«И вот стал Адам в своей природе и Христос в божественной природе единым Лицом, одним
единым деревом (курсив мой)» [См. там же, т. V, с. 421.].
Неточные совпадения
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни
единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза
деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
После полудня ветер стих окончательно. На небе не было ни
единого облачка, яркие солнечные лучи отражались от снега, и от этого день казался еще светлее. Хвойные
деревья оделись в зимний наряд, отяжелевшие от снега ветви пригнулись к земле. Кругом было тихо, безмолвно. Казалось, будто природа находилась в том дремотном состоянии, которое, как реакция, всегда наступает после пережитых треволнений.
Тут уже, вся трудность состоит в том, чтоб их разглядеть, перебить же всех до
единого, ничего не стоит, ибо они ни за что с
дерева не слетят.
И в тишине, спокойной, точно вода на дне глубокого колодца,
деревья, груды домов, каланча и колокольня собора, поднятые в небо как два толстых пальца, — всё было облечено чем-то
единым и печальным, словно ряса монаха.
Было раннее утро; заря едва занялась; город спал; пустынные улицы смотрели мертво. Ни
единого звука, кроме нерешительного чириканья кое-где просыпающихся воробьев; ни
единого живого существа, кроме боязливо озирающихся котов, возвращающихся по домам после ночных похождений (как он завидовал им!). Даже собаки — и те спали у ворот, свернувшись калачиком и вздрагивая под влиянием утреннего холода. Над городом вился туман; тротуары были влажны;
деревья в садах заснули, словно повитые волшебной дремой.