Неточные совпадения
Все припасы для
обеда были закуплены с вечера в татарской деревне, не забыли и овса, а свежей, сейчас накошенной травы для лошадей купили у башкирцев.
Отец мой и сам уже говорил об этом; мы поутру проехали сорок верст да после
обеда надо
было проехать сорок пять — это
было уже слишком много, а потому он согласился на предложение Трофима.
Я вспомнил, что, воротившись из саду, не
был у матери, и стал проситься сходить к ней; но отец, сидевший подле меня, шепнул мне, чтоб я перестал проситься и что я схожу после
обеда; он сказал эти слова таким строгим голосом, какого я никогда не слыхивал, — и я замолчал.
После
обеда дедушка зашел к моей матери, которая лежала в постели и ничего в этот день не
ела.
Тут я узнал, что дедушка приходил к нам перед
обедом и, увидя, как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал ехать немедленно в Оренбург, хотя прежде, что
было мне известно из разговоров отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег, потому что не верил докторам.
За
обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он
был такой сердитый, что ни с кем не говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала нянька Агафья с моей сестрицей.
Мы кончили
обед очень скоро, и я заметил, что отец с матерью ничего не
ели.
На другой день к
обеду действительно все сборы
были кончены, возок и кибитка уложены, дожидались только отцова отпуска. Его принесли часу в третьем. Мы должны
были проехать несколько станций по большой Казанской дороге, а потому нам привели почтовых лошадей, и вечером мы выехали.
Мы проговорили так до
обеда, который происходил обыкновенным порядком в зале; кушаний
было множество, и, кроме моей матери и отца, который и за стол не садился, все кушали охотно и разговаривали довольно спокойно, только вполголоса.
К
обеду приехали бабушка, тетушка и дяди; накануне весь дом
был вымыт, печи жарко истоплены, и в доме стало тепло, кроме залы, в которую, впрочем, никто и не входил до девяти ден.
В конце
обеда явились груды блинов; их кушали со слезами и даже с рыданьями, хотя перед блинами все
были спокойны и громко говорили.
Я слышал, как она, уйдя после
обеда в нашу комнату, сказала Параше, с которой опять начала ласково разговаривать, что она «ничего не могла
есть, потому что обедали на том самом столе, на котором лежало тело покойного батюшки».
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который получал с утра позволенье ехать на охоту, с живейшим нетерпеньем ожидал назначенного времени, то
есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего
обеда, явится с бодрым и голодным ястребом на руке, с собственной своей собакой на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь, на охоту».
Мы приехали поутру, а во время
обеда уже полон
был двор крестьян и крестьянок.
Мы прежде никогда не обедали розно с отцом и матерью, кроме того времени, когда мать уезжала в Оренбург или когда
была больна, и то мы обедали не одни, а с дедушкой, бабушкой и тетушкой, и мне такое отлучение и одиночество за
обедом было очень грустно.
Между тем смирный буфетчик и Евсеич принесли нам
обед; позвали сестрицу, и мы, порядочно проголодавшись,
поели очень весело и аппетитно, особенно потому, что маменька сидела с нами.
Потом приходил к нам отец; мать сказала ему о нашем позднем
обеде; он пожалел, что мы
были долго голодны, и поспешно ушел, сказав, что он играет с тетушкой в пикет.
Вскоре после чаю, который привелось нам
пить немедленно после
обеда, пришла к нам маменька и сказала, что более к гостям не пойдет и что Прасковья Ивановна сама ее отпустила, заметив по лицу, что она устала.
Мать обедала всегда вместе с нами, ранее целым часом общего
обеда, за которым она уже мало
ела.
Целый
обед я не спускал глаз с жениха: он так
ел, что страшно
было смотреть.
Через час после разгавливанья пасхою и куличом приказали подавать
обед, а мне с сестрицей позволили еще побегать по двору, потому что день
был очень теплый, даже жаркий.
Мне очень
было неприятно, что в продолжение всего
обеда мать насмехалась над охотой брать грибы и особенно над моим отцом, который для этой поездки отложил до завтра какое-то нужное по хозяйству дело.
В тени кареты накрыли нам стол, составленный из досок, утвержденных на двух отрубках дерева, принесли скамеек с мельницы, и у нас устроился такой
обед, которого вкуснее и веселее, как мне казалось тогда, не может
быть на свете.
После
обеда отец мой ездил осматривать хлебные поля; здесь уже кончилось ржаное жнитво, потому что хлеб в Вишенках
поспевает двумя неделями ранее, зато здесь только что начинали сеять господскую рожь, а в Багрове отсевались.
Прасковья Ивановна
была неутомимый ходок; она водила нас до самого
обеда то к любимым родникам, то к любимым яблоням, с которых сама снимала какой-то длинною рогулькою лучшие спелые яблоки и потчевала нас.
Точно так, как и вчера, мы все вместе с Миницкими до самого
обеда осматривали остальную половину сада, осмотрели также оранжереи и грунтовые сараи; но Прасковья Ивановна до них
была небольшая охотница.
Мать пошла укладываться, и к
обеду было все уложено.
Мы не жалели своих добрых коней и в две пряжки, то
есть в два переезда, проехали почти девяносто верст и на другой день в
обед были уже в Вишенках.
Помню также, что оба мои дяди, и даже Кальпинская с Лупеневской, много
пили пива и наливок и к концу
обеда были очень навеселе.