Неточные совпадения
Уже пятнадцать
дней прошло со времени события, а он
все думал о нем — как будто само время потеряло силу над памятью
и вещами или совсем остановилось, подобно испорченным часам.
И для
всех людей со времени события прошло четыре — пять — семь
дней, а для него как будто
и часа одного не прошло,
и он
все там, в этих выстрелах, в этом взмахе белого платка, в этом ощущении чего-то бесповоротно совершающегося — бесповоротно совершившегося.
В тот же
день приехал из Петербурга в недельный отпуск сын-офицер,
и хотя сам он не придавал никакого значения своему необычному приезду, был шутлив
и весел, но чувствовалось, что привлекла его сюда
все та же непонятная забота о губернаторе. О событии он отозвался очень легко
и передал, что в Петербурге восхищаются мужеством
и твердостью Петра Ильича, но настойчиво советовал вытребовать сотню казаков
и вообще принять меры.
Тем более удивительны были
все эти заботы, что в городе с того самого
дня царило полное спокойствие. Рабочие тогда же приступили к работам; прошли спокойно
и похороны, хотя полицеймейстер чего-то опасался
и держал
всю полицию наготове; ни из чего не видно было, чтобы
и впредь могло повториться что-либо подобное событию 17 августа. Наконец из Петербурга, на свое правдивое донесение о происшедшем, он получил высокое
и лестное одобрение, — казалось бы, что этим
все должно закончиться
и перейти в прошлое.
— Я знаю, я чувствую это: меня убьют. Я не боюсь смерти, — губернатор закинул седую голову
и строго взглянул на сына, — но знаю: меня убьют. Я
все не понимал, я
все думал: но в чем же
дело? — Он растопырил большие толстые пальцы
и быстро сжал их в кулак. — Но теперь понимаю: меня убьют. Ты не смейся, ты еще молод, но сегодня я почувствовал смерть вот тут, в голове. В голове.
На даче он много возился с землей. Цветов
и всей садовой искусственной красоты он не любил, но устроил хорошие парники
и даже оранжерею, где выращивал персики. Но со
дня события он только раз заглянул в оранжерею
и поспешно ушел — было что-то милое, близкое в распаренном влажном воздухе
и оттого особенно больное.
И большую часть
дня, когда не ездил в город, проводил в аллеях огромного, в пятнадцать десятин парка, меряя их прямыми, твердыми шагами.
Кто-то очень сильный, даже могущественный, бьющий без промаха, должен на
днях убить губернатора — вот
и все, что можно было понять из разговоров.
С утра
и до ночи, каждый
день,
всю жизнь она держала их в своей власти; убивая душу, она вытравляла из головы
все мысли, кроме тех, которые служат ей
и нужны ей самой.
Когда он действительно сердился
и кричал на кого-нибудь
и кто-нибудь пугался, то казалось, что
все это нарочно,
и крики
и испуг, а на самом
деле ничего этого нет.
Вчера у самого губернаторского подъезда вечером был арестован выслеженный агентами очень подозрительный человек: утром он издалека провожал губернатора в его пешей прогулке, а потом
весь день шатался у дома, заглядывал в нижние окна, прятался за деревьями
и вообще вел себя крайне подозрительно.
Смертельно одинок он был, сбросивший покров вежливости
и привычки,
и даже не почувствовал этого — словно всегда, во
все дни его долгой
и разнообразной жизни одиночество было естественным, ненарушимым его состоянием, как сама жизнь.
Вероятно, были в его голове другие мысли — об обычном, о житейском, о прошлом, привычные старые мысли человека, у которого давно закостенели мышцы
и мозг; вероятно, думал он о рабочих
и о том печальном
и страшном
дне, — но
все эти размышления, тусклые
и неглубокие, проходили быстро
и исчезали из сознания мгновенно, как легкая зыбь на реке, поднятая пробежавшим ветром.
Было у него во
все эти
дни постоянное желание: заглянуть на Канатную
и пройти
всю, взад
и вперед, с одного конца до другого, но осуществить его он так
и не решился: казалось неловко
и страшно, страшнее, чем смерть.
Он мрачно, большими собачьими глотками, глотал колбасу, селедку,
все, что попадало под руку,
и казалось, ест медленно, но на самом
деле поглощал быстро
и много.
И водку он пил так же, но никогда не бывал пьян, как не бывал
и сыт.
И пустые, бездеятельные
дни проходили страшно быстро, но время не подвигалось вперед: словно испортился механизм, подающий новые
дни,
и вместо следующего
дня подавал старый,
все один
и тот же.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Слуга. Вы изволили в первый
день спросить обед, а на другой
день только закусили семги
и потом пошли
всё в долг брать.
О! я шутить не люблю. Я им
всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю
всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается
и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Вчерашнего
дни я…» Ну, тут уж пошли
дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел
и всё играет на скрипке…» —
и прочее,
и прочее.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною //
Всей жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где
днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — //
Всю ночь огни
и шум.