Неточные совпадения
Толстые,
как бревна, черемухи были покрыты уже потемневшими ягодами; кисти рябины и калины начинали краснеть; кусты черной спелой смородины распространяли в воздухе свой ароматический запах; гибкие и цепкие стебли ежевики, покрытые крупными, еще зелеными ягодами, обвивались около всего, к чему только прикасались; даже малины было
много.
Отец мой продолжал разговаривать и расспрашивать о
многом, чего я и не понимал; слышал только,
как ему отвечали, что, слава богу, все живут помаленьку, что с хлебом не знай,
как и совладать, потому что
много народу хворает.
В этот раз,
как и во
многих других случаях, не поняв некоторых ответов на мои вопросы, я не оставлял их для себя темными и нерешенными, а всегда объяснял по-своему: так обыкновенно поступают дети. Такие объяснения надолго остаются в их умах, и мне часто случалось потом, называя предмет настоящим его именем, заключающим в себе полный смысл, — совершенно его не понимать. Жизнь, конечно, объяснит все, и узнание ошибки бывает часто очень забавно, но зато бывает иногда очень огорчительно.
Господское гумно стояло,
как город, построенный из хлебных кладей, даже в крестьянских гумнах видно было
много прошлогодних копен.
Народ окружал нас тесною толпою, и все были так же веселы и рады нам,
как и крестьяне на жнитве;
многие старики протеснились вперед, кланялись и здоровались с нами очень ласково; между ними первый был малорослый, широкоплечий, немолодой мужик с проседью и с такими необыкновенными глазами, что мне даже страшно стало, когда он на меня пристально поглядел.
Многие необделанные ключи текли туда же ручейками по мелким камешкам; между ними мы с отцом нашли множество прекрасных, точно
как обточенных, довольно длинных, похожих на сахарные головки: эти камешки назывались чертовыми пальцами.
К отцу пришли
многие крестьяне с разными просьбами, которых исполнить Мироныч не смел,
как он говорил, или, всего вернее, не хотел.
Ефрем с Федором сейчас ее собрали и поставили, а Параша повесила очень красивый, не знаю, из
какой материи, кажется, кисейный занавес; знаю только, что на нем были такие прекрасные букеты цветов, что я
много лет спустя находил большое удовольствие их рассматривать; на окошки повесили такие же гардины — и комната вдруг получила совсем другой вид, так что у меня на сердце стало веселее.
Мысль остаться в Багрове одним с сестрой, без отца и матери, хотя была не новою для меня, но
как будто до сих пор не понимаемою; она вдруг поразила меня таким ужасом, что я на минуту потерял способность слышать и соображать слышанное и потому
многих разговоров не понял, хотя и мог бы понять.
Говорили
много в этом роде; но дедушка
как будто не слушал их, а сам так пристально и добродушно смотрел на меня, что робость моя стала проходить.
Дедушка приказал нас с сестрицей посадить за стол прямо против себя, а
как высоких детских кресел с нами не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся,
как высоко сидела моя сестрица, хотя сам сидел не
много пониже.
Я и теперь так помню эту книгу,
как будто она не сходила с моего стола; даже наружность ее так врезалась в моей памяти, что я точно гляжу на нее и вижу чернильные пятна на
многих страницах, протертые пальцем места и завернувшиеся уголки некоторых листов.
Половина скамеек была занята мальчиками разных возрастов; перед ними лежали на столах тетрадки, книжки и аспидные доски; ученики были пребольшие, превысокие и очень маленькие,
многие в одних рубашках, а
многие одетые,
как нищие.
Он указал мне зарубки на дубовом пне и на растущем дубу и сказал, что башкирцы, настоящие владельцы земли, каждые сто лет кладут такие заметки на больших дубах, в чем
многие старики его уверяли; таких зарубок на пне было только две, а на растущем дубу пять, а
как пень был гораздо толще и, следовательно, старее растущего дуба, то и было очевидно, что остальные зарубки находились на отрубленном стволе дерева.
