Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891
В сборнике впервые представлены грани литературного наследия начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина (Капустина; 1817–1894) – выдающегося ученого, византиниста и востоковеда, археолога, археографа и нумизмата. Особое место в его творчестве занимает цикл статей и корреспонденции, опубликованных в различных журналах в годы пребывания в Палестине под рубрикой «Из Иерусалима». При некоторых жанровых различиях работы, включенные в книгу, представляют собой живую летопись Святого Града. Это очерки о выдающихся лицах и событиях, аналитические размышления, некрологи и надгробные слова. Сборник включает биохронику о. Антонина и полную библиографию его трудов. Собранные вместе работы замечательного подвижника позволяют раскрыть масштаб и значение его личности, церковной и научной деятельности.
Оглавление
- «Образ вечно-вещей Палестины»
- I. Церковная жизнь святого града
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Оформление, Издательство «Индрик», 2010
© Р.Б. Бутова, составление, комментарии, вступит, статья 2010
«Образ вечно-вещей Палестины»
Николаю Николаевичу Лисовому с неизменной любовью и благодарностью
Имя архимандрита Антонина (Капустина Андрея Ивановича; 1817–1894), выдающегося ученого, византиниста и востоковеда, археолога, археографа и нумизмата, входит в золотой фонд истории Русской Церкви, науки и культуры. Настоятель русских посольских церквей в Афинах и Константинополе, начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме — более сорока лет отдал он служению интересам Православия на Востоке.
В истории известны такие феноменальные случаи взаимодействия различных этнокультурных, хотя духовно близких традиций как великий русский иконописец Феофан Грек и великий русский духовный писатель Максим Грек. Уникальность явления заключается в том, что мы не знаем, стали бы они великими, продолжая работать на родине или в другом каком-либо месте. Их сделала великими Россия. Антонина великим сделал греческий православный Восток.
В известной степени Антонин был подготовлен к своему служению происхождением и воспитанием. Духовное сословие на Руси всегда отличалось «всеотзывчивостью»: связанные с землей и нередко с сохой, «поповские дети» выходили из средних и высших учебных заведений не только с хорошей богословской и церковно-практической подготовкой, но и с достаточным знанием истории, философии, античной и европейской культуры, языков. Пример Антонина показывает, что широта и способность вмещения чужих культур и влияний только и позволяет быть настоящим русским деятелем и подвижником.
В автобиографической записке для «Словаря русских писателей» о. Антонин говорил о себе так: «Родился я 12 августа 1817 года, в воскресный день утром. Родина моя: село Батурино, Пермской губернии, Шадринского уезда, в Зауралье; от чего считал и считаю себя сибиряком. Родитель мой, священник упомянутого села, тамошний уроженец тоже — сын священника Иоанн Леонтьевич Капустин, мать — Мария Григорьевна Варлакова, из села Мехойского, того же уезда — дочь священника»[1]. Андрей был вторым из 13 детей в семье. До конца дней о. Антонин с особым чувством вспоминал родительский «деревянный дом (на пригорке) с рябинным садиком и огородом при нем»[2].
Он прошел обычный путь духовного образования того времени. Вначале было Далматовское духовное училище (1825–1830). «Далматовская бурса, как и все ей подобные школы, — писал биограф Антонина архимандрит Киприан (Керн), — воспитывали характер, прививали смиренное послушание Церкви и иерархии, а главное — сообщали основательное знание не только чисто церковных предметов (устав, пение, славянский язык), но и общеобразовательных наук, а особливо древних языков. Поколения, прошедшие через такие бурсы и семинарии, обладали таким классическим образованием, которого никогда не могла дать светская школа»[3].
В 1830 г. Андрей поступил в Пермскую духовную семинарию. «Белокурокудрявый, бледный, длиннолицый, гнусавоголосый, тихий, застенчивый, боязливый, неряховатый, забывчивый, неловкий, рассеянный, набожный… слабый душой и телом», — так описывал свою внешность пятнадцатилетний семинарист[4]. Затем была Екатеринославская семинария (1836–1839), где Андрею, по настоянию дяди, ректора семинарии, архимандрита Ионы (Капустина), пришлось повторить курс последнего года в богословском классе. В результате он не попал, как планировал, в Московскую Духовную Академию, в которой учился в это время его старший брат Платон (впоследствии протоиерей, «известный московский математик» и настоятель церкви св. Петра и Павла на Басманной), а должен был поступить в Киевскую, которую и окончил в 1843 г. вторым по списку магистром.
В академические годы формируются будущие интересы Капустина к древностям Византии и Востока. По окончании КДА он был оставлен в ней бакалавром немецкого, а позже греческого языков. Преподавал на кафедрах нравственного богословия, библейской герменевтики и сравнительного богословия. В эти же годы начинает публиковать оригинальные и переводные статьи в журнале «Воскресное чтение», занимается исправлением русского перевода бесед Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна.
На последнем курсе Академии Андрей впервые полюбил. Его избранницей стала Надежда Яковлевна Подгурская, дочь уманского протоиерея. Летом 1844 г. Андрей просил ее руки, но получил отказ. Конечно, это был сильнейший удар, который он стоически выдержал и даже, год спустя, был шафером на свадьбе своего друга Серафима Антоновича Серафимова и Н.Я. Подгурской (переписку с ними обоими о. Антонин вел на протяжении всей жизни).
7 ноября 1845 г. Андрей Капустин в Киево-Печерской Лавре был пострижен митрополитом Киевским Филаретом (Амфитеатровым) в монашество с именем Антонин, в честь мученика Антонина Анкирского, память которого празднуется в этот день. Несомненно, это был обдуманный и выстраданный шаг. Выходец из большой дружной священнической семьи, обладавший душой нежной и чувствительной, умевший быть романтичным и восторженным, он, казалось, не чувствовал особого призвания к аскетизму. Биографы по-разному пытались объяснить уход его из мира.
Хорошо знавший о. Антонина один из основателей Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО) В.Н. Хитрово писал: «Поступление в монашество было для него, как кажется, делом случая, тем неисповедимым, непонятным для нас вождением Божиим, намечающим пути, по которым нам приходится идти, не будучи в состоянии отдать себе отчета, отчего именно мы пошли скорее по этой, чем по другой жизненной дороге. Монахом, в общеупотребительном значении этого слова, архимандрит Антонин никогда не был и на это он сам неоднократно указывал. Никогда не жил он в монастыре, никогда он не проходил никаких монашеских послушаний» (с. 447 наст. изд.). Однако в Русской Церкви синодального периода существовало целое сословие такого «немонастырского» или, как говорили, «ученого монашества», из которого пополнялись ряды академической профессуры, настоятелей монастырей и высшей церковной иерархии.
A.A. Дмитриевский, а вслед за ним и архимандрит Киприан, считали, что «ближайшим толчком к монашеству» послужило для Антонина пострижение его старшего друга и наставника, профессора философии Киевской Академии, архимандрита Феофана (Авсенева Петра Семеновича; 1811–1852). Несомненно, архимандрит Феофан оказал большое влияние на формирование личности и взглядов о. Антонина, которое можно проследить на протяжении всей его жизни — в статьях, письмах и особенно дневниках.
Когда они познакомились, Петр Семенович был уже известным и уважаемым профессором, основателем школы киевской психологии. Его звали в Киеве «смиренным философом». «Его имя долгое время во всех округах Духовного ведомства, после имени ФА. Голубинского, было синонимом Философа»[5]. При особом умении профессора Авсенева «передавать свои идеи со всеми признаками полного и искреннего убеждения в их истине», постоянном стремлении «сообщать своим мыслям поэтически-художественное выражение, произносить свои лекции с одушевлением, задушевным и льющимся в душу симпатическим голосом, всеми чертами лица выражая желание вступить со слушателями в полное духовное общение», неудивительно, что его лекции и общение с ним «производили на большую часть студентов Академии глубокое впечатление, многих восхищали и увлекали, и всех интересовали»[6].
Во всяком случае, не будем отбрасывать ни той, ни другой версии. Как часто бывает, и неудача в личной жизни, и пример старшего друга и наставника повлияли на выбор Антонином иноческого пути.
В 1850 г. при содействии свт. Иннокентия (Борисова), архиепископа Херсонского, иеромонах Антонин получает назначение в Афины настоятелем посольской церкви. Как писал о. Антонин Серафимову: «Полагаю, что стоустая молва уже донесла до слуха твоего весть о моем назначении в Афинскую миссию. Τι ειπείς και τι λαλήσεις[7]. Ну, вот, я и грек»[8].
Это назначение определило дальнейшую судьбу Антонина. Пребывание в Греции стало основой того редчайшего синтеза «родного и вселенского», который сделался его отличительной чертой и о котором так проникновенно писали архимандрит Киприан[9] и греческий исследователь Константин Папулидис[10]. И главным было, конечно, совершенное владение греческим языком, прекрасное знание греческой литературы, и не только церковной. Архимандрит Антонин признавался позже, что ловит себя на том, что и думает часто по-гречески. «Много раз, странствуя там и сям по Востоку, я нудился ставить себя в положение грека, — писал он, — чтобы живее и, так сказать, первобытнее были те впечатления, кои неслись на сердце от той или другой исторической местности, совсем иначе, конечно, говорящей в родной слух греческий, чем в слух туриста, даже исследователя-историка, даже отъявленного византиниста, но чужеплеменника»[11]. С 1856 г. он начал писать и публиковаться по-гречески[12]. Все это позволило ему сделаться со временем «больше греком, чем сами греки». Как говорил о нем Хитрово: «полтора грека»[13].
«Естественно думать, — признавал впоследствии Антонин, — что я увлекся Грецией и вслед за тем Греческой Церковью. В Грецию я переехал как бы на родину своих убеждений. А всматриваясь в подробности религиозной жизни греков, я нашел в ней столько еще похожего на то, чему учат нас Четии-Минеи и Пролог»[14].
Внедрение и углубление в Греческий Восток началось с буквального углубления в землю. Строительство русской церкви в Афинах и возникшие в связи с этим археологические задачи — стали для него «долговременной школой изучения христианских древностей»[15]. По указу греческого короля Оттона I от 4 марта 1847 г. в собственность России были переданы руины церкви св. Никодима (Ликодима) с единственным условием, чтобы восстановление стен было выполнено в стиле, характерном для древней постройки[16]. Как вспоминал Антонин, «в недальнем расстоянии от королевского дворца, почти близ самого сада королевского, долгое время виднелись развалины довольно обширной по Афинам церкви, казавшейся с первого раза соборною в сравнении с другими церквами города. <…> Четырехугольник стен, ровных и плоских, как четыре доски гроба, с едва выходящей из него шеею купола, наводил уныние на душу». Впрочем, «впечатление, производимое этим храмом даже на незнакомого вовсе с архитектурою, было всегда весьма сильное. Удивительная стройность и соразмерность всех частей здания пробивалась из-за всей грубой замазки и закраски невежества, бедности и крайности — всех исторических эпох жизни храма, и влекла к себе душу некоторым родственным сочувствием, звала к участию, к вспоможению»[17].
Несколько лет посвятил о. Антонин воссозданию замечательного памятника. Со всей присущей ему энергией и обстоятельностью он входит во все подробности своего первого храмостроительного проекта. Его отец, Иоанн Леонтьевич, видел в этом проявление родовой черты: «У нас, Капустиных, в 30-летнем возрасте страсть к постройкам не на шутку: дед мой в Батурине строил 2 дома, родитель мой большую половину жизни провел в постройках, я с молодых лет и до ныне, хотя уже и невольно, все еще мучусь с ними, и вот мы трое строили батуринские святые церкви: один построил деревянную, другой пристроил придел и заложил новую каменную, третьему суждено её достраивать, украшать и строить ограду. У вас, трех моих сыновей, заметил я уже охоту к постройкам»[18].
Археология вошла в его жизнь внезапно, буднично и просто, чтобы остаться в ней навсегда. Было бы преувеличением сказать, что о. Антонин, не имевший археологического образования, да и не занимавшийся ею никогда прежде, имел намерение осуществить в Афинах планомерные раскопки. Задача была совсем другой — возродить из руин древний храм. Когда при первом знакомстве его с храмом в 1851 г. он спрашивал, почему никто не пытался восстановить здание, ему отвечали, что «основания церкви найдены гнилыми». Действительно, «внутри церкви замечаема была постоянная сырость; нижние части ее казались пропитанными влагой до того, что на них часто показывалась зеленоватая плесень»[19]. В поисках источников сырости Антонин и прибегнул в 1852–1856 гг. к проведению в разных частях церкви археологических раскопок. В результате были выявлены и сохранены — водопровод эпохи Адриана, следы раннехристианских погребений (кимитирий), византийские мозаики и, самое главное, огромное подземное сооружение, назначение которого до сих пор не вполне ясно[20].
Не обладая в начале работы специальными навыками, Антонин, однако, подошел к делу вполне профессионально. Все выявленные разновременные фрагменты и находки были им бережно сохранены и умело приспособлены для осмотра и изучения. Неслучайно за эту работу он был удостоен Большой серебряной медали Русского Археологического общества.
5 апреля 1853 г. о. Антонин был возведен в сан архимандрита.
Время пребывания в Афинах — это и время знакомства с миром. В 1852 г. он совершил поездки в Рим и Неаполь («в опаленные Помпеи»), в 1857 г. в Иерусалим и Египет, в июле-октябре 1859 г. работал в древних библиотеках Афона. Там, в одном из монастырей, Антонин познакомился с другим замечательным русским византинистом и востоковедом, основателем Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандритом Порфирием (Успенским), с которым состоял потом в переписке. Не говорим уже о многочисленных поездках по Греции и плаваниях по Архипелагу.
В марте 1860 г. архимандрит Антонин был назначен настоятелем посольской церкви в Константинополе. Его отец писал своему брату, епископу Екатеринбургскому Ионе: «Антонин наш уведомил нас, что перевод его из Афин в Константинополь состоялся по рекомендации Высокопреосвященного митрополита Филарета Московского. 11 сентября, при отъезде из Афин, греческое правительство наградило его орденом Спасителя для ношения на шее. Командорский крест 3-й степени. Афины, говорит, жалели о моем отбытии, и это было мне наградою. 18 сентября прибыл в Константинополь, переезд медленный, но даровой. Жалованье дано тысячью побольше, но зато содержание подороже». О новом назначении читаем и в письме Платона Капустина: «Брат мой, о. архимандрит Антонин, двукратно уже писал мне из Константинополя. Он, по-видимому, очень доволен своим перемещением. Посольство там гораздо многочисленнее афинского и служение братца может быть более на виду у начальства, только помещение теснее афинского»[21].
Начинался новый плодотворный период углубленного изучения и накопления знаний, навыков, опыта жизни на православном Востоке. «Восток есть колыбель человечества. Довольно сказать это, — писал Антонин, — чтобы сделать мысленный поклон в ту сторону,"откуда свет истек". Человеку, любящему припоминать дни древние и помышлять о летах вечных, нет пригоднее места для этого, тоже в своем роде умного делания, как Византия, от которой и без того на русскую душу веет чем-то своим, близким, но таким давним, что теряются все различительные черты дорогого образа, и остается в душе одно общее представление чего-то неодолимо влекущего, как память о матери у человека, осиротевшего в детстве»[22].
Время служения в Константинополе (1860–1865) ознаменовано и новыми научными достижениями[23], и становлением о. Антонина как выдающегося церковного дипломата. Доверительные дружеские отношения связывали его с известным знатоком дел в Османской империи, российским послом в Константинополе графом Николаем Павловичем Игнатьевым. Их переписка сохранилась и частично опубликована[24]. В церковных вопросах Игнатьев охотно прислушивался к мнению Антонина. Граф ценил в архимандрите прежде всего его прирожденный дипломатический такт и гибкий проницательный ум. «Читая письмо ваше, я, — признавался он однажды своему конфиденту, — еще более убеждался в дипломатических способностях ваших. Убежден, что вы со всеми поладите и всех, простите за выражение, если нужно, около пальчика обведете»[25].
При этом, достойный представитель русского ученого монашества, Антонин на всех этапах своего служения много и плодотворно занимался научными изысканиями: библиография известных на сегодня его опубликованных трудов составляет более 140 наименований[26]. Первое место среди различных направлений его научной деятельности занимала византинистика, включая работы как церковно-исторического и археологического, так и литургического и агиологического характера.
Неутомимый археограф, о. Антонин составил в 1862 г. «Каталог рукописных книг, обретающихся в Патриаршей библиотеке Константинопольского Святогробского подворья», одним из украшений которого стало открытие знаменитого памятника «Учение 12-ти Апостолов» (Дидахи тон додека апостолон)[27]. В октябре-ноябре 1867 г. он изучал рукописи Патриаршей библиотеки в Иерусалиме, в июне 1868 г. описывал собрание Лавры св. Саввы Освященного[28], в 1870 г. составил свой самый известный каталог — Синайского монастыря, с описанием 1310 греческих рукописных книг[29].
К сожалению, ни один из подготовленных о. Антонином каталогов, доныне не утративших своего научного значения, не опубликован. Именно поэтому стал возможен «казус Гардтгаузена»[30], издавшего «свой» каталог синайских рукописей, «в большей части tacite воспользовавшись целиком трудом своего предшественника»[31]. Архимандрит и сам был немало удивлен, «перечитывая», как явствует из записи в дневнике от 19 апреля 1887 г., «Синайский каталог рукописей некоего Gardthausen'a, воспользовавшегося моим трудом безыменно, слепо следовавшего установленному мною порядку и оставившего рукописям данную им мною нумерацию»[32].
