Неточные совпадения
Сначала
мать приказала было перевести ее в другую комнату; но я, заметив это,
пришел в такое волнение и тоску, как мне после говорили, что поспешили возвратить мне мою сестрицу.
Когда же мы
пришли в свой флигель, я, забыв о родниках и мельнице, сейчас рассказал
матери о больном старичке.
К
матери моей
пришло еще более крестьянских баб, чем к отцу крестьян: одни тоже с разными просьбами об оброках, а другие с разными болезнями.
В зале тетушка разливала чай, няня позвала меня туда, но я не хотел отойти ни на шаг от
матери, и отец, боясь, чтобы я не расплакался, если станут принуждать меня, сам принес мне чаю и постный крендель, точно такой, какие
присылали нам в Уфу из Багрова; мы с сестрой (да и все) очень их любили, но теперь крендель не пошел мне в горло, и, чтоб не принуждали меня есть, я спрятал его под огромный пуховик, на котором лежала
мать.
Тут я узнал, что дедушка
приходил к нам перед обедом и, увидя, как в самом деле больна моя
мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров отца с
матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
Вскоре после Авенариуса
пришла мать; я видел, что она очень встревожена; она приказала мне есть, и я с покорностью исполнил приказание, хотя пища была мне противна.
Одна из семи жен Мавлютки была тут же заочно назначена в эту должность: она всякий день должна была
приходить к нам и приводить с собой кобылу, чтоб, надоив нужное количество молока, заквасить его в нашей посуде, на глазах у моей
матери, которая имела непреодолимое отвращение к нечистоте и неопрятности в приготовлении кумыса.
После обеда они ушли в спальню, нас выслали и о чем-то долго говорили; когда же нам позволили
прийти, отец уже куда-то собирался ехать, а
мать, очень огорченная, сказала мне: «Ну, Сережа, мы все поедем в Багрово: дедушка умирает».
Подали самовар и стали нас поить чаем; тут
пришла мать; она вся была мокрая от духоты в дедушкиной горнице, в которой было жарко, как в бане.
Нас позвали пить чай в залу, куда
приходили мать, тетушки и бабушка, но поодиночке и на короткое время.
Я умолял Парашу, чтоб она не уходила, и она обещала не уходить, пока не
придет мать.
Наконец
пришла мать, сама расстроенная и больная, сказала, что дедушка скончался в шесть часов утра и что сейчас
придет отец и ляжет спать, потому что уже не спал две ночи.
Она хотела употребить власть, но я
пришел в исступленье, которого
мать сама испугалась.
Она
приходила также обнимать, целовать и благодарить мою
мать, которая, однако, никаких благодарностей не принимала и возражала, что это дело до нее вовсе не касается.
Видно, отцу сказали об этом: он
приходил к нам и сказал, что если я желаю, чтоб
мать поскорее выздоровела, то не должен плакать и проситься к ней, а только молиться богу и просить, чтоб он ее помиловал, что
мать хоть не видит, но материнское сердце знает, что я плачу, и что ей от этого хуже.
Потом я стал просить поглядеть братца, и Параша сходила и выпросила позволенья у бабушки-повитушки, Алены Максимовны,
прийти нам с сестрицей потихоньку, через девичью в детскую братца, которая отделялась от спальни
матери другою детскою комнатой, где обыкновенно жили мы с сестрицей.
Не дождавшись еще отставки, отец и
мать совершенно собрались к переезду в Багрово. Вытребовали оттуда лошадей и отправили вперед большой обоз с разными вещами. Распростились со всеми в городе и, видя, что отставка все еще не
приходит, решились ее не дожидаться. Губернатор дал отцу отпуск, в продолжение которого должно было выйти увольнение от службы; дяди остались жить в нашем доме: им поручили продать его.
Один раз, заметив, что меня нет,
мать отыскала меня, читающего с таким увлечением, что я не слыхал, как она
приходила в комнату и как ушла потом.
Мать ни за что не хотела стеснить его свободу; он жил в особом флигеле, с приставленным к нему слугою, ходил гулять по полям и лесам и
приходил в дом, где жила Марья Михайловна, во всякое время, когда ему было угодно, даже ночью.
Я не мог вынести этого взгляда и отвернулся; но через несколько минут, поглядев украдкой на швею, увидел, что она точно так же, как и прежде, пристально на меня смотрит; я смутился, даже испугался и, завернувшись с головой своим одеяльцем, смирно пролежал до тех пор, покуда не встала моя
мать, не ушла в спальню и покуда Евсеич не
пришел одеть меня.
Только что они ушли,
пришла мать.
Потом
приходил к нам отец;
мать сказала ему о нашем позднем обеде; он пожалел, что мы были долго голодны, и поспешно ушел, сказав, что он играет с тетушкой в пикет.
Сад с яблоками, которых мне и есть не давали, меня не привлекал; ни уженья, ни ястребов, ни голубей, ни свободы везде ходить, везде гулять и все говорить, что захочется; вдобавок ко всему, я очень знал, что
мать не будет заниматься и разговаривать со мною так, как в Багрове, потому что ей будет некогда, потому что она или будет сидеть в гостиной, на балконе, или будет гулять в саду с бабушкой и гостями, или к ней станут
приходить гости; слово «гости» начинало делаться мне противным…
Мать со мной и сестрицей скоро вошла в дом, а отец долго не
приходил; он со всеми поздоровался и со всеми поплакал.
Пришел отец, сестрица с братцем, все улыбались, все обнимали и целовали меня, а
мать бросилась на колени перед кивотом с образами, молилась и плакала.
Иногда, не довольно тепло одетый, я не чувствовал холода наступающего ноября и готов был целый день простоять, прислонив лицо к опушенной инеем сетке, если б
мать не
присылала за мною или Евсеич не уводил насильно в горницу.
Неточные совпадения
—
Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За все страдное русское // Крестьянство я молюсь! // Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб сердце гневной
матери // Смягчил Господь… Прости! —
Как в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — //
Пришла моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как
матери родной! // Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
О
матери Сережа не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней и помолился своими словами о том, чтобы
мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и
пришла к нему.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью,
пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его
мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
В последнее время
мать, поссорившись с ним за его связь и отъезд из Москвы, перестала
присылать ему деньги.