Неточные совпадения
Что касается до четвертой причины, то есть до глубины винтов и длины казенного щурупа, то, не умея объяснить физических законов, на которых основано его влияние на заряд, я скажу
только, что многими опытами убедился в действительной зависимости ружейного боя от казенника: я потерял не
одно славное ружье, переменив старый казенный шуруп на новый, по-видимому гораздо лучший.
Я испортил
один раз необыкновенно далекобойное ружье
только тем, что перепаял на нем цель, для чего надобно было слегка нагреть конец ствола.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник не
только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет
одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Одна из этих собак была чистой французской породы, а другая — помесь французской с польскою, несколько псовою собакой: обе не знали парфорса, имели отличное чутье и были вежливы в поле, как
только желать.
Даю
только еще
один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых не проходит с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Я редко встречал охотников, которые бы видали пролетных бекасов, и я сам
один раз
только в жизни видел весною, рано поутру, бекасиную стаю, пролетевшую очень высоко.
Знаю
только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни
одного дупеля не бывает.
Во всю мою жизнь я
один раз
только нашел множество дупелей в паровом поле: они были необыкновенно жирны и сначала смирны, потом сделались сторожки, но держались упорно около двух недель.
Гаршнепы пропали не
только на болотах около самого пруда, но и на местах довольно отдаленных: дупели и бекасы остались, гаршнепа — ни
одного.
Очень странно, что я, будучи всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время, не нашел не
только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни
одного не поднял.
— Едва
только приближается охотник или проходит мимо места, занимаемого болотными куликами, как
один или двое из них вылетают навстречу опасности, иногда за полверсты и более.
Когда же у самого их жилища раздается выстрел — поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и шумом своих полетов;
только одни самки или самцы, сидящие на яйцах, не слетают с них до тех пор, пока опасность не дойдет до крайности.
Когда вся птица садится на гнезда, они не пропадают, а
только уменьшаются в числе, так что в продолжение всего лета их изредка встречаешь, из чего должно заключить что-нибудь
одно: или самцы не сидят на гнездах и не разделяют с самкою попечения о детях, или чернышей всегда много остается холостых.
Появляясь
только один раз в год и то на короткое время, чернозобики всегда возбуждали во мне горячее преследование.
Курахтаны весьма стройны и красивы: большой очень похож величиной и стройностью на речного кулика, а малый похож на него
только одною статностью, но величиной гораздо меньше.
Мне случалось, однако, убивать их по десятку
одним зарядом, но
только в лет, когда вся стая как-нибудь нечаянно на меня налетала и свертывалась в плотную кучу.
Мне удалось
один раз, уже довольно поздно для чибисов, кажется в половине сентября, вышибить крупною дробью
одного чибиса из стаи, пролетевшей очень высоко надо мною, вероятно в дальний поход. Чибис был облит салом и так вкусен, что уступал в этом
только бекасиной породе.
Пролетные утки не то, что пролетные кулики: кулики живут у нас недели по две и более весной и от месяца до двух осенью, а утки бывают
только видимы весной, никогда осенью и ни
одного дня на
одном месте не проводят.
Я расскажу
только об
одной замечательной утке, которую я убил, еще будучи очень молодым охотником, а лет через десять потом убил точно такую же мой товарищ охотник, и я рассмотрел ее подробно и внимательно.
Из этого необходимо следует, что они никогда не разбиваются на пары, что
только одна мать, без всякой помощи самца, должна заботиться об устройстве гнезда, высиживанье яиц и сбереженье детей, ибо где нет супружества, там пет и отца.
Утка сидит на гнезде, почти с него не слезая;
один раз
только в сутки сойдет она, чтобы похватать поблизости какой-нибудь пищи, и в продолжение трехнедельного сиденья чрезвычайно исхудает.
Стоит
только увидеть селезня или заслышать его призывное, впрочем весьма тихое, покрякиванье, — добыча верная: он непременно подпустит стрелка в меру или как-нибудь налетит на него, кружась около
одного и того же места.
