Свои собаки грызутся, чужая не приставай

Бальзаминова и Бальзаминов (входит и садится в раздумье).

Бальзаминова. Что это ты скоро воротился, али забыл что?

Бальзаминов (садится). Так, раздумал, маменька. У меня такая примета есть. И уж эта примета самая верная. Если ты идешь и задумал что-нибудь, и вдруг тебе встреча нехорошая: лучше воротись, а то ничего не будет. Если так идешь, без мысли, так еще можно продолжать дорогу; а коли есть мысль — воротись.

Бальзаминова. Какой ты, Миша! Молодой еще ты, можно сказать мальчик, а приметы разбираешь, точно старуха какая.

Бальзаминов. Конечно, маменька, если рассуждать правильно, так все эти приметы — бабья болтовня, вздор; только все-таки в нашем деле нельзя приметам не верить, потому что, маменька, в нашем деле все от счастья, решительно все.

Бальзаминова. Да в каком же это в вашем деле?

Бальзаминов. Да как же, маменька! У другого дело верное, так что ему до примет! Он так, наверное, и идет, куда ему нужно. А у нас все от случая, все от счастья. Мы никуда, наверное, не ходим. Иду по улице — вдруг понравился, ну, и богат, и счастлив; не понравился — ну, всю жизнь бедствуй. А ведь это, маменька, с одной стороны, даже заманчиво. Я, бедный молодой человек, решительно голь, ну голь, как есть во всей форме, хожу себе, гуляю где-нибудь и вдруг… Вы только представьте это себе, маменька, вдруг вижу я под окном даму или девицу. Раз прохожу, два — бросаю нежный взгляд; она мне отвечает тем же. Я знакомлюсь через кого-нибудь, и вдруг, представьте, дом этот, в котором я ее видел, — мой; и сижу я поутру за чашкой кофею в бархатном халате… (Быстро встает). Вот это — жизнь! Боже мой милостивый! И может быть, маменька, мне это счастье суждено; может, оно ждет меня где-нибудь; я только не знаю, где оно: там, или там, или там. Я только не знаю, куда идти, где его искать-то… и вдруг судьба…

Бальзаминова. Мечты ведь это все, мой друг, так все одно — облако.

Бальзаминов. Ах, маменька, зачем вы меня перервали! Вы не знаете, какое это удовольствие — мечтать. Иногда так занесешься, занесешься, даже вскрикнешь: «Эй, четверню закладывать в карету!»

Бальзаминова. Оно, пожалуй, и сладко мечтать-то; да только ничего этого быть не может.

Бальзаминов. Ну, нет, маменька, вы не говорите этого! Как же можно так говорить! Да вот вы увидите, что в нынешнем месяце что-нибудь да уж будет хорошее.

Бальзаминова. Откуда это? Из каких земель?

Бальзаминов. Уж я не знаю откуда, а будет. Вы видели, как я вчера был весел?

Бальзаминова. Ну, так что же?

Бальзаминов. А знаете ли, отчего? Разве уж сказать? Я, маменька, молодой месяц видел с правой стороны.

Бальзаминова. Только-то?

Бальзаминов. Позвольте, позвольте! Вы разве не верите в эту примету?

Бальзаминова. Да как же верить-то! Я сколько раз на своем веку видала месяц-то с правой стороны, а вот ничего не случилось особенного.

Бальзаминов. А вот увидим! Нет уж, я так уверен, что хоть на пари готов. Давайте, маменька, поспорим о чем-нибудь. Если случится что, так вы проиграли; а если не случится, так я.

Бальзаминова. Эх, какой ты глупый! что тут спорить-то! Я уж знаю, что ничего не будет.

Бальзаминов. Подождите, подождите, увидим. А уж если это не сбудется, я не знаю, чему тогда и верить после этого!

Бальзаминова. Ну, да вот заметим давай, с которого числа по которое.

Бальзаминов. Надо считать, маменька, от нового месяца и опять до нового. В это-то время, маменька, и нужно ждать чего-нибудь. У меня просто сердце не на месте; так вот и жду, так вот и жду каждую минуту…

Красавина входит, Бальзаминов ее не замечает.

вдруг случится что-нибудь…