Неточные совпадения
Но самое главное мое удовольствие состояло в том, что приносили ко мне мою
милую сестрицу, давали поцеловать, погладить по головке, а потом нянька садилась с нею против меня, и я подолгу смотрел на сестру, указывая то на одну, то на другую мою игрушку и приказывая подавать их сестрице.
Наконец, кончив повесть об умершей с голоду канарейке и не разжалобясь, как бывало прежде, я попросил позволения закрыть книжку и стал смотреть в окно, пристально следя за синеющею в стороне далью, которая как будто сближалась с нами и шла пересечь нашу дорогу; дорога начала неприметно склоняться под изволок, и кучер Трофим, тряхнув вожжами, весело крикнул: «Эх вы,
милые, пошевеливайтесь!
Мироныч отвечал: «Слушаю-с; по приказанию вашему будет исполнено; а этого-то Василья Терентьева и не надо бы
миловать: у него внук буян и намнясь чуть меня за горло не сгреб».
Я очень это видел, но не завидовал
милой сестрице, во-первых, потому, что очень любил ее, и, во-вторых, потому, что у меня не было расположенья к дедушке и я чувствовал всегда невольный страх в его присутствии.
Вот василек,
Милый цветок.
Боже мой, как плакала и рыдала моя
милая сестрица, бывшая свидетельницею происшествия!
Тогда я ничего не понимал и только впоследствии почувствовал, каких терзаний стоила эта твердость материнскому сердцу; но душевная польза своего
милого дитяти, может быть, иногда неверно понимаемая, всегда была для нее выше собственных страданий, в настоящее время очень опасных для ее здоровья.
Дня через два, когда я не лежал уже в постели, а сидел за столиком и во что-то играл с
милой сестрицей, которая не знала, как высказать свою радость, что братец выздоравливает, — вдруг я почувствовал сильное желание увидеть своих гонителей, выпросить у них прощенье и так примириться с ними, чтоб никто на меня не сердился.
Итак, все мое детское общество, кроме приезжавших иногда маленьких гостей Княжевичей и Мансуровых, с которыми мы очень много играли и резвились, ограничивалось обществом моей
милой сестрицы, которая, становясь умнее с каждым днем, могла уже более разделять все мои наклонности, впечатления и забавы.
Многое в таком роде объяснял мне отец, а я, в свою очередь, объяснял моей
милой сестрице, хотя она тут же сидела и также слушала отца.
О, с какой радостью возвращался я в мою
милую Сергеевку!
Однако всем было весело, кроме меня, и с тайной радостью проводил я больших и маленьких гостей, впрочем, очень
милых и добрых детей.
Это все меня очень огорчило, и
милая сестрица не могла развеселить меня.
Милая сестрица моя грустила об дедушке и беспрестанно о нем поминала.
Видно, отцу сказали об этом: он приходил к нам и сказал, что если я желаю, чтоб мать поскорее выздоровела, то не должен плакать и проситься к ней, а только молиться богу и просить, чтоб он ее
помиловал, что мать хоть не видит, но материнское сердце знает, что я плачу, и что ей от этого хуже.
Евсеич раздел меня, велел мне молиться богу, и я молился и, по обыкновению, прочитав молитву, проговорил вслух: «Господи,
помилуй тятеньку и маменьку».
Я думал только уже об одном: о свидании с
милой сестрицей и о том, как буду я читать ей арабские сказки и рассказывать об Иване Борисыче.
Я получил было неприятное впечатление от слов, что моя
милая сестрица замухрышка, а братец чернушка, но, взглянув на залу, я был поражен ее великолепием: стены были расписаны яркими красками, на них изображались незнакомые мне леса, цветы и плоды, неизвестные мне птицы, звери и люди, на потолке висели две большие хрустальные люстры, которые показались мне составленными из алмазов и бриллиантов, о которых начитался я в Шехеразаде; к стенам во многих местах были приделаны золотые крылатые змеи, державшие во рту подсвечники со свечами, обвешанные хрустальными подвесками; множество стульев стояло около стен, все обитые чем-то красным.
(Примеч. автора.)] сидела добрая Александра Ивановна, разговаривая с моей
милой сестрицей и лаская моего братца.
Милая сестрица жалела, что не видала этих комнат и залы, которую она вчера мало разглядела.
