Хотя редко, по случается, что на другой день вечером ястреб-гнездарь, который не ел уже полторы сутки, да и в предыдущий день был кормлен очень мало, станет есть,
сидя на руке у охотника: в таком случае его подкормить, то есть покормить немного, дать третью часть против обыкновенного.
Неточные совпадения
Охотник, которому был он отдан
на руки, приходит однажды поутру и видит, что ястреб, привязанный должником к колодке, стащил ее с места,
сидит, распустив крылья, в углу и держит в когтях огромную сову, еще живую.
Очевидно, что колокольцы (бубенчики) всякий раз, когда нужно, привязывались к ногам ловчих птиц), наглухо прикрепленному к кожаной рукавице или перчатке с правой
руки,
на которой всегда будет
сидеть выученный ястреб.
Хорошо, когда есть другой благонадежный охотник, которому поручить и доверить ястреба
на время, а самому часок-другой уснуть; но надо быть осторожну в выборе помощника; мне нередко случалось видеть, как спит охотник, присев к забору, и спит ястреб,
сидя у него
на руке, тогда как ястребу не следовало в это время даже и дремать. утвердительно сказать, что едва ли третья часть ястребов вынашивается хорошо.
По захождении солнца перепелки
сидят уже не так крепко, летят шибче, поднимаются от земли выше и перемещаются дальше; ястреб же утомился, ловит не жадно, и нередко случается, что он не догоняет перепелок легких, то есть не так разжиревших, чекуш, как их называют охотники, потому что они
на лету кричат похоже
на слоги чек, чек, чек, — не догонит, повернет назад и прямо сядет
на руку охотника или
на его картуз, если он не подставит
руки.
Хорошего ловца узнать с первого взгляда:
на руке он
сидит бодро и весело, перо лежит у него гладко, головка маленькая, спина широкая, стан круглый, посадка стопкой, ноги здоровые и крепкие, но не длинные, емь большая, пальцы твердые, когти острые, умеренно круглые (нехорошо, когда они пологи, еще хуже, если слишком круто загнуты), глаза живые и пронзительные.
Он был так умен, что, идя в поле, охотник не брал его
на руку, а только отворял чулан, в котором он
сидел, — ястреб вылетал и садился
на какую-нибудь крышу; охотник, не обращал
на него внимания и отправлялся, куда ему надобно; через несколько времени ястреб догонял его и садился ему
на голову или
на плечо, если хозяин не подставлял
руки; иногда случалось, что он долго не являлся к охотнику, но, подходя к знакомым березам, мимо которых надо было проходить (если идти в эту сторону), охотник всегда находил, что ястреб
сидит на дереве и дожидается его; один раз прямо с дерева поймал он перепелку, которую собака спугнула нечаянно, потому что тут прежде никогда не бывало перепелок.
Молодой рыбак, державший в
руке острогу, положа ее поперек лодки, не слушал меня и только трясением головы или отрывистым шепотом: «Это все дрянь,
сидите смирно», — отвечал
на мои знаки и слова.
Я тот, который когда-то смотрел на ночной пожар,
сидя на руках у кормилицы, тот, который колотил палкой в лунный вечер воображаемого вора, тот, который обжег палец и плакал от одного воспоминания об этом, тот, который замер в лесу от первого впечатления лесного шума, тот, которого еще недавно водили за руку к Окрашевской…
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет
сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только
рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Львов в домашнем сюртуке с поясом, в замшевых ботинках
сидел на кресле и в pince-nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую
на пюпитре, осторожно
на отлете держа красивою
рукой до половины испеплившуюся сигару.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и
на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы
сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Алексей Александрович забыл о графине Лидии Ивановне, но она не забыла его. В эту самую тяжелую минуту одинокого отчаяния она приехала к нему и без доклада вошла в его кабинет. Она застала его в том же положении, в котором он
сидел, опершись головой
на обе
руки.
Она, эта вечно озабоченная, и хлопотливая, и недалекая, какою он считал ее, Долли, неподвижно
сидела с запиской в
руке и с выражением ужаса, отчаяния и гнева смотрела
на него.