И Юрасов, бледный, печальный, одиноко стоявший на зыбкой
площадке вагона, тревожно почувствовал эту стихийную необъятную думу, и от прекрасных, молчаливо-загадочных полей на него повеяло тем же холодом отчуждения, как от людей в вагоне.
Он один на зыбкой
площадке вагона, среди смутных силуэтов ночи; все движется, все идет куда-то, не задевая его, такое постороннее и призрачное, как образы сна для спящего человека.
Неточные совпадения
Юрасов в волнении прошелся по
площадке, такой высокий, худощавый, гибкий, бессознательно расправил усы, глядя куда-то вверх блестящими глазами, и жадно прильнул к железной задвижке, с той стороны
вагона, где опускалось за горизонт красное огромное солнце.
— На
площадке стоять нельзя. Идите в
вагон. И ушел, сердито хлопнув дверью. И так же сердито Юрасов послал ему вдогонку...
Он думал, что это уже
площадка, а это только новое отделение
вагона — с тою же частою сетью нагроможденных вещей и точно оторванных человеческих членов.
А потом снова эти ужасные
вагоны III класса — как будто уже десятки, сотни их прошел он, а впереди новые
площадки, новые неподатливые двери и цепкие, злые, свирепые ноги. Вот наконец последняя
площадка и перед нею темная, глухая стена багажного
вагона, и Юрасов на минуту замирает, точно перестает существовать совсем. Что-то бежит мимо, что-то грохочет, и покачивается пол под сгибающимися, дрожащими ногами.
— Меньше часа они воевали и так же — с треском, воем — исчезли, оставив вокзал изуродованным, как еврейский дом после погрома. Один бородач — красавец! — воткнул на штык фуражку начальника станции и встал на задней
площадке вагона эдаким монументом! Великолепная фигура! Свирепо настроена солдатня. В таком настроении — Петербург разгромить можно. Вот бы Девятого-то января пустить туда эдаких, — закончил он и снова распустился в кресле, обмяк, улыбаясь.
Первая встреча с холерой была у меня при выходе из вагона в Ростове. Подхожу к двери в зал первого класса — и передо мной грохается огромный, толстый швейцар, которого я увидел еще издали, сходя с
площадки вагона. Оказалось — случай молниеносной холеры. Во время моей поездки я видел еще два таких случая, а слышал о них часто.
Среди толпы вьюном вился Яков Зарубин, вот он подбежал к Мельникову и, дёргая его за рукав, начал что-то говорить, кивая головой на вагон. Климков быстро оглянулся на человека в шапке, тот уже встал и шёл к двери, высоко подняв голову и нахмурив брови. Евсей шагнул за ним, но на
площадку вагона вскочил Мельников, он загородил дверь, втиснув в неё своё большое тело, и зарычал:
Неточные совпадения
— Сказано: нельзя смотреть! — тихо и лениво проговорил штатский, подходя к Самгину и отодвинув его плечом от окна, но занавеску не поправил, и Самгин видел, как мимо окна, не очень быстро, тяжко фыркая дымом, проплыл блестящий паровоз, покатились длинные, новенькие
вагоны; на застекленной
площадке последнего сидел, как тритон в домашнем аквариуме, — царь.
Получив деньги и тщательно пересчитав их, Горизонт еще имел нахальство протянуть и пожать руку подпоручику, который не смел на него поднять глаз, и, оставив его на
площадке, как ни в чем не бывало, вернулся в коридор
вагона.
Я мчусь по платформе, чтобы догнать последний
вагон, уже довольно быстро двигающийся, как чувствую, что меня в то самое время, когда я уже протянул руку, чтобы схватиться за стойку и прыгнуть на
площадку, кто-то схватывает, облапив сзади.
Наконец доклад окончился, и Квашнин вышел на
площадку, устроенную в виде просторного стеклянного павильона сзади
вагона.
…Через полчаса по всему Неаполю с визгом и скрипом мчались
вагоны трамвая, на
площадках стояли, весело ухмыляясь, победители, и вдоль
вагонов ходили они же, вежливо спрашивая: