Чающие движения воды

Между тем Платонида Андревна, глядя с улыбкой на прыгающего Авенира, спокойно отвечала:

— Сейчас!

— Что, не знаешь ли ты, где это Авенир? — продолжал тот же голос уже несколько ближе.

— Нет, Марко Маркелыч, не знаю, — отозвалась на это мужу Платонида Андревна.

В калитке показался похожий на ежа низенький, черный с проседью человек лет сорока пяти с злою физиономиею и сурово выглядывающими исподлобья подозрительными глазами.

— А здесь его нет? — спросил он, остановясь и распявшись руками на калитке.

— Да что же ему здесь, Марко Маркелыч, делать?

— Где ж это он, шальная собака, запропастился?

— Мне будто показалось что-то, что он на пристань рано пошел, — отвечала Платонида Андревна.

— Опять же-таки все это он без времени делает.

— Торопился, видно, что работы много.

— Усерден очень! Ну-к быть ему нынче за это его усердие опять без чаю. Мы с батюшкой идем на прядильню, а ты, если он вернется, чтоб самовара ему другого не смела ставить! Слышишь ты про то или нет?

— Слышу.

— Не давать ему чаю, когда он своего к тому времени не помнит.

— Не дам.

— Такой мой приказ: не давать!

— Да не дам же, не дам, Марко Маркелыч. Неужели ж-таки я вас в этом ослушаюсь? Можете после и Дарью спросить, — отвечала мужу Платонида Андревна.

Калитка хлопнула на блок, и из-за гряды синих бобов в ту же минуту с испугом высунулась кудрявая голова Авенира. Он проворно запрыгал опять козлом через гряды и на бегу тихо показывал Платониде Андревне на гряду гороха.

— Скройся ты с глаз моих, нерачитель ты ненавистный! — проговорила, встречая его и озираясь по сторонам, Платонида Андревна. — Что ты бзыришь-то козлом по огороду? Пошел, тебе говорят, вон!

Но Авенир, не слушая этого приказа, тихо взял невестку за рукав и тихо же с серьезной миной указал ей рукою на гороховую гряду, за которой скрывался доселе Пизонский.

Платонида Андревна только что взглянула по этому направлению, как пронзительно вскрикнула; уронила из рук чашу с свекольником и закрыла руками глаза. В горохе, в нескольких шагах от поставленного для воробьев пугала, стояла длинная, смешная фигура Пизонского, на которой, тоже как и на пугале, висели лохмотья мокрого коленкорового халата, подпоясанного зеленою коноплею.

— Миленькая! Постой, миленькая Платонида Андревна, постойте! — заговорил Пизонский, вылезая из-за своей засады. — Я к тебе, девушка, не с злом пришла.

Платонида Андревна приняла от глаз руки и с немым удивлением рассматривала предстоявшую ей странную фигуру: ей казалось, что это не живой человек, а само гороховое пугало сошло с места, чтобы обличить ее в грехе Иродиады, в сердечной слабости к мужниному брату.

Константин Ионыч, разрушая убеждения Платониды Андревны о его тождестве с гороховым пугалом, первым делом поспешил счесться с нею родством; потом напомнил, как его три дня назад приняли Маркел Семеныч и муж Платониды, Марко Маркелыч, и наконец, поклонившись Платониде Андревне до земли, стал просить ее пособить ему приютить спрятанных им на конопляннике детей.

Известное дело, что никогда и никому женщина не способна оказать более великодушного сочувствия и услуги, как человеку, сделавшемуся случайно поверенным ее сердечной тайны.

Платонида Андревна подтвердила непреложную истину этого мнения: не расспрашивая ничего более у Пизонского, она прямо обратилась с вопросом к Авениру:

— Ну, как же быть? Что же мы, Авенир, сделаем?

Авенир только развел руками.

— Разве вот что, — продолжала Платонида Андревна, — разве ступай ты, Авенирка, от меня к бабушке Роховне; она хоть и не из церковных, но не строгая; она, может, сжалится — примет.

— И доложу тебе, моя умница, что одежонки на них, на бедных птенчиках, теперь никакой нет ровнехонько; одна-таки еще в рубашечке, а другая меньшинькая — совсем голенькая. Завернул я ее в свои штанцы, да не очень ладно ей в них, а ее лохматики все свалились, дитя; да, совсем свалились, — рассказывал Пизонский.

— Это ничего, — отвечала Платонида Андревна, — это я сейчас вынесу. Чтоб только Дарья воровка за мною как не подсмотрела! — добавила она, взглянув на Авенира и приложив к губам палец. — Она нонче все за мной, как есть всякий мой шаг замечает.

— А вы, невестка, будто как на пугало что негодное несете: сверните в комочек да и пронесите, — научал Авенир невестку.

— Только я свое разве что — детского у меня ничего нет, потому детей у нас нет в доме — не рожаю я, — заговорила, бегучи к калитке, Платонида Андревна.

Минут через пять она громко закричала на дворе «шугууу!» и выскочила на огород с туго свернутым комком, из которого мотались и коленкор, и холст, и пола стеганой ватной шубеечки.

Ткнув этот сверточек Пизонскому, она дернула за локоть Авенира и сказала:

— На, забеги оттуда в трактир, там чаю напейся, — и с этим она сунула ему в руку пятиалтынный.

Авенир ласково отвел невесткину руку, тряхнул кудрями и проговорил:

— Спрячьте, невестка, спрячьте; я и без чаю хорош буду.

С этими словами Авенир не хуже ловкого волтижера перелетел через частокол и побежал вслед за Пизонским, который, обхватив руками данные ему ветошки, уже выбирался широкими шагами на поле.