Неточные совпадения
Не имея полной доверенности
к искусству уфимских докторов, мать решилась
ехать в Оренбург, чтоб посоветоваться там с доктором Деобольтом, который славился во всем крае чудесными излечениями отчаянно больных.
Я совершенно поверил, успокоился, даже повеселел и начал приставать
к матери, чтоб она
ехала поскорее.
Тут я узнал, что дедушка приходил
к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал
ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она
ехала поскорее
к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы
к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце
к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал
к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Несколько раз готов я был броситься
к ней на шею и просить, чтоб она не ездила или взяла нас с собою; но больное ее лицо заставляло меня опомниться, и желанье, чтоб она
ехала лечиться, всегда побеждало мою тоску и страх.
В один из таких скучных, тяжелых дней вбежала
к нам в комнату девушка Феклуша и громко закричала: «Молодые господа
едут!» Странно, что я не вдруг и не совсем поверил этому известию.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал,
к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы
поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем
к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению
ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Через неделю
поехали мы
к Булгаковым в Алмантаево, которое мне очень не понравилось, чего и ожидать было должно по моему нежеланью туда
ехать; но и в самом деле никому не могло понравиться его ровное местоположенье и дом на пустоплесье, без сада и тени, на солнечном припеке.
Сначала я слышал, как говорила моя мать, что не надо
ехать на бал
к губернатору, и как соглашались с нею другие, и потом вдруг все решили, что нельзя не
ехать.
Очень странно, что составленное мною понятие о межеванье довольно близко подходило
к действительности: впоследствии я убедился в этом на опыте; даже мысль дитяти о важности и какой-то торжественности межеванья всякий раз приходила мне в голову, когда я шел или
ехал за астролябией, благоговейно несомой крестьянином, тогда как другие тащили цепь и втыкали колья через каждые десять сажен; настоящего же дела, то есть измерения земли и съемки ее на план, разумеется, я тогда не понимал, как и все меня окружавшие.
Я очень скоро пристрастился
к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который получал с утра позволенье
ехать на охоту, с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится с бодрым и голодным ястребом на руке, с собственной своей собакой на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь, на охоту».
Я подумал, что мать ни за что меня не отпустит, и так, только для пробы, спросил весьма нетвердым голосом: «Не позволите ли, маменька, и мне
поехать за груздями?»
К удивлению моему, мать сейчас согласилась и выразительным голосом сказала мне: «Только с тем, чтоб ты в лесу ни на шаг не отставал от отца, а то, пожалуй, как займутся груздями, то тебя потеряют».
Я давно знал, что мы в начале августа
поедем в Чурасово
к Прасковье Ивановне, которая непременно хотела, чтоб мать увидела в полном блеске великолепный, семидесятинный чурасовский сад, заключавший в себе необъятное количество яблонь самых редких сортов, вишен, груш и даже бергамот.
Отец хотел только оттянуть подалее время отъезда, вместо 1 августа
ехать 10-го, основываясь на том, что все лето были дожди и что яблоки поспеют только
к Успеньеву дню.
В ожидании завозни отец мой, особенно любивший рыбу,
поехал на рыбачьей лодке
к прорезям и привез целую связку нанизанных на лычко стерлядей, чтоб в Симбирске сварить из них уху.
Между тем наступал конец сентября, и отец доложил Прасковье Ивановне, что нам пора
ехать, что
к Покрову он обещал воротиться домой, что матушка все нездорова и становится слаба, но хозяйка наша не хотела и слышать о нашем отъезде.
Не дочитывая письма, отец обратился
к Прасковье Ивановне и твердым голосом сказал: «Как вам угодно, тетушка, а мы сегодня же
едем; если вы не пустите Софью Николавну, то я
поеду один, на перекладных, в телеге».
Часа через два вышла
к нам мать и сказала: «Слава богу, теперь Алексей Степаныч спокойнее, только хочет поскорее
ехать».
Возговорит купцу зверь лесной, чудо морское: «Не хочу я невольницы: пусть приедет твоя дочь сюда по любви
к тебе, своей волею и хотением; а коли дочери твои не
поедут по своей воле и хотению, то сам приезжай, и велю я казнить тебя смертью лютою.
Заутра позвал
к себе купец старшую дочь, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и
поехать жить
к зверю лесному,
к чуду морскому?
Позвал честной купец
к себе другую дочь, середнюю, рассказал ей все, что с ним приключилося, все от слова до слова, и спросил: хочет ли она избавить его от смерти лютыя и
поехать жить
к зверю лесному, чуду морскому?
Позвал честной купец меньшую дочь и стал ей все рассказывать, все от слова до слова, и не успел кончить речи своей, как стала перед ним на колени дочь меньшая, любимая и сказала: «Благослови меня, государь мой батюшка родимый: я
поеду к зверю лесному, чуду морскому и стану жить у него.