Язык и литературная образованность для Антонина были средством проникновения и восхождения от национальных и этнических особенностей к общему Православному Наследию: он становится редким в Русской Церкви носителем и поборником подлинно вселенского православного сознания. Об этом свидетельствует, к примеру, его знаменитое письмо митрополиту Московскому Филарету (Дроздову) от 10 января 1861 г., являющееся своеобразным итогом десяти лет аттических трудов и размышлений. «Я убежден, что призван сделать что-то, что именно не знаю и предвидеть не могу. Но если бы даже и только то, чтобы увидеть первому исходящий от престола Мироправителя новый свет благоволения Его к месту избрания и вместе с тысячами других рук простереть свои слабые руки к разорванным звеньям византийской истории, сцепить их снова и начать новую историю Церкви Христианской, исходящую по-прежнему из Византии как из своего сердца повсюду, но уже не к раздроблению Тела Христова по странам, по народам, по языкам, по правительственным системам, по школам, по страстям, по нуждам, а к воссоединению всех в совокупную жизнь духа, любви, мира, радости о Духе Святе»[33]. Антонин был первым, кто открыто отстаивал перед священноначалием необходимость отмены нововведений синодального периода и решительно заявлял, что Русской Церкви есть чему поучиться у Греческой, отложив свой провинциальный «поместный» патриотизм.
В июне 1863 г., получив отпуск, единственный раз за более чем 40-летнее пребывание на Востоке, Антонин побывал на родине, в Батурино. В мае-июне 1865 г. он отправился в научную поездку по балканским провинциям Османской империи (Македония, Фессалия, Эпир), из которой его вызвала телеграмма посла Игнатьева. Его ждало новое назначение — в Иерусалим.
Еще в юношеских мечтах, собираясь только в Киевскую Духовную Академию, он «думал о Киеве, как о счастии другого мира, ему казалось, что за Печерскою картиною скрывается другая, и не одна, — далее ее, лучше ее, таинственнее, — что Киев есть только перепутье в Иерусалим — в рай»[34]. Однако Иерусалим того времени был мало похож на эдемский сад.
Руководство русскими учреждениями в Палестине в середине XIX в. осуществлялось параллельно и не всегда согласованно двумя различными ведомствами — Министерством иностранных дел и Святейшим Синодом. Приезду архимандрита Антонина в сентябре 1865 г. предшествовала целая серия склок, скандалов, нестроений в отношениях между Миссией, консульством и Палестинской Комиссией. Весной 1864 г. Иерусалим покинул в результате затяжного конфликта с консульством глава Русской Духовной Миссии епископ Кирилл (Наумов) — доктор богословия, бывший профессор и инспектор Петербургской Духовной Академии. И постарался об этом консул А.Н. Карцов — замечательный дипломат, которого все — и в Министерстве, и, особенно, посол Игнатьев, считали человеком способным и перспективным. Столкновение интересов Церкви и интересов светски ориентированного дипломата было неизбежно. Карцов не нашел другого применения своим дипломатическим талантам, как интриговать против… Русской Духовной Миссии и ее начальника, добиваясь того, чтобы епископа Кирилла отозвали из Иерусалима. Менее чем через год (в 1865 г.) вынужден был оставить свой пост и присланный на замену епископу Кириллу архимандрит Леонид (Кавелин) — тоже не случайное лицо в истории русского монашества, гвардейский офицер, постриженник знаменитой Оптиной пустыни, церковный историк и писатель, позже настоятель Новоиерусалимского Воскресенского монастыря и наместник Троице-Сергиевой Лавры. А выслан из Палестины как персона поп grata он был по настоянию Блаженнейшего Патриарха Иерусалимского Кирилла, по проискам того же Карцова.
В Св. Синоде всерьез задумались, как быть дальше с РДМ. И решили послать туда — в качестве последней меры — архимандрита Антонина. Так, почти случайно, по игре ведомственных амбиций и личных честолюбий, в Святой Земле появился один из главных деятелей Русской Церкви на Востоке и основатель Русской Палестины.
Но хотя приезжает он в Иерусалим как лицо, удобное для обеих противоборствующих сторон — МИДа и Св. Синода, протеже графа Игнатьева, с одной стороны, и митр. Филарета — с другой, в противостоянии сторон мало что изменилось. В истории почти 30-летнего служения его в Иерусалиме трудно найти хоть один