябчики и другие мелкие птицы.
Из этого они заключили, что где-то по реке
есть одно
такое дерево.
Дерсу
был безусловно прав. Обычай «ссаживать» ворон с деревьев — жестокая забава охотников. Стрельбой по воронам забавляются иногда даже образованные люди. Стреляют
так же, как в бутылку, только потому, что черная ворона представляет собой хорошую цель.
Тогда я твердо решил более не вмешиваться в дела
такого рода, чтобы нам обоим, как он выразился, не
было худо.
С рассветом опять ударил мороз; мокрая земля замерзла
так, что хрустела под ногами. От реки поднимался пар. Значит, температура воды
была значительно выше температуры воздуха. Перед выступлением мы проверили свои продовольственные запасы. Хлеба у нас осталось еще на двое суток. Это не особенно меня беспокоило. По моим соображениям, до моря
было не особенно далеко, а там к скале Ван-Син-лаза продовольствие должен принести удэгеец Сале со стрелками.
Или мы привыкли к воде, или солнце пригрело нас, а может
быть, то и другое вместе, только броды стали казаться не
такими уж страшными и вода не
такой холодной.
После этого оба они пришли ко мне и стали просить, чтобы я переменил место бивака. На вопрос, какая тому причина, солон сказал, что, когда под утесом он стал рубить дерево, сверху в него черт два раза бросил камнями. Дерсу и солон
так убедительно просили меня уйти отсюда и на лицах у них написано
было столько тревоги, что я уступил им и приказал перенести палатки вниз по реке метров на 400. Тут мы нашли место еще более удобное, чем первое.
В это время Аринин стал поправлять огонь и задел белку. Она упала. Стрелок поставил ее на прежнее место, но не
так, как раньше, а головой вниз. Солон засуетился и быстро повернул ее головой кверху. При этом он сказал, что жарить белку можно только
таким образом, иначе она обидится и охотнику не
будет удачи, а рыбу, наоборот, надо ставить к огню всегда головой вниз, а хвостом кверху.
Сразу от бивака начинался подъем. Чем выше мы взбирались в гору, тем больше
было снега. На самом перевале он
был по колено. Темно-зеленый хвойный лес оделся в белый убор и от этого имел праздничный вид. Отяжелевшие от снега ветви
елей пригнулись книзу и в
таком напряжении находились до тех пор, пока случайно упавшая сверху веточка или еловая шишка не стряхивала пышные белые комья, обдавая проходящих мимо людей холодной снежной пылью.
Собирая дрова, я увидел совсем в стороне, далеко от костра, спавшего солона. Ни одеяла, ни теплой одежды у него не
было. Он лежал на ельнике, покрывшись только одним своим матерчатым кафтаном. Опасаясь, как бы он не простудился, я стал трясти его за плечо, но солон спал
так крепко, что я насилу его добудился. Да Парл поднялся, почесал голову, зевнул, затем лег опять на прежнее место и громко захрапел.
Когда намеченный маршрут близится к концу, то всегда торопишься: хочется скорее закончить путь. В сущности, дойдя до моря, мы ничего не выигрывали. От устья Кумуху мы опять пойдем по какой-нибудь реке в горы;
так же
будем устраивать биваки, ставить палатки и таскать дрова на ночь; но все же в конце намеченного маршрута всегда
есть что-то особенно привлекательное. Поэтому все рано легли спать, чтобы пораньше встать.