Когда собака или человек спугнет ее с гнезда, для чего надобно почти наступить на него, то она притворяется какою-то хворою или неумеющею летать: трясется на
одном месте, беспрестанно падает, так что, кажется, стоит
только погнаться, чтобы ее поймать.
Подстреленная утка воровата, говорят охотники, и это правда: она умеет мастерски прятаться даже на чистой и открытой воде: если
только достанет сил, то она сейчас нырнет и, проплыв под водою сажен пятнадцать, иногда и двадцать, вынырнет, или, лучше сказать, выставит
только один нос и часть головы наружу и прильнет плотно к берегу, так что нет возможности разглядеть ее.
Чирки с весны парами, а потом и в одиночку попадаются охотникам везде, где
только есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам. В осеннее время иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось
один раз убить из
одного ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков.
Долго думал я, что крохаль — утка-рыбалка, особенная от гагары, потому что в молодости случилось мне убить двух гагар, которые не имели хохлов, были гораздо белесоватее пером, крупнее телом и которых простые охотники тогда называли крохалями. Впоследствии убедился я, что это
одно и то же и что убитые мною утки-рыбалки были старые гагары, или крохали, которые всегда бывают крупнее и белесоватее. Без хохлов также попадались мне многие впоследствии, и, вероятно, хохлы имеют
только селезни.
Вообще гагары летают, особенно поднимаются сначала, трудно, пока не разлетятся, и
только одна крайность может заставить их подняться с воды; по большей части от всякой опасности они отделываются упорным ныряньем, в чем уступают
только одним гоголям.
Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как же скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна
только одна узенькая полоска спины, колом торчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза.
Если вдруг выпадет довольно глубокий снег четверти в две, пухлый и рыхлый до того, что нога зверя вязнет до земли, то башкирцы и другие азиатские и русские поселенцы травят, или, вернее сказать, давят, в большом числе русаков не
только выборзками, но и всякими дворными собаками, а лис и волков заганивают верхами на лошадях и убивают
одним ударом толстой ременной плети, от которой, впрочем, и человек не устоит на ногах.
Впрочем, мне случалось несколько раз находить дроф по
одной и по две и даже по нескольку штук, но не
только не удалось убить, даже выстрелить в дрофу привелось
один раз во всю мою жизнь, и то в лет утиною дробью и не в меру.
Иногда станица их очень долго кружится на
одном месте, с каждым кругом забираясь выше и выше, так что, наконец, не увидит их глаз и
только крик, сначала густой, резкий, зычный, потеряв свою определенность, доходит до нас в неясных, мягких, глухих и вместе приятных звуках.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в
один или два ряда и выставив по краям
одного или двух сторожей, которые
только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Нечаянно иногда наехать очень близко не
только на
одного стрепета, но и на порядочную станичку; зато как скоро они пересядут, подъезд сделается гораздо труднее.
Вышибить из стаи
одним или двумя выстрелами несколько штук
только в том случае, если местность позволит подкрасться из-за чего-нибудь к бродящей стае или если она налетит на охотника, который имел возможность притаиться в кусту, в рытвине, в овражке, в камыше или просто на земле, но для этого нужно, чтобы охотник знал заранее, когда прилетают кроншнепы и на каком любимом месте садятся, чтоб он дожидался их или увидел по крайней мере издали летящую стаю.
Впоследствии я был спокойнее и целил или в самого большого кроншнепа, или в то место, где гуще слеталась стая, не подпуская ее к себе слишком близко или пропустя; выстрелить в слишком близком расстоянии — значит убить и нередко разорвать
только одного кулика.
Едва
только черкнет заря, несмотря на довольно еще сильную темноту, куропатки поднимаются с ночлега, на котором иногда совсем заносит их снегом, и прямо летят на знакомые гумна; если на
одном из них уже молотят, — что обыкновенно начинают делать задолго до зари, при свете пылающей соломы, — куропатки пролетят мимо на другое гумно.
