Неточные совпадения
Событие совершилось очень просто: три поколения сряду в роду его
было по одному
сыну и по нескольку дочерей; некоторые из них выходили замуж, и в приданое им отдавали часть крестьян и часть земли.
Итак, накопивши несколько тысяч рублей, простившись с своей супругою, которую звал Аришей, когда
был весел, и Ариной, когда бывал сердит, поцеловав и благословив четырех малолетнихдочерей и особенно новорожденного
сына, единственную отрасль и надежду старинного дворянского своего дома, ибо дочерей считал он ни за что.
Новоселившуюся деревню назвал Знаменским, дав обет, со временем, при благоприятных обстоятельствах построить церковь во имя знамения божия матери, празднуемого 27 ноября, что и
было исполнено уже его
сыном.
Это
была женщина сама с сильным характером, и никакие просьбы не могли ее заставить так скоро броситься с ласкою к вчерашнему дикому зверю, да и маленький
сын беспрестанно говорил: «Боюсь дедушки, не хочу к нему».
Староста уже видел барина, знал, что он в веселом духе, и рассказал о том кое-кому из крестьян; некоторые, имевшие до дедушки надобности или просьбы, выходящие из числа обыкновенных, воспользовались благоприятным случаем, и все
были удовлетворены: дедушка дал хлеба крестьянину, который не заплатил еще старого долга, хотя и мог это сделать; другому позволил женить
сына, не дожидаясь зимнего времени, и не на той девке, которую назначил сам; позволил виноватой солдатке, которую приказал
было выгнать из деревни, жить попрежнему у отца, и проч.
Степан Михайлович
был единственный
сын Михаила Петровича Багрова, а Прасковья Ивановна — единственная дочь Ивана Петровича Багрова.
Когда имение досталось
сыну Степана Михайловича, кошки
были сожжены.
Дедушка жаловался кому-то, и еще до выхода из лазарета
сын его, немедленно подавший просьбу об отставке,
был уволен из военной службы для определения к статским делам с чином четырнадцатого класса.
Кой грех отец заподозрит их в умысле, тогда уж не поверит и правде; он еще и прежде, когда старики приискали
было невесту своему
сыну, дал им почувствовать, что понимает их нежелание видеть брата женатым.
Ведь она нищая, и отец ее из простых,
сын казака уральского, Федьки Зуба; хоть сам и дослужился до чинов и при больших местах
был, а ничего не нажил: всё протранжирил на столы да на пиры, да на дочкины наряды; старик еле жив, на ладан дышит, а детей-то куча: от двух жен — шесть человек.
Старик
был весел и ласково встретил
сына; но, взглянув пристально ему в лицо, он понял, что происходило в душе молодого человека.
Он мало понимал романическую сторону любви, и мужская его гордость оскорблялась влюбленностью
сына, которая казалась ему слабостью, унижением, дрянностью в мужчине; но в то же время он понял, что Софья Николавна тут ни в чем не виновата и что всё дурное, слышанное им на ее счет,
было чистою выдумкою злых людей и недоброжелательством собственной семьи.
Может
быть, оно и в самом деле
было бы так, если б его взяли в отставку, продержали с год в деревне, нашли хорошенькую невесту и женили; но старики беспечно обнадеялись настоящим положением
сына: через полгода отправили его опять на службу в тот же Верхний земский суд, опять на житье в ту же Уфу — и судьба его решилась навсегда.
Арина Васильевна, несмотря на грозное положение головы моего дедушки, забыв и не понимая, что сама подстрекнула старика не согласиться на женитьбу
сына, громко завопила: «Батюшка Степан Михайлович! сжалься, не погуби родного своего детища, ведь он у нас один и
есть; позволь жениться Алеше!
Арина Васильевна, — несмотря на то, что, приведенная в ужас страшным намерением
сына, искренне молила и просила своего крутого супруга позволить жениться Алексею Степанычу, —
была не столько обрадована, сколько испугана решением Степана Михайловича, или лучше сказать, она бы и обрадовалась, да не смела радоваться, потому что боялась своих дочерей; она уже знала, что думает о письме Лизавета Степановна, и угадывала, что скажет Александра Степановна.
