Неточные совпадения
Мы тут же
нашли несколько окаменелостей, которые и после долго у нас хранились и которые можно назвать редкостью; это был большой кусок пчелиного сота и довольно большая лепешка или кучка рыбьей икры совершенно превратившаяся
в камень.
Айда», — и повел нас под небольшую поветь, под которой стояли две лошади
в защите от солнца: там мы
нашли в изобилии, чего желали.
Впоследствии я
нашел, что Ик ничем не хуже Демы; но тогда я не
в состоянии был им восхищаться: мысль, что мать отпустила меня против своего желания, что она недовольна, беспокоится обо мне, что я отпущен на короткое время, что сейчас надо возвращаться, — совершенно закрыла мою душу от сладких впечатлений великолепной природы и уже зародившейся во мне охоты, но место, куда мы приехали, было поистине очаровательно!
Вторая приехавшая тетушка была Аксинья Степановна, крестная моя мать; это была предобрая, нас очень любила и очень ласкала, особенно без других; она даже привезла нам гостинца, изюма и черносливу, но отдала тихонько от всех и велела так есть, чтоб никто не видал; она пожурила няньку нашу за неопрятность
в комнате и платье, приказала переменять чаще белье и погрозила, что скажет Софье Николавне,
в каком виде
нашла детей; мы очень обрадовались ее ласковым речам и очень ее полюбили.
Разумеется, он измок, иззяб и до того, как видно, выбился из сил, что наконец
найдя дорогу, у самой околицы, упал
в маленький овражек и не имел сил вылезть из него.
Осенняя ночь длинна, и потому неизвестно, когда он попал
в овражек; но на другой день, часов
в восемь утра, поехав на охоту, молодой Багров
нашел его уже мертвым и совершенно окоченевшим.
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не
нашел никакой чахотки у моей матери, но зато
нашел другие важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем
в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
Я имею теперь под руками три издания «Детской библиотеки»: 1806 (четвертое издание), 1820 и 1846 годов (вероятно, их было более десяти); но, к удивлению моему, не
нахожу в двух последних небольшой драматической пиески,
в которой бедный крестьянский мальчик поет следующую песню, сложенную для его отца каким-то грамотеем.
Это забавляло всех; общий смех ободрял меня, и я позволял себе говорить такие дерзости, за которые потом меня же бранили и заставляли просить извинения; а как я, по ребячеству,
находил себя совершенно правым и не соглашался извиняться, то меня ставили
в угол и доводили, наконец, до того, что я просил прощения.
Покуда я удил, вытаскивая рыбу, или наблюдая за движением наплавка, или беспрестанно ожидая, что вот сейчас начнется клев, — я чувствовал только волнение страха, надежды и какой-то охотничьей жадности; настоящее удовольствие, полную радость я почувствовал только теперь, с восторгом вспоминая все подробности и пересказывая их Евсеичу, который сам был участник моей ловли, следовательно, знал все так же хорошо, как и я, но который, будучи истинным охотником, также
находил наслаждение
в повторении и воспоминании всех случайностей охоты.
Кумыс приготовлялся отлично хорошо, и мать
находила его уже не так противным, как прежде, но я чувствовал к нему непреодолимое отвращение, по крайней мере, уверял
в том и себя и других, и хотя матери моей очень хотелось, чтобы я пил кумыс, потому что я был худ и все думали, что от него потолстею, но я отбился.
Милая моя сестрица, ходившая также иногда с своей Парашей на уженье, не
находила в этом никакого удовольствия, и комары скоро прогоняли ее домой.
Впрочем, горьковатость воды не имела дурного влияния на рыбу, которой водилось
в Уршаке множество и которую
находили все очень вкусною.
Приехал отец, вошел
в спальню торопливо и сказал как будто весело, что меня очень удивило: «Слава богу, все
нашел!
Я сам был удивлен, не
находя в книге того, что, казалось мне, я читал
в ней и что совершенно утвердилось
в моей голове.
Кое-как отец после обеда осмотрел свое собственное небольшое хозяйство и все
нашел в порядке, как он говорил; мы легли рано спать, и поутру, за несколько часов до света, выехали
в Чурасово, до которого оставалось пятьдесят верст.
Мать захотела жить
в кабинете, и сейчас из спальной перенесли большую двойную кровать, также красного дерева с бронзою и также великолепную; вместо кроватки для меня назначили диван, сестрицу же с Парашей и братца с кормилицей поместили
в спальной, откуда была дверь прямо
в девичью, что мать
нашла очень удобным.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха
найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Находя во мне живое сочувствие, они с увлеченьем предавались удовольствию рассказывать мне: как сначала обтают горы, как побегут с них ручьи, как спустят пруд, разольется полая вода, пойдет вверх по полоям рыба, как начнут ловить ее вятелями и мордами; как прилетит летняя птица, запоют жаворонки, проснутся сурки и начнут свистать, сидя на задних лапках по своим сурчинам; как зазеленеют луга, оденется лес, кусты и зальются, защелкают
в них соловьи…
Отец, воротясь ко мне и
найдя меня
в том же положении, спросил: «Что ты, Сережа?» Я отвечал множеством вопросов о работающих крестьянах и мальчиках, на которые отец отвечал мне удовлетворительно и подробно.
Мать равнодушно смотрела на зеленые липы и березы, на текущую вокруг нас воду; стук толчеи, шум мельницы, долетавший иногда явственно до нас, когда поднимался ветерок, по временам затихавший, казался ей однообразным и скучным; сырой запах от пруда, которого никто из нас не замечал,
находила она противным, и, посидев с час, она ушла домой,
в свою душную спальню, раскаленную солнечными лучами.
Бабушка имела странный вкус: она охотница была кушать всмятку несвежие яйца, а грибы любила старые и червивые, и,
найдя в кузове Матреши пожелтелые трухлявые грузди, она сейчас же послала их изжарить на сковороде.
В чурасовском саду всего более нравились мне родники,
в которых я
находил, между камешками, множество так называемых чертовых пальцев необыкновенной величины; у меня составилось их такое собрание, что не помещалось на одном окошке.
Отцу моему захотелось узнать, отчего потекла наша лодка; ее вытащили на берег, обернули вверх дном и
нашли, что у самой кормы она проломлена чем-то острым; дыра была пальца
в два шириною.
Она прожила для женщины долгий век (ей было семьдесят четыре года); она после смерти Степана Михайлыча ни
в чем не
находила утешения и сама желала скорее умереть».
На просторе я заглянул
в бабушкину горницу и
нашел ее точно такою же, пустою и печальною, какою я видел ее после кончины дедушки.
Разумеется, половина времени проходила
в чтении вслух; иногда мать читала мне сама, и читала так хорошо, что я слушал за новое — известное мне давно, слушал с особенным наслаждением и
находил такие достоинства
в прочитанных матерью страницах, каких прежде не замечал.
Находил он во садах царских, королевских и султановых много аленьких цветочков такой красоты, что ни
в сказке сказать, ни пером написать; да никто ему поруки не дает, что краше того цветка нет на белом свете; да и сам он того не думает.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый; взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она
в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и
нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
А коли станет невмоготу тебе больше у меня оставатися, не хочу я твоей неволи и муки вечныя: ты
найдешь в опочивальне своей, у себя под подушкою, мой золот перстень.