Неточные совпадения
Мать скоро легла и положила
с собой мою сестрицу, которая давно уже спала на руках у няньки; но мне не хотелось спать, и я
остался посидеть
с отцом и поговорить о завтрашней кормежке, которую я ожидал
с радостным нетерпением; но посреди разговоров мы оба как-то задумались и долго просидели, не говоря ни одного слова.
Когда же мой отец спросил, отчего в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали, что так приказал староста Мироныч; что в этот праздник точно прежде не работали, но вот уже года четыре как начали работать; что все мужики постарше и бабы-ребятницы уехали ночевать в село, но после обедни все приедут, и что в поле
остался только народ молодой, всего серпов
с сотню, под присмотром десятника.
Вчера бог дал такого дождика, что борозду пробил; теперь земля сыренька, и
с завтрашнего дня всех мужиков погоню сеять; так извольте рассудить:
с одними бабами не много нажнешь, а ржи-то
осталось половина не сжатой.
Евсеич бегом побежал к отцу, а я
остался с матерью и сестрой; мне вдруг сделалось так легко, так весело, что, кажется, я еще и не испытывал такого удовольствия.
Перед ужином отец
с матерью ходили к дедушке и
остались у него посидеть.
Оставшись одни в новом своем гнезде, мы
с сестрицей принялись болтать; я сказал одни потому, что нянька опять ушла и, стоя за дверьми, опять принялась
с кем-то шептаться.
Мысль
остаться в Багрове одним
с сестрой, без отца и матери, хотя была не новою для меня, но как будто до сих пор не понимаемою; она вдруг поразила меня таким ужасом, что я на минуту потерял способность слышать и соображать слышанное и потому многих разговоров не понял, хотя и мог бы понять.
Отец
остался с матерью, а тетушка повела меня за руку.
Посидев немного, он пошел почивать, и вот, наконец, мы
остались одни, то есть: отец
с матерью и мы
с сестрицей.
Оставаться нам одним
с сестрицей в Багрове на целый месяц казалось мне так страшно, что я сам не знал, чего желать.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или
оставался один, или хотя и
с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх
остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Мне представлялось, что маменька умирает, умерла, что умер также и мой отец и что мы
остаемся жить в Багрове, что нас будут наказывать, оденут в крестьянское платье, сошлют в кухню (я слыхал о наказаниях такого рода) и что, наконец, и мы
с сестрицей оба умрем.
«Детская библиотека», сочинение г. Камне, переведенная
с немецкого А.
С. Шишковым, особенно детские песни, которые скоро выучил я наизусть, привели меня в восхищение [Александр Семеныч Шишков, без сомнения, оказал великую услугу переводом этой книжки, которая, несмотря на устарелость языка и нравоучительных приемов, до сих пор
остается лучшею детскою книгою.
Трудно было примириться детскому уму и чувству
с мыслию, что виденное мною зрелище не было исключительным злодейством, разбоем на большой дороге, за которое следовало бы казнить Матвея Васильича как преступника, что такие поступки не только дозволяются, но требуются от него как исполнение его должности; что самые родители высеченных мальчиков благодарят учителя за строгость, а мальчики будут благодарить со временем; что Матвей Васильич мог браниться зверским голосом, сечь своих учеников и
оставаться в то же время честным, добрым и тихим человеком.
Озеро было полно всякой рыбы и очень крупной; в половодье она заходила из реки Белой, а когда вода начинала убывать, то мещеряки перегораживали плетнем узкий и неглубокий проток, которым соединялось озеро
с рекою, и вся рыба
оставалась до будущей весны в озере.
Оставшись наедине
с матерью, он говорил об этом
с невеселым лицом и
с озабоченным видом; тут я узнал, что матери и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей матери то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий называл себя настоящим хозяином, а другого обманщиком.
Мансуров не мог
оставаться без какого-нибудь охотничьего занятия; в этот же день вечером он ходил
с отцом и
с мужем Параши, Федором, ловить сетью на дудки перепелов.
Мы ездили за клубникой целым домом, так что только повар Макей
оставался в своей кухне, но и его отпускали после обеда, и он всегда возвращался уже к вечеру
с огромным кузовом чудесной клубники.
Двоюродные сестрицы
оставались у нас в комнате, и мы
с ними очень разговорились, и очень дружелюбно.
Бабушка
с тетушками
осталась ночевать в Неклюдове у родных своих племянниц; мой отец прямо
с похорон, не заходя в дом, как его о том ни просили, уехал к нам.
Мать несколько дней не могла оправиться; она по большей части сидела
с нами в нашей светлой угольной комнате, которая, впрочем, была холоднее других; но мать захотела
остаться в ней до нашего отъезда в Уфу, который был назначен через девять дней.
В целом доме
оставались одни мы
с сестрицей.
Не дождавшись еще отставки, отец и мать совершенно собрались к переезду в Багрово. Вытребовали оттуда лошадей и отправили вперед большой обоз
с разными вещами. Распростились со всеми в городе и, видя, что отставка все еще не приходит, решились ее не дожидаться. Губернатор дал отцу отпуск, в продолжение которого должно было выйти увольнение от службы; дяди
остались жить в нашем доме: им поручили продать его.
«О чем плакали бабушка и тетушка?» — спросил я,
оставшись наедине
с матерью.
Я стал проситься
с отцом, который собирался ехать в поле, и он согласился, сказав, что теперь можно, что он только объедет поля и
останется на гумне, а меня
с Евсеичем отпустит домой.
Он
остался на гумне и хотел прийти пешком, а меня
с Евсеичем отправил на лошади домой.
Сестрица
с маленьким братцем
остались у бабушки; отец только проводил нас и на другой же день воротился в Багрово, к своим хозяйственным делам.
Оставшись на свободе, я увел сестрицу в кабинет, где мы спали
с отцом и матерью, и, позабыв смутившие меня слова «экой ты дитя», принялся вновь рассказывать и описывать гостиную и диванную, украшая все, по своему обыкновенью.
Оставшись наедине
с матерью, я обнял ее и поспешил предложить множество вопросов обо всем, что видел и слышал.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает
с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и
с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа
с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век
оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Несмотря, однако же, на все предосторожности, я как-то простудился, получил насморк и кашель и, к великому моему горю, должен был
оставаться заключенным в комнатах, которые казались мне самою скучною тюрьмою, о какой я только читывал в своих книжках; а как я очень волновался рассказами Евсеича, то ему запретили доносить мне о разных новостях, которые весна беспрестанно приносила
с собой; к тому же мать почти не отходила от меня.
Оставшись наедине
с матерью, я спросил ее: «Отчего отец не ходит удить, хотя очень любит уженье?
Целый день я чувствовал себя как-то неловко; к тетушке даже и не подходил, да и
с матерью
оставался мало, а все гулял
с сестрицей или читал книжку.
Мелькнула было надежда, что нас
с сестрицей не возьмут, но мать сказала, что боится близости глубокой реки, боится, чтоб я не подбежал к берегу и не упал в воду, а как сестрица моя к реке не подойдет, то приказала ей
остаться, а мне переодеться в лучшее платье и отправляться в гости.
Не привыкшие к подобным переправам, добрые наши кони храпели и фыркали; привязать их к карете или перекладинам, которыми
с двух сторон загораживали завозню, было невозможно, и каждую пару держали за поводья наши кучера и люди:
с нами
остались только Евсеич да Параша.
С каждым днем более и более надоедала мне эта городская жизнь в деревне; даже мать скорее желала воротиться в противное ей Багрово, потому что там
оставался маленький братец мой, которому пошел уже третий год.
С нами
остались Параша и Евсеич.
Даже нас выслала и сама
с ним
осталась.
Я же,
с моей стороны, очень буду рада, если вы
останетесь у нас.
Мать
с горячностью возразила: «И вы думаете, что я захочу воспользоваться какими-нибудь вещами или платьями после покойницы свекрови, когда у ней
осталась незамужняя родная дочь?..
— Неужели
останешься одна в Багрове?» Тетушка задумалась и потом отвечала, что она переедет к сестрице Александре Степановне и что каждый месяц вместе
с ней будет приезжать молиться и служить панихиды на могиле матери.
Я обещал собраться в полчаса, но вдруг вспомнил о сестрице и спросил: «А сестрица поедет
с нами?» Мать отвечала, что она
останется в Чурасове.