Для того чтоб они могли скорее увидеть, где насыпан для них корм, проводятся, в разные стороны от привады, дорожки из хлебной мякины в виде расходящихся лучей; как
только нападет на
одну из них куропатка, то сейчас побежит по ней и закудахчет; на ее голос свалится вся стая и прямо по мякине, из которой мимоходом на бегу выклюет все зерна, отправится к приваде.
Там обыкновенно кроют их шатром, так же как тетеревов, но куропатки гораздо повадливее и смирнее, то есть глупее; тетеревиная стая иногда сидит около привады, пристально глядит на нее, но нейдет и не пойдет совсем; иногда несколько тетеревов клюют овсяные снопы на приваде ежедневно, а другие
только прилетают смотреть; но куропатки с первого раза все бросаются на рассыпанный корм, как дворовые куры; тетеревов надобно долго приучать, а куропаток кроют на другой же день; никогда нельзя покрыть всю тетеревиную стаю, а куропаток, напротив, непременно перекроют всех до
одной.
Таким образом, на
одном поле иногда удастся подъехать и выстрелить несколько раз, потому что сивки, наигравшись прежде в вышине и опустясь на землю, уже неохотно поднимаются вверх, а
только перелетывают с места на место.
Вот как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг
одна сивка пошла книзу на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в
одно мгновение вся стая быстро опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а
только ползла, потому что
одна нога была переломлена; стая поднялась выше.
Покуда не были изобретены пистоны, дождь не
только мешал стрелять, но даже иногда прогонял с поля охотника, потому что у ружей с кремнями очень трудно укрывать полку с порохом: он как раз отсыреет и даже замокнет, а при сильном дожде и никакое сбережение не возможно; но с пистонами дождь не помеха, и сивок, без сомнения, убить очень много в
одно поле.
Красноустики появляются всегда небольшими станичками, их скоро увидишь издали, потому что они беспрестанно кружатся или снуют взад и вперед около
одного и того же места и садятся
только на короткое время.
Гнездо перепелки свивается на голой земле из сухой травы, предпочтительно в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят детей
один раз в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками на воробьиные,
только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
Нередко убивал я более двух десятков, а взлетевших перепелок с
одной десятины насчитывали иногда далеко за сотню; но такое многочисленное сборище сбегается
только по вечерам, перед захождением солнца; разумеется, оно тут же и остается на всю ночь, а днем рассыпается врознь во все стороны, скрываясь в окружных межах, залежах и степных луговинах.
Надобно заметить, что перепелки пропадают не вдруг, а постепенно. Быв смолоду перепелятником, то есть охотником травить перепелок ястребом, я имел случай много раз наблюдать за постепенностью их отлета. Если б я был
только ружейным охотником, я никогда бы не мог узнать этого обстоятельства во всей подробности: стал ли бы я ежедневно таскаться за
одними перепелками в такое драгоценное для стрельбы время?
Я никогда не мог равнодушно видеть не
только вырубленной рощи, но даже падения
одного большого подрубленного дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят
только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний: дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда упасть, и, наконец, начнет склоняться на
одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом, с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
Надобно признаться, что при осенней стрельбе глухарей по большей части
только те достаются в руки, у которых переломлены крылья: этому причиной не
одна их крепость, а неудобства стрельбы от высоких, густыми иглами покрытых сосен.
Но со всем тем,
только отъездя осень на тройке отличных, крепких лошадей, убить такое количество тетревов, какое бивал я и другие охотники: триста тук в,
одну осень — это было делом обыкновенным.
Одного убьешь, а другие сидят кругом спокойно; но напуганные частою стрельбою становятся очень сторожки и подпускают в меру
только рано утром, пока голодны.
Я совершенно незнаком с нравами лесных куропаток, даже
один раз
только в жизни видел их живых, но знаю, что охотники стреляют их в глубокую осень в узерк, точно как выцветших побелевших зайцев.