Мое яичко было лучше всех, и на нем было написано: «Христос воскрес,
милый друг Сереженька!» Матери было очень грустно, что она не услышит заутрени Светлого Христова воскресенья, и она удивлялась, что бабушка так равнодушно переносила это лишенье; но бабушке, которая бывала очень богомольна, как-то ни до чего уже не было дела.
Именно в эту пору житья моего в Багрове я мало проводил времени с моей
милой сестрицей и как будто отдалился от нее, но это нисколько не значило, чтоб я стал меньше ее любить.
Когда… девушке случалось
В разлуке с
милым другом быть,
То должно ей о нем, казалось,
Ручьями слезы горьки лить.
После известного приключения в тетушкином амбаре, удостоверившись в моей скромности, она при всяком удобном случае осыпала меня ласками и называла «умницей» и «
милым барином».
Когда мы весело возвращались с богатой добычей,
милая сестрица выбежала ко мне навстречу с радостным криком и с полоскательной чашкой спелой ежевики, которую набрала она (то есть Параша) по кустам мелкой уремы, растущей около живописной Кондурчи.
Тут Параша привела мою
милую сестрицу, которая, издали увидев нас, прибежала к нам бегом, а Параша проворно воротилась.
Потихоньку я выучил лучшие его стихотворения наизусть. Дело доходило иногда до ссоры, но ненадолго: на мировой мы обыкновенно читали наизусть стихи того же князя Долгорукова, под названием «Спор». Речь шла о достоинстве солнца и луны. Я восторженно декламировал похвалы солнцу, а Миницкая повторяла один и тот же стих, которым заканчивался почти каждый куплет: «Все так, да мне луна
милей». Вот как мы это делали...
Все так, да мне луна
милей.
Все так, да мне луна
милей… и пр. и пр.
Все так, да Долгорукой мне
милей!
Потом, сказав: «Боже сохрани и
помилуй, если он не застанет матери!» — встала и ушла в свою спальню.
Да знаешь ли ты, что я тебя сейчас отправлю к симбирскому городничему?» Бедный наш кормщик, стоя без шляпы и почтительно кланяясь, говорил: «
Помилуйте, ваше благородие, разве я этому делу рад, разве мне свой живот надоел?
Как было грустно мне и моей
милой сестрице!
Карета с громом взъехалана мост через Бугуруслан, и тут только я догадался, что мы так близко от нашего
милого Багрова.
«
Помилуй, матушка, — возразил он, — я ничего противного в этом не вижу.
Вот и собирается тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои
милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете, каких гостинцев вам хочется».
Честной купец призадумался и сказал потом: «Хорошо, дочь моя
милая, хорошая и пригожая: привезу я тебе таковой венец; знаю я за морем такова человека, который достанет мне таковой венец; а и есть он у одной королевишны заморския, а и спрятан он в кладовой каменной, а и стоит та кладовая в каменной горе, глубиной на три сажени, за тремя дверьми железными, за тремя замками немецкими.
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя
милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью замками немецкими, и ведут к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Поднялся в доме шум и гвалт, повскакали дочери из-за пялец своих, а вышивали они серебром и золотом ширинки шелковые; почали они отца целовать,
миловать и разными ласковыми именами называть, и две старшие сестры лебезят пуще меньшой сестры.
Как возговорит к ней отец таковы речи: «Что же, дочь моя
милая, любимая, не берешь ты своего цветка желанного; краше его нет на белом свете?» Взяла дочь меньшая цветочик аленькой ровно нехотя, целует руки отцовы, а сама плачет горючими слезами.
Залился слезами честной купец, обнял он свою меньшую дочь любимую и говорит ей таковые слова: «Дочь моя
милая, хорошая, пригожая, меньшая и любимая!
Идет она на высокое крыльцо его палат каменных; набежала к ней прислуга и челядь дворовая, подняли шум и крик; прибежали сестрицы любезные и, увидамши ее, диву дались красоте ее девичьей и ее наряду царскому, королевскому; подхватили ее под руки белые и повели к батюшке родимому; а батюшка нездоров лежит, нездоров и нерадошен, день и ночь ее вспоминаючи, горючими слезами обливаючись; и не вспомнился он от радости, увидамши свою дочь
милую, хорошую, пригожую, меньшую, любимую, и дивился красоте ее девичьей, ее наряду царскому, королевскому.