Много лет спустя я слыхал, что соседняя мордва иначе не называла его,
как «отца наша».
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца,
как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком;
многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Видно,
много выражалось удовольствия на моем лице, потому что она, взглянув на мужа, с удивлением сказала: «Посмотри, Петр Иваныч,
как Сережа нам обрадовался!» Петр Иваныч в первый раз обратил на меня свое особенное вниманье и приласкал меня; в Уфе он никогда не говорил со мной.
Дорогою мать очень
много говорила с моим отцом о Марье Михайловне Мертваго; хвалила ее и удивлялась,
как эта тихая старушка, никогда не возвышавшая своего голоса, умела внушать всем ее окружающим такое уважение и такое желание исполнять ее волю.
Мало того, что я сам читал, по обыкновению, с увлеченьем и с восторгом, — я потом рассказывал сестрице и тетушке читанное мной с таким горячим одушевлением и, можно сказать, самозабвением, что, сам того не примечая, дополнял рассказы Шехеразады
многими подробностями своего изобретенья и говорил обо всем, мною читанном, точно
как будто сам тут был и сам все видел.
Когда мы подъехали к парадному крыльцу с навесом, слуги, целою толпой, одетые
как господа, выбежали к нам навстречу, высадили нас из кибиток и под руки ввели в лакейскую, где мы узнали, что у Прасковьи Ивановны, по обыкновению,
много гостей и что господа недавно откушали.
В кабинете,
как мне сказали,
многое находилось точно в том виде,
как было при прежнем хозяине, о котором упоминали с каким-то страхом.
Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне,
как охотники,
как люди, выросшие в деревне и страстно любившие природу, хотя сами того хорошенько не понимали, не определяли себе и сказанных сейчас мною слов никогда не употребляли.
Одни говорили, что беды никакой не будет, что только выкупаются, что холодная вода выгонит хмель, что везде мелко, что только около кухни в стари́це будет по горло, но что они мастера плавать; а другие утверждали, что, стоя на берегу, хорошо растабарывать, что глубоких мест
много, а в стари́це и с руками уйдешь; что одежа на них намокла, что этак и трезвый не выплывет, а пьяные пойдут
как ключ ко дну.
И тогда уже висело там
много такого платья, которого более не носили, сшитого из такого сукна или материи,
каких более не продавали,
как мне сказывали.
Я порядочно трусил, хотя
много читал, что не должно бояться грома; но
как же не бояться того, что убивает до смерти?
Мать старалась меня уверить, что Чурасово гораздо лучше Багрова, что там сухой и здоровый воздух, что хотя нет гнилого пруда, но зато множество чудесных родников, которые бьют из горы и бегут по камешкам; что в Чурасове такой сад, что его в три дня не исходишь, что в нем несколько тысяч яблонь, покрытых спелыми румяными яблоками; что
какие там оранжереи, персики, груши,
какое множество цветов, от которых прекрасно пахнет, и что, наконец, там есть еще
много книг, которых я не читал.
Только что воротились мы в гостиную и сели отдохнуть, потому что
много ходили,
как вошел человек, богато одетый, точно наш уфимский губернатор, и доложил, что кушанье поставлено.
Мы вышли на крутой берег и сели на толстые бревна,
каких там
много лежало.
Вот и собирается тот купец по своим торговым делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит он своим любезным дочерям: «Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецкиим делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли,
много ли времени проезжу — не ведаю, и наказываю я вам жить без меня честно и смирно; и коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы,
каких вы сами похочете, и даю я вам сроку думать на три дня, и тогда вы мне скажете,
каких гостинцев вам хочется».
Мало ли,
много ли времени он думал, доподлинно сказать не могу; надумавшись, он целует, ласкает, приголубливает свою меньшую дочь любимую и говорит таковые слова: «Ну, задала ты мне работу потяжеле сестриных: коли знаешь, что искать, то
как не сыскать, а
как найти то, чего сам не знаешь?