Неточные совпадения
— А вы, не читавший книг, знаете, о чем эти книги? Только о зле, ошибках и страдании человечества. Это
слезы и кровь, Вандергуд! Смотрите: вот в этой тоненькой книжонке, которую я держу двумя пальцами, заключен целый океан красной
человеческой крови, а если вы возьмете их все… И кто пролил эту кровь? Дьявол?
Я взглянул на эту неподвижную, прямую твердую
человеческую спину, подумал, что за нею бьется сердце, и о том, как трудно, больно и страшно ей быть прямой и твердой, и о том, сколько боли и страданий уже испытало это
человеческое существо, как оно ни гордится и ни хмурится, — и вдруг почувствовал, что я до боли, до
слез люблю Магнуса, вот этого Магнуса!
Моровая полоса, идущая от 1825 до 1855 года, скоро совсем задвинется;
человеческие слезы, заметенные полицией, пропадут, и будущие поколения не раз остановятся с недоумением перед гладко убитым пустырем, отыскивая пропавшие пути мысли, которая в сущности не перерывалась.
Теперь он не хотел
человеческих слез, но они лились неудержимо, вне его воли, и каждая слеза была требованием, и все они, как отравленные иглы, входили в его сердце. И с смутным чувством близкого ужаса он начал понимать, что он не господин людей и не сосед их, а их слуга и раб, и блестящие глаза великого ожидания ищут его и приказывают ему — его зовут. Все чаще, с сдержанным гневом, он говорил:
Неточные совпадения
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и
слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия
человеческого.
Он, с биением сердца и трепетом чистых
слез, подслушивал, среди грязи и шума страстей, подземную тихую работу в своем
человеческом существе, какого-то таинственного духа, затихавшего иногда в треске и дыме нечистого огня, но не умиравшего и просыпавшегося опять, зовущего его, сначала тихо, потом громче и громче, к трудной и нескончаемой работе над собой, над своей собственной статуей, над идеалом человека.
— А спасенье есть. Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его кровь спасает нас. Братья и сестры, — опять со
слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за род
человеческий. Святая кровь его…
Добряк наговорил много лишнего, но горе Грушеньки, горе
человеческое, проникло в его добрую душу, и даже
слезы стояли в глазах его. Митя вскочил и бросился к нему.
Об остальных
слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузил.