Неточные совпадения
Я собрался
прежде всех: уложил свои книжки, то есть «Детское чтение» и «Зеркало добродетели», в которое, однако, я уже давно не заглядывал; не забыл также и чурочки, чтоб играть ими с сестрицей; две книжки «Детского чтения», которые я перечитывал уже в третий раз, оставил на дорогу и с радостным лицом прибежал сказать матери,
что я готов ехать и
что мне жаль только оставить Сурку.
Когда же мой отец спросил, отчего в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали,
что так приказал староста Мироныч;
что в этот праздник точно
прежде не работали, но вот уже года четыре как начали работать;
что все мужики постарше и бабы-ребятницы уехали ночевать в село, но после обедни все приедут, и
что в поле остался только народ молодой, всего серпов с сотню, под присмотром десятника.
Отец улыбнулся и отвечал,
что похоже на то;
что он и
прежде слыхал об нем много нехорошего, но
что он родня и любимец Михайлушки, а тетушка Прасковья Ивановна во всем Михайлушке верит;
что он велел послать к себе таких стариков из багровских, которые скажут ему всю правду, зная,
что он их не выдаст, и
что Миронычу было это невкусно.
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я заметил,
что глаза ее наполнились слезами и на лице выразилась грусть; хотя и
прежде, вслушиваясь в разговоры отца с матерью, я догадывался,
что мать не любит Багрова и
что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту понял,
что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Она очень захворала: у ней разлилась желчь и была лихорадка; она и
прежде бывала нездорова, но всегда на ногах, а теперь была так слаба,
что не могла встать с постели.
Я видел в окошко,
что сестрица гуляла с нянькой Агафьей по саду, между разросшимися, старыми, необыкновенной величины кустами смородины и барбариса, каких я ни
прежде, ни после не видывал; я заметил, как выпархивали из них птички с красно-желтыми хвостиками.
Тут я узнал,
что дедушка приходил к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург, хотя
прежде,
что было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому
что не верил докторам.
Двоюродные наши сестрицы, которые
прежде были в большой милости, сидели теперь у печки на стульях, а мы у дедушки на кровати; видя,
что он не обращает на них никакого вниманья, а занимается нами, генеральские дочки (как их называли), соскучась молчать и не принимая участия в наших разговорах, уходили потихоньку из комнаты в девичью, где было им гораздо веселее.
Я
прежде о нем почти не знал; но мои дяди любили иногда заходить в столярную подразнить Михея и забавлялись тем,
что он сердился, гонялся за ними с деревянным молотком, бранил их и даже иногда бивал,
что доставляло им большое удовольствие и
чему они от души хохотали.
Здоровье моей матери видимо укреплялось, и я заметил,
что к нам стало ездить гораздо больше гостей,
чем прежде; впрочем, это могло мне показаться: прошлого года я был еще мал, не совсем поправился в здоровье и менее обращал внимания на все происходившее у нас в доме.
Всего хуже было то,
что я, будучи вспыльчив от природы, сердился за насмешки и начинал говорить грубости, к
чему прежде совершенно не был способен.
Еще
прежде я слышал мельком,
что мой отец покупает какую-то башкирскую землю, в настоящее же время эта покупка совершилась законным порядком.
В этой мысли вскоре убедило меня то,
что Матвей Васильич был со мною ласковее,
чем с моим товарищем,
чего я
прежде не замечал.
Оставшись наедине с матерью, он говорил об этом с невеселым лицом и с озабоченным видом; тут я узнал,
что матери и
прежде не нравилась эта покупка, потому
что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей матери то,
что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
Кумыс приготовлялся отлично хорошо, и мать находила его уже не так противным, как
прежде, но я чувствовал к нему непреодолимое отвращение, по крайней мере, уверял в том и себя и других, и хотя матери моей очень хотелось, чтобы я пил кумыс, потому
что я был худ и все думали,
что от него потолстею, но я отбился.
Ровно заслон!» Но, видно, я был настоящий рыбак по природе, потому
что и тогда говорил Евсеичу: «Вот если б на удочку вытащить такого леща!» Мне даже как-то стало невесело,
что поймали такое множество крупной рыбы, которая могла бы клевать у нас; мне было жалко,
что так опустошили озеро, и я печально говорил Евсеичу,
что теперь уж не будет такого клеву, как
прежде; но он успокоил меня, уверив,
что в озере такая тьма-тьмущая рыбы,
что озеро так велико, и тянули неводом так далеко от наших мостков,
что клев будет не хуже прежнего.
Я терял уже сознание и готов был упасть в обморок или помешаться — как вдруг вбежала Параша, которая преспокойно спала в коридоре у самой нашей двери и которую наконец разбудили общие вопли; по счастию, нас с сестрой она расслышала
прежде, потому
что мы были ближе.
Она отвечала холодно,
что «никогда никакой власти на себя не возьмет и
что будет всех уважать и любить, как и
прежде».
Впрочем, говорили почти все они, и я тут узнал много такого, о
чем прежде не имел понятия и
что даже считал невозможным.
Обогащенный многими новыми понятиями и чувствами, я принялся опять перечитывать свои книги и многое понял в них яснее прежнего, увидел даже то,
чего прежде вовсе не видал, а потому и самые книги показались мне отчасти новыми.
Я и
прежде составил себе понятие,
что Прасковья Ивановна — какая-то сила, повелительница, нечто вроде покойной государыни, а теперь еще больше утвердился в моих мыслях.
Наконец все мало-помалу утихло, и
прежде всего я увидел,
что в комнате ярко светло от утренней зари, а потом понял,
что маменька жива, будет здорова, — и чувство невыразимого счастия наполнило мою душу!
Она стала говорить со мною о том, о
чем прежде не говаривала.
На первый раз мы поместились в гостиной и в угольной комнате, где живала
прежде тетушка; угольная потеряла всю свою прелесть, потому
что окна и вся сторона, выходившая на Бугуруслан, были закрыты пристройкою новой горницы для матери.
Меньшая из них, Катерина, была живого и веселого нрава; она и
прежде нравилась нам больше, теперь же хотели мы подружиться с ней покороче; но, переменившись в обращении, то есть сделавшись учтивее и приветливее, она была с нами так скрытна и холодна,
что оттолкнула нас и не дала нам возможности полюбить ее, как близкую родню.
Это была ямочка, или, скорее сказать, лощинка среди двора, возле тетушкиного амбара; вероятно, тут было
прежде какое-нибудь строение, потому
что только тут и родились шампиньоны; у бабушки называлось это место «золотой ямкой»; ее всякий день поливала водой косая и глухая девка Груша.
Уже подъезжая к нему, я увидел,
что это совсем другое, совсем не то,
что видал я
прежде.
Я не мог вынести этого взгляда и отвернулся; но через несколько минут, поглядев украдкой на швею, увидел,
что она точно так же, как и
прежде, пристально на меня смотрит; я смутился, даже испугался и, завернувшись с головой своим одеяльцем, смирно пролежал до тех пор, покуда не встала моя мать, не ушла в спальню и покуда Евсеич не пришел одеть меня.
Если б мать не сказала
прежде,
что Александра Ивановна не понимает своей благодетельницы, то я бы поверил Александре Ивановне, потому
что она казалась мне такою умною, ласковою и правдивою.
Еще
прежде отец съездил в Старое Багрово и угощал там добрых наших крестьян, о
чем, разумеется, я расспросил его очень подробно, и с удовольствием услышал, как все сожалели,
что нас с матерью там не было.
Обогащенный новыми книгами и новыми впечатлениями, которые сделались явственнее в тишине уединения и ненарушимой свободы, только после чурасовской жизни вполне оцененной мною, я беспрестанно разговаривал и о том и о другом с своей матерью и с удовольствием замечал,
что я стал старше и умнее, потому
что мать и другие говорили, рассуждали со мной уже о том, о
чем прежде и говорить не хотели.
Прежде горячее всех желала этого бабушка; но в настоящую минуту она так опустилась,
что уже не было у нее горячих желаний.
Между тем как только слила полая вода и река пришла в свою летнюю межень, даже
прежде,
чем вода совершенно прояснилась, все дворовые начали уже удить.
Евсеич же, горячившийся всегда и
прежде, сам говорил,
что не помнит себя в таком азарте!
Мне сказали,
что они подбирают разных букашек, козявок и червячков, которые
прежде скрывались в густой траве, а теперь бегали на виду по опрокинутым стеблям растений и по обнаженной земле.
Она любила все растущее привольно, на открытом, свежем воздухе, а все добытое таким трудом, все искусственное ей не нравилось; она только терпела оранжереи и теплицы, и то единственно потому,
что они были уже заведены
прежде.
Гораздо больше удовольствия доставляли мне книги, которые я читал с большею свободою,
чем прежде.
Я, конечно, и
прежде знал, видел на каждом шагу, как любит меня мать; я наслышался и даже помнил, будто сквозь сон, как она ходила за мной, когда я был маленький и такой больной,
что каждую минуту ждали моей смерти; я знал,
что неусыпные заботы матери спасли мне жизнь, но воспоминание и рассказы не то,
что настоящее, действительно сейчас происходящее дело.
Разумеется, половина времени проходила в чтении вслух; иногда мать читала мне сама, и читала так хорошо,
что я слушал за новое — известное мне давно, слушал с особенным наслаждением и находил такие достоинства в прочитанных матерью страницах, каких
прежде не замечал.
Что касается до вредного влияния чурасовской лакейской и девичьей, то мать могла быть на этот счет совершенно спокойна: все как будто сговорились избегать нас и ничего при нас не говорить. Даже Иванушка-буфетчик перестал при нас подходить к Евсеичу и болтать с ним, как бывало
прежде, и Евсеич, добродушно смеясь, однажды сказал мне: «Вот так-то лучше! Стали нас побаиваться!»
Мать еще
прежде не один раз говорила,
что она хотела бы побывать в Казани и помолиться тамошним чудотворцам;
что она не видывала мощей и очень бы желала к ним приложиться;
что ей хотелось бы посмотреть и послушать архиерейской службы.