Неточные совпадения
По обе стороны реки расстилаются поемные луга с одиночными
деревьями и высокими кустами
по берегам проток.
После столь длительного ненастья как будто установилась хорошая погода. Теплые солнечные лучи оживили природу. На листве
деревьев и в траве искрились капли дождевой воды, которую еще не успел стряхнуть ветер; насекомые носились
по воздуху, и прекрасные бабочки с нежно-фиолетовой окраской реяли над цветами. Казалось, они совершенно забыли о вчерашнем ненастье, вынудившем их, как и нас, к бездействию в течение семи долгих суток.
Потом я заметил большого ворона. Наподобие хищной птицы, он парил в воздухе. Я узнал его
по мелодичному карканью. Ворон описывал спиральные круги и поднимался все выше и выше. Скоро ветви
деревьев заслонили небо, и я совсем потерял его из виду.
Еще мгновение, и она вошла под темные своды
деревьев, росших вперемешку с кустарниками
по обеим сторонам протоки.
Вдруг все вороны разом поднялись на воздух и расселись
по соседним
деревьям.
Земной мир снова принял ликующий вид. На ветвях
деревьев и на каждой былинке дрожали капли дождевой воды, превращаемой лучами солнца в искрящиеся алмазы. На лодках тоже заметно движение. Люди снимают с себя намокшие покрывала, разбирают шесты и снова идут вперед вверх
по Анюю.
Свист ветра, пробегающего
по вершинам полузасохших
деревьев, еще более усугублял впечатление лесной пустыни.
Трудно передать на словах чувство голода.
По пути собирали грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабели. Первым стал отставать Гусев. Один раз он долго не приходил. Вернувшись, я нашел его лежащим под большим
деревом. Он сказал, что решил остаться здесь на волю судьбы. Я уговорил Гусева итти дальше, но километра через полтора он снова отстал. Тогда я решил, чтобы он шел между казаками, которые за ним следили и постоянно подбадривали.
Он медленно плыл
по воздуху, приноравливаясь к топографии места, то опускаясь там, где были на земле углубления и где ниже была растительность, то поднимаясь кверху там, где повышалась почва и выше росли кустарники, и в то же время он всячески избегал соприкосновения с ветвями
деревьев, с травой и старательно обходил каждый сучок, каждую веточку и былинку.
Когда светящийся шар поравнялся со мной, он был от меня шагах в десяти, не более, и потому я мог хорошо его рассмотреть. Раза два его внешняя оболочка как бы лопалась, и тогда внутри его был виден яркий бело-синий свет. Листки, трава и ветви
деревьев, мимо которых близко проходил шар, тускло освещались его бледным светом и как будто приходили в движение. От молниеносного шара тянулся тонкий, как нить, огненный хвостик, который
по временам в разных местах давал мельчайшие вспышки.
Луна немного переместилась. Длинные черные тени
деревьев, словно гигантские стрелки, показывали, что месяц передвинулся
по небу к той точке, в которой ему надлежит быть в девять часов вечера. Кругом все спало. Сквозь ветви
деревьев на тропу ложились кружевные тени листвы, я ступал на них, и они тотчас взбирались ко мне на обувь и на одежду.
Хватаясь руками за кусты и стволы
деревьев, мы с трудом спустились в какой-то ключик и
по нему вышли к устью речки Мафаца, что значит «Почтенный старичок».
Вслед за тем он повернулся и быстро пошел
по тропе обратно. Задерживать его было бесполезно. Некоторое время между
деревьями мелькала его фигура, дальше тропа снижалась за гребень. Через минуту он скрылся в чаще леса.
На прибрежной растительности сказалось губительное влияние моря. Деформированные и обезображенные
деревья, преимущественно лиственицы, имели ветви загнутыми в одну сторону. Это были своего рода флюгеры, указывающие преобладающее направление ветра. Некоторые из них производили впечатление однобокой метелки с мелкими ветками, растущими густыми пучками, образующими
по опушкам непроницаемую чащу.
Был один из тех приятных прохладных дней, которыми отличается осень в Зауссурийском крае. Светлое, но не жаркое солнце, ясное голубое небо, полупрозрачная синеватая мгла в горах, запах моря и паутины, затканной
по буро-желтой траве, — все говорило за то, что уже кончилось лето и приближаются холода, от которых должна будет замерзнуть вода в реках и закоченеть
деревья.
Все
дерево было оголено от коры, и, кроме того,
по стволу, на равном расстоянии друг от друга, до самой вершины правильными кольцевыми вырезами в два сантиметра глубиной была снята древесина, а на комле, как раз там, где главный ствол разделялся на четыре ветви, были еще вырезаны четыре человеческих лица.
Минут через двадцать мы снова взбирались на мыс Суфрен.
По пути я стал расспрашивать Чжан-Бао о чудесном
дереве. Он шел некоторое время молча, но затем стал говорить о том, что китайцы много знают таких вещей, которые не известны русским. В тоне его речи слышалась убежденность в своем превосходстве над спутником, которому волею судеб не дано этих знаний.
По мнению китайца, то
дерево, которое мы видели сегодня, принадлежит к кат опасных и называется «Сю-чо-ля».
Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку.
По словам китайца, все это были живые существа, поглощенные
деревом для того, чтобы больше в живом виде никогда не появляться на земле.
