— Зверь я, Саша. Пока с людьми, так, того-этого, соблюдаю манеры, а попаду в лес, ну и ассимилируюсь, вернусь в первобытное состояние. На меня и темнота действует того — этого, очень подозрительно. Да как же и не действовать? У нас только в городах по
ночам огонь, а по всей России темнота, либо спят люди, либо если уж выходят, то не за добром. Когда будет моя воля, все деревни, того-этого, велю осветить электричеством!
Неточные совпадения
В прихожей не было
огня, и в окно смотрела вечно чуждая людям, вечно страшная
ночь.
Молчали; и уже чувствовали, как немеют ноги от дальнего пути. Справа от шоссе то ли сгустилась, то ли посерела тьма, обрисовав кучу домишек; и в одном окне блестел яркий и острый, как гвоздь,
огонь — один на всю необъятную темноту
ночи. Колесников остановился и схватил Сашу за руку...
Целую
ночь горели
огни в помещичьих усадьбах, и звонко долдонила колотушка, и собаки выли от страха, прячась даже от своих; но еще больше стояло покинутых усадеб, темных, как гробы, и равнодушно коптил своей лампою сторож, равнодушно поджидая мужиков, — и те приходили, даже без Сашки Жегулева, даже днем, и хозяйственно, не торопясь, растаскивали по бревну весь дом.
Некоторые помещики, побогаче и покруче нравом, завели белозубых, черномазых, свирепо перетянутых черкесов, и там днем мужики кланялись, и бабы, как добрые, носили землянику, а
ночью все взывали к святому имени Сашки Жегулева и терпеливо ждали
огня.
И тихо взвился к небу, как красный стяг, багровый, дымный, косматый, угрюмый
огонь, медленно свирепея и наливаясь гневом, покрутился над крышей, заглянул, перегнувшись, на эту сторону — и дико зашумел, завыл, затрещал, раздирая балки. И много ли прошло минут, — а уж не стало
ночи, и далеко под горою появилась целая деревня, большое село с молчаливою церковью; и красным полотнищем пала дорога с тарахтящими телегами.
Замолк нелепо; молчали и все. Словно сам воздух потяжелел и
ночь потемнела; нехотя поднялся Петруша и подбросил сучьев в
огонь — затрещал сухой хворост, полез в клеточки
огонь, и на верхушке сквозной и легкой кучи заболтался дымно-красный, острый язычок. Вдруг вспыхнуло, точно вздрогнуло, и засветился лист на деревьях, и стали лица без морщин и теней, и во всех глазах заблестело широко, как в стекле. Фома гавкнул и сказал...
Но уже трудился Еремей, раздувая подтопку, на самый лоб вздергивая брови и круглясь красными от
огня, надутыми щеками; и вскоре со всех концов запылала несчастная усадьба, и осветилась осенняя мглистая
ночь, красными дымами поползли угрюмые тучи, верст на десять озаряя окрестность.
Осень была, в общем, погожая, а им казалось, что царит непрестанный холод и ненастье: при дожде, без
огня, прели в сырости, утомлялись мокротою, дышали паром; не было дождя — от страха не разводили
огня и осеннюю долгую
ночь дрожали в ознобе.
В те долгие
ночи, когда все дрожали в мучительном ознобе, он подробно и строго обдумывал план: конечно, ни в дом он не войдет, ни на глаза он не покажется, но, подкравшись к самым окнам, в темноте осеннего вечера, увидит мать и Линочку и будет смотреть на них до тех пор, пока не лягут спать и не потушат
огонь.
Весь день и всю
ночь до рассвета вспыхивала землянка
огнями выстрелов, трещала, как сырой хворост на
огне. Стреляли из землянки и залпами и в одиночку, на страшный выбор: уже много было убитых и раненых, и сам пристав, командовавший отрядом, получил легкую рану в плечо. Залпами и в одиночку стреляли и в землянку, и все казалось, что промахиваются, и нельзя было понять, сколько там людей. Потом, на рассвете, сразу все смолкло в землянке и долго молчало, не отвечая ни на выстрелы, ни на предложение сдаться.
Неточные совпадения
Слободка, которая за крепостью, населилась; в ресторации, построенной на холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером
огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздаются до поздней
ночи.
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной
ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку.
Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Театры, балы; всю
ночь сияет убранный
огнями и плошками, оглашенный громом музыки сад.
«Осел! дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при звездах.
Ночь была на небе. В деревнях были
огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.
А козаки все еще говорили промеж собой, и всю
ночь стояла у
огней, приглядываясь пристально во все концы, трезвая, не смыкавшая очей стража.