Неточные совпадения
Нельзя
не заметить странного обстоятельства, что редко
одно и то же ружье бьет одинаково хорошо и крупною и мелкою дробью.
Я никогда
не мог разрешить себе этой задачи, да и ни
один ружейный мастер мне
не объяснил ее удовлетворительно.
Лучшее доказательство, что мастера сами
не знают причины, состоит в том, что ни
один из них
не возьмется сделать двух стволин одинакового боя, как бы они ни были сходны достоинством железа.
Я, напротив, убедился, что иные охотники целый век стреляют
не настоящими зарядами, особенно любители
одной болотной дичи: ружье бьет мелкою дробью хорошо — о чем же тут хлопотать?
Пыжи шерстяные употребительнее других у простых охотников; они имеют
одно преимущество, что шерсть
не горит, но зато заряд прибивается ими
не плотно, часть дроби иногда завертывается в шерсти, и такие пыжи, по мнению всех охотников, скорее пачкают внутренние стены ствола.
Если и поднимешь нечаянно, то редко убьешь, потому что
не ожидаешь; с доброю собакой, напротив, охотник
не только знает, что вот тут, около него, скрывается дичь, но знает, какая именно дичь; поиск собаки бывает так выразителен и ясен, что она точно говорит с охотником; а в ее страстной горячности, когда она добирается до птицы, и в мертвой стойке над нею — столько картинности и красоты, что все это вместе составляет
одно из главных удовольствий ружейной охоты.
Следовательно, приучив сначала молодую собаку к себе, к подаванью поноски, к твердой стойке даже над кормом,
одним словом, к совершенному послушанию и исполнению своих приказаний, отдаваемых на каком угодно языке, для чего в России прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык, — охотник может идти с своею ученицей в поле или болото, и она,
не дрессированная на парфорсе, будет находить дичь, стоять над ней,
не гоняться за живою и бережно подавать убитую или раненую; все это будет делать она сначала неловко, непроворно, неискусно, но в течение года совершенно привыкнет.
Но, по-моему, и это
не нужно: у всякой, самой вежливой, старой собаки есть какие-нибудь свои привычки; молодая сейчас переймет их, да и две собаки вместе всегда больше горячатся и
одна другую сбивают.
Первое и важнейшее правило, чтоб у собаки был
один хозяин и никто другой
не заставлял ее повторять те уроки, которые она учит, а потому весьма недурно, если первый и даже второй год уже настоящей охоты она будет запираема или привязываема на цепочке или веревочке немедленно по возвращении с поля да и во все свободное время от охоты; впоследствии это сделается ненужным.
Когда мне сказали об этом, я
не хотел верить и
один раз, полубольной, отправился сам в болото и, подкравшись из-за кустов, видел своими глазами, как мои собаки приискивали дупелей и бекасов, выдерживали долгую стойку, поднимали птицу,
не гоняясь за ней, и, когда бекас или дупель пересаживался, опять начинали искать…
одним словом: производили охоту, как будто в моем присутствии.
Одна из этих собак была чистой французской породы, а другая — помесь французской с польскою, несколько псовою собакой: обе
не знали парфорса, имели отличное чутье и были вежливы в поле, как только желать.
Неопытный стрелок, начинающий охотиться за дичью, должен непременно давать много пуделей уже потому, что
не получил еще охотничьего глазомера и часто будет стрелять
не в меру, то есть слишком далеко. Но смущаться этим
не должно. Глазомер придет со временем, а покуда его нет, надо стрелять на всяком расстоянии,
не считая зарядов.
Одним словом: если прицелился, то спускай курок непременно.
Даю только еще
один совет, с большою пользою испытанный мною на себе, даю его тем охотникам, горячность которых
не проходит с годами: как скоро поле началось неудачно, то есть сряду дано пять, шесть и более промахов на близком расстоянии и охотник чувствует, что разгорячился, — отозвать собаку, перестать стрелять и по крайней мере на полчаса присесть, прилечь и отдохнуть.
Скоро все это будет презрено и забыто, но вначале все драгоценно… таков человек
не в
одной ружейной охоте!..
Все породы уток стаями,
одна за другою, летят беспрестанно: в день особенно ясный высоко, но во дни ненастные и туманные, предпочтительно по зарям, летят низко, так что ночью,
не видя их, по свисту крыльев различить многие из пород утиных.
Озимые куры, или сивки (они же и ржанки), огромными стаями начинают виться под облаками так высоко, что
не всегда разглядишь их простыми глазами; но зато очень хорошо услышишь их беспрестанный писк, состоящий из двух коротких нот:
одна повыше, другая пониже.
Это мнение охотничье и народное, но
один почтенный профессор, почтивший мою своими замечаниями, объясняет блеяние дикого барашка следующим образом: «Бекас, бросаясь стремительно вниз с распущенными крыльями,
не производит ими никаких размахов.
Досадно, что мы
не имеем для этих куликов своих русских названий и употребляем
одно французское и три немецкие.
На обширных болотах,
не слишком топких или по крайней мере
не везде топких,
не зыблющихся под ногами, но довольно твердых и способных для ходьбы, покрытых небольшими и частыми кочками, поросших маленькими кустиками,
не мешающими стрельбе, производить охоту целым обществом; охотники идут каждый с своею собакой, непременно хорошо дрессированною, в известном друг от друга расстоянии, ровняясь в
одну линию.
Бекасы начинают пропадать
не в
одно время: иногда в половине, иногда в конце сентября, а иногда остаются в небольшом числе до половины октября.
Собака
не решалась броситься с крутого, высокого, снежного берега в речку; я приходил в отчаяние, но умное животное обежало на мост за полверсты, поймало и принесло мне бекаса,
не помяв ни
одного пера…
Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня с распростертыми крыльями на большую кочку; он был весь в виду, и я, зарядив ружье,
не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился.
Знаю только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни
одного дупеля
не бывает.
Я просидел
одну ночь, подкарауливая дупелей на току, и убил их несколько штук, но мне
не понравилась эта охота, хотя она заманчива тем, что требует от стрелка много ловкости и проворства.
Гаршнепы пропали
не только на болотах около самого пруда, но и на местах довольно отдаленных: дупели и бекасы остались, гаршнепа — ни
одного.
Я убил восемьдесят три гаршнепа, чего, конечно,
не убил бы в обыкновенных болотах и даже на высыпках, ибо гаршнепов, относительно к числу бекасов и дупелей, бывает в Оренбургской губернии несравненно менее и редко убьешь их десятка полтора в
одно поле.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается
одному охотнику убивать в
одно поле до сорока штук и более] Я убил бы их гораздо более, потому что они
не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве.
Очень странно, что я, будучи всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время,
не нашел
не только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни
одного не поднял.
[
Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте] Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года
не заходит нога человеческая, потому что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока
не замерзнут.
Я никогда
не находил много гаршнепов вдруг в
одном болоте (говоря о стрельбе уже осенней), никогда двух вместе; но я слыхал от охотников, что в других губерниях, именно в Симбирской и Пензенской, осенью бывает гаршнепов очень много, что весьма часто поднимаются они из-под собаки по два и по три вдруг и что нередко случается убивать по два гаршнепа
одним зарядом.
Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко
не приходится, а мелкая, севкая дробь летит, как широкое решето, и хотя бы задела
одним только краем, так и сварит эту порхающую птичку.
Недавно узнал я от
одного почтенного охотника, П. В. Б — ва, что дупелей, бекасов и, пожалуй, всякую другую дичь, стрелянную даже в июле, сохраняют у него совершенно свежею хоть до будущей весны. Птицу кладут в большую форму, точно такую, в какой приготовляют мороженое, вертят ее и крепко замораживают; потом форму зарубают в лед, и, покуда он
не пропадет в леднике, птица сохраняется так свежа, как будто сейчас застрелена.
Когда же у самого их жилища раздается выстрел — поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и шумом своих полетов; только
одни самки или самцы, сидящие на яйцах,
не слетают с них до тех пор, пока опасность
не дойдет до крайности.
[
Один настоящий охотник и образованный наблюдатель, Н. Т. Аксаков, которому я обязан за многие сведения, сказывал мне, что нахаживал куличат и гнезда речных куликов в моховых болотах сосновых больших лесов] Речные кулики держатся в Оренбургской губернии до начала сентября и в это время бывают довольно жирны, с прилета также они
не худы, как и вся прилетная птица.
Травники оказываются весною в половине апреля: сначала пролетают довольно большими стаями и очень высоко,
не опускаясь на землю, а потом, когда время сделается потеплее, травники появляются парами по берегам разлившихся рек, прудов и болотных луж. Они довольно смирны, и в это время их стрелять с подъезда и с подхода. В
одну пору с болотными куликами занимают они болота для вывода детей и живут всегда вместе с ними. Мне редко случалось встретить травников в болотах без болотных куликов, и наоборот.
[
Один охотник сказывал мне, что стрелял молодых бекасов 4 июня; но это исключительная редкость] Впрочем, это единственный случай; в продолжение двенадцати лет он
не повторился.
Ни
одной из этих причин я
не могу вполне ни подтвердить, ни опровергнуть.
Он
не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что
не стоит на
одном месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Когда вся птица садится на гнезда, они
не пропадают, а только уменьшаются в числе, так что в продолжение всего лета их изредка встречаешь, из чего должно заключить что-нибудь
одно: или самцы
не сидят на гнездах и
не разделяют с самкою попечения о детях, или чернышей всегда много остается холостых.
На воде они держатся друг от друга
не в далеком расстоянии, и потому мне случалось убивать поплавков
одним зарядом по три и по четыре штуки.
Я слышал, что около Петербурга чернозобики летят весной в баснословном множестве (как и болотные кулики) и что
один известный охотник убил
одним зарядом восемьдесят пять куличков. Хотя мне сказывали это люди самые достоверные, но, признаюсь,
не умею себе представить возможности убить
одним зарядом такое множество чернозобиков. В Оренбургской губернии многие охотники их совсем
не знают.
Вообще стрельба перевозчиков нелегкая и
не изобильная, но, по мне, очень веселая: больше пяти пар зуйков в
одно поле я никогда
не убивал, и то походя за ними несколько часов.
Охотник редко удостаивает песчаников своим выстрелом, особенно потому, что в стайки они никогда
не собираются, а стрелять в
одного —
не стоит тратить заряда.
Я полагал прежде, что куличков-воробьев считать третьим, самым меньшим видом болотного курахтана (о котором сейчас буду говорить), основываясь на том, что они чрезвычайно похожи на осенних курахтанов пером и статями, и также на том, что к осени кулички-воробьи почти всегда смешиваются в
одну стаю с курахтанами; но, несмотря на видимую основательность этих причин, я решительно
не могу назвать куличка-воробья курахтанчиком третьего вида, потому что он
не разделяет главной особенности болотных курахтанов, то есть самец куличка-воробья
не имеет весною гривы и
не переменяет своего пера осенью.
Курахтаны имеют особенность, которой
не разделяют ни с
одною породой птиц: их весенние петушки по большей части бывают
не похожи друг на друга ни цветом перьев, ни фигурою пестрин.
Несмотря на то, что они
не дики и
не сторожки, много их
не убьешь, потому что они
не стоят на
одном месте, а все рассыпаются врозь и бегут,
не останавливаясь, как ручьи воды, по всем направлениям.
Видя перед собой целые сотни этих красивых птичек,
не захочешь от жадности стрелять по
одному курахтану, а вместе они сбегаются редко, и поэтому часто пропускаешь удобное время.
Я никогда
не нахаживал погоныша с детьми, но
один раз моя собака поймала его, сидящего на гнезде, и нисколько
не измяла.
Яички лежали в
один ряд, как всегда бывает и иначе быть
не может; они никак
не могли умещаться все под узкою хлупью, или брюшком, наседки и как будто стенкою окружали ее бока, хвостик и зоб.
Один раз, в 1815 году, 29 апреля, я убил погоныша
не темно-зеленого, а темно-кофейного цвета: он был очень красив; к сожалению, листок, на котором он был описан подробно в моих записках, вырван и потерян и я
не помню его особенностей.