По смерти старика должны остаться шестеро сводных детей от двух браков; должны
были учредиться две опеки, и последние трое детей от Александры Петровны поступали к родной бабушке, Е. Д. Рычковой, под опеку
сына ее, В. П. Рычкова.
И вот молодой, честный, скромный, пригожий собою мужчина, старинного дворянского рода, единственный
сын, у отца которого
было сто восемьдесят душ, который должен
был получить богатое наследство от тетки, который любит, боготворит ее, — предлагает ей руку и сердце: с первого взгляда тут нечего и колебаться.
Если ты нас, стариков, так заочно полюбила и уважаешь, то и мы тебя полюбили; а при свиданье, бог даст, и еще больше полюбим, и
будешь ты нам, как родная дочь, и
будем мы радоваться счастию нашего
сына Алексея».
Встали из-за стола;
сын и дочери поцеловали у отца руку, что хотела
было сделать и Софья Николавна, но старик не дал руки, обнял и расцеловал свою невестку.
Через несколько времени подали самовар, позвали всю семью и молодых, Арина Васильевна, по счастью, успела через
сына попросить свою невестку, чтоб она развеселила свекра, который, дескать, не совсем здоров и как-то невесел, и невестка, несмотря да проведенную ночь без сна, несмотря на то, что на сердце у ней
было нерадостно, исполнила как нельзя лучше желание свекрови, которому, конечно, сочувствовали все и всех больше сама Софья Николавна.
Сын принимал отцовские наставления с привычным благоговеньем, невестка с пылким и благодарным чувством дочери. Много
было и всяких других разговоров: о будущем житье-бытье в Уфе, о дальнейшей службе Алексея Степаныча, о средствах для городской жизни. Обо всем условились обстоятельно, и все
были довольны.
Получив вожделенное известие от
сына, Степан Михайлыч предался радостной надежде и даже поверил, что у него непременно
будет внук.
Это
был двадцатичетырехлетний парень, кровь с молоком, молодец в полном смысле, и ростом и дородством,
сын старинного усердного слуги, Бориса Петрова Хорева, умершего в пугачевщину от забот, как все думали, и сухоты при сохранении в порядке вверенных его управлению крестьян Нового Багрова, когда помещик бежал с семьей в Астрахань.
[Евсеич (его звали всегда только по отчеству) впоследствии
был дядькой ее старшего
сына, за которым ходил с отцовскою горячностью.
Он написал ласковое письмо невестке, шутя ее побранил и шутя приказал, чтоб через год
был у ней
сын.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие в деле, по дороге расставлено
было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев с
сыновьями и с одною половиною верной своей дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
В это время известная нам Афросинья Андревна, от которой он менее скрывал свое беспокойство, состоявшее существенно в том, что невестка опять родит дочь, рассказала как-то ему, что проезжая через Москву, ездила она помолиться богу к Троице, к великому угоднику Сергию, и слышала там, что какая-то одна знатная госпожа, у которой все родились дочери, дала обещание назвать первого своего ребенка, если он
будет мальчик, Сергием, и что точно, через год, у нее родился
сын Сергий.
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела
было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате, потребовал корыто, губку, мыло, пеленок, теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его
сына.
Неточные совпадения
Добчинский.То
есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже
был совсем, то
есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Следовало взять
сына портного, он же и пьянюшка
был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к
сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне.
К дьячку с семинаристами // Пристали: «
Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню — не народную — // Впервые
спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не
пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку называл.)
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я
сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Как только
пить надумали, // Влас сыну-малолеточку // Вскричал: «Беги за Трифоном!» // С дьячком приходским Трифоном, // Гулякой, кумом старосты, // Пришли его
сыны, // Семинаристы: Саввушка // И Гриша, парни добрые, // Крестьянам письма к сродникам // Писали; «Положение», // Как вышло, толковали им, // Косили, жали, сеяли // И
пили водку в праздники // С крестьянством наравне.