Неточные совпадения
Я начал опять вести свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не в первый раз, но всегда с
новым удовольствием; опять начал декламировать стихи из
трагедии Сумарокова, в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Я не мог тогда, особенно сначала, видеть недостатков Плавильщикова и равно восхищался им и в
трагедиях, и в комедиях, и в драмах; но как он прожил в Казани довольно долго, поставил на сцену много
новых пиес, между прочим комедию свою «Бобыль», имевшую большой успех, и даже свою
трагедию «Ермак», не имевшую никакого достоинства и успеха, и сыграл некоторые роли по два и по три раза, — то мы вгляделись в его игру и почувствовали, что он гораздо выше в «Боте», чем в «Дмитрие Самозванце», в «Досажаеве», чем в «Магомете», в «Отце семейства», чем в «Рославе».
Неточные совпадения
— Я поражена, Клим, — говорила Варвара. — Третий раз слушаю, — удивительно ты рассказываешь! И каждый раз
новые люди,
новые детали. О, как прав тот, кто первый сказал, что высочайшая красота — в
трагедии!
Это повторялось на разные лады, и в этом не было ничего
нового для Самгина. Не ново было для него и то, что все эти люди уже ухитрились встать выше события, рассматривая его как не очень значительный эпизод
трагедии глубочайшей. В комнате стало просторней, менее знакомые ушли, остались только ближайшие приятели жены; Анфимьевна и горничная накрывали стол для чая; Дудорова кричала Эвзонову:
Тот, кто находится внутри, в самой глубине европейского процесса познания, а не со стороны благоговейно на него смотрит, постигает внутреннюю
трагедию европейского разума и европейской науки, глубокий их кризис, мучительную неудовлетворенность, искание
новых путей.
— Ну, это еще ничего, — сказал он весело. И затем, вздохнув, прибавил: — Лет через десять буду жарить слово в слово. Ах, господа, господа! Вы вот смеетесь над нами и не понимаете, какая это в сущности
трагедия. Сначала вcе так живо! Сам еще учишься, ищешь
новой мысли, яркого выражения… А там год за годом, — застываешь, отливаешься в форму…
Вместе с тем я раскрывал
трагедию человеческого творчества, которая заключается в том, что есть несоответствие между творческим замыслом и творческим продуктом; человек творит не
новую жизнь, не
новое бытие, а культурные продукты.