Как только собака освободилась, она, поджав хвост, бросилась было бежать, но вскоре одумалась и начала лапами тереть свою морду и встряхивать головою. В это время я увидел там другую рысь,
по размерам вдвое меньше первой. Это оказался молодой рысенок. Испуганный собакой, он взобрался на
дерево, а мать, защищая его, отважно бросилась на Хычу.
На следующем привале мы снова увидели его. Рысенок был на
дереве и обнаружил себя только тогда, когда мы подошли к нему вплотную… Так провожал рысенок нас до самой реки, то забегая вперед, то следуя за нами
по пятам. Я надеялся поймать и, быть может, даже приручить рысенка.
Тогда бывают слышны звонкие щелканья озябших
деревьев, бег какого-то зверька
по колоднику, тихий шум падающего на землю снега и шелест зябликов, лазающих
по коре сухостоя.
По пути он тоже глодал кору
деревьев и обкусывал кончики мелких веток.
Издали их можно узнать
по заиндевелым
деревьям и
по клубам пара, который поднимается от воды утром при восходе солнца и вечером, когда температура воздуха понижается.
На другой день я не хотел рано будить своих спутников, но, когда я стал одеваться, проснулся Глегола и пожелал итти со мною. Стараясь не шуметь, мы взяли свои ружья и тихонько вышли из палатки. День обещал быть солнечным и морозным.
По бледному небу протянулись высокие серебристо-белые перистые облака. Казалось, будто от холода воздух уплотнился и приобрел неподвижность. В лесу звонко щелкали озябшие
деревья. Дым от костров, точно туман, протянулся полосами и повис над землей.
Когда все было готово, мы надели лыжи и пошли вслед за нашим провожатым. Он направился
по протоке вдоль обрывистого берега, поросшего вековым лесом. Во многих местах яр обвалился и обнажил корни
деревьев. Одна ель упала. При падении своем она увлекла большой кусок земли. Здесь
по снежному сугробу шла хорошо протоптанная тропа.
Когда нарта была уложена, Миону привязал щенка к
дереву, запряг двух взрослых собак и пошел
по нашей дороге вверх
по реке Садомабирани. Жена его стала палкой подталкивать нарту сзади, а ребятишки на лыжах пошли стороной. Щенок, которого Миону отдавал тигру, навострил свои ушки и затем, повернувшись задом, изо всей силы стал тянуться на ремешке, стараясь высвободить голову из петли.
Леса в верховьях Мухеня довольно богато населены пернатыми. Я видел ворон, дятлов, поползней и снегирей. Они наполняли лес криками и ударами клювов
по стволам сухостойных
деревьев. Вороны и ронжи при нашем приближении улетали прочь, дятлы прятались за ветвями и только одним глазом поглядывали на проходящих людей. Только поползни и снегири держали себя независимо и свободно, даже в тех случаях, когда мы подходили к ним совсем близко.
В нижней части Мухень пролегает среди обширных низменных пространств, кочковатых и заболоченных. Древесная растительность встречается только группами
по рекам, потом исчезают и одиночные
деревья, и на сцену выступают ольховники и тальники, имеющие вид высокоствольных кустарников, которые, как бордюрами, окаймляют берега реки, ее притоков, стариц, заводей и слепых рукавов.
Пять дней мы шли
по реке Мухеню, следуя всем ее изгибам, которые удлиняли наш путь
по крайней мере в два или три раза. Во время пути мы кормили собак два раза в день: немного утром, перед выступлением в поход — сухой рыбой и затем вечером на биваке — жидкой гречневой или чумизной кашей, сваренной с юколой. Сначала они неохотно ели кашицу, и это вынуждало нас прятать от них на
деревья наши лыжи, обтянутые кожей, ремни, обувь и прочее имущество, иначе все это было бы сразу съедено.
Темнота на горизонте сквозила — день начал брезжить.
По небу двигались большие облака, а за ними блестели редкие побледневшие звезды; земля была окутана еще мраком, но уже можно было рассмотреть все предметы; белоснежная гладь реки, пар над полыньей и
деревья, одетые в зимний наряд, казалось, грезили и не могли очнуться от охватившего их оцепенения.
По соседству с юртой качалось и скрипело какое-то
дерево. На крыше кусок коры дребезжал разными тонами, в зависимости от того, усиливался или ослабевал ветер. Убаюкиваемый этими звуками, иззябший и утомленный долгой ходьбой на лыжах, я крепко уснул.
С той поры, как мы расстались с Анюем, широколиственные древесные породы стали быстро сокращаться в числе: сначала они уступили место сибирской лиственице, а теперь и эту последнюю стали вытеснять аянская ель и белокорая пихта. Только
по самому низу долины около воды еще виднелись тальники, ольха, рябина и еще какие-то
деревья, лишенные листвы, которые
по внешнему виду издали определить было трудно.
Теперь долина круто повернула на юг,
по сторонам стали появляться явственно выраженные древние речные террасы с основанием из глинисто-кремнистых сланцев. Заболоченные хвойные леса остались сзади, и на сцену вновь выступила лиственица. Кое-где виднелись следы, оставленные старыми пожарами. На местах выгоревших хвойных
деревьев выросли березняки. Всюду встречались следы сохатых, но самих животных не было видно: их спугнули стрелки и казаки, идущие впереди с обозом.