Отец доказывал матери моей, что она напрасно не любит чувашских деревень, что ни у кого нет таких просторных изб и таких широких нар, как у них, и что даже в их избах опрятнее, чем в мордовских и особенно русских; но
мать возражала, что чуваши сами очень неопрятны и гадки; против этого отец не спорил, но говорил, что они предобрые и пречестные люди.
Он добрый, ты должен любить его…» Я отвечал, что люблю и, пожалуй, сейчас опять пойду к нему; но
мать возразила, что этого не нужно, и просила отца сейчас пойти к дедушке и посидеть у него: ей хотелось знать, что он станет говорить обо мне и об сестрице.
На все эти причины, о которых отец мой говаривал много, долго и тихо,
мать возражала с горячностью, что «деревенская жизнь ей противна, Багрово особенно не нравится и вредно для ее здоровья, что ее не любят в семействе и что ее ожидают там беспрестанные неудовольствия».
Неточные совпадения
Я тогда же
возражал, что это неправда, что я умею хорошо читать, а только писать не умею; но теперь я захотел поправить этот недостаток и упросил отца и
мать, чтоб меня начали учить писать.
Мать попробовала
возразить: «Он ваш сын, матушка, и вы будете всегда госпожой в его доме».
Она приходила также обнимать, целовать и благодарить мою
мать, которая, однако, никаких благодарностей не принимала и
возражала, что это дело до нее вовсе не касается.
Против этих слов
мать ничего не
возражала.
«Ты еще глуп», —
возразила мне
мать с некоторым неудовольствием.
Мать с горячностью
возразила: «И вы думаете, что я захочу воспользоваться какими-нибудь вещами или платьями после покойницы свекрови, когда у ней осталась незамужняя родная дочь?..
Неточные совпадения
— Нет, не камнем! — горячо
возразила она. — Любовь налагает долг, буду твердить я, как жизнь налагает и другие долги: без них жизни нет. Вы стали бы сидеть с дряхлой, слепой
матерью, водить ее, кормить — за что? Ведь это невесело — но честный человек считает это долгом, и даже любит его!
— Извините меня, государь мой, —
возразила Марфа Тимофеевна, — не заметила вас на радости. На
мать ты свою похож стал, на голубушку, — продолжала она, снова обратившись к Лаврецкому, — только нос у тебя отцовский был, отцовским и остался. Ну — и надолго ты к нам?
— Ан нет, — ты одна пойдешь: обленилась я,
мать моя, —
возразила Марфа Тимофеевна, — чаем уж очень себя балую. — Она говорила Настасье Карповне «ты», хотя и жила с ней на равной ноге — недаром же она была Пестова: трое Пестовых значатся в синодике Ивана Васильевича Грозного; Марфа Тимофеевна это знала.
— Нет, и вы в глубине души вашей так же смотрите, —
возразил ему Неведомов. — Скажите мне по совести: неужели вам не было бы тяжело и мучительно видеть супругу, сестру,
мать, словом, всех близких вам женщин — нецеломудренными? Я убежден, что вы с гораздо большею снисходительностью простили бы им, что они дурны собой, недалеки умом, необразованны. Шекспир прекрасно выразил в «Гамлете», что для человека одно из самых ужасных мучений — это подозревать, например, что
мать небезупречна…
— Но почему вы, —
возразил ей скромно отец Иоаким, — не дозволяете, хоть бы несколько и вкось, рассуждать молодому человеку и, так сказать, испытывать свой ум, как стремится младенец испытать свои зубы на более твердой пище, чем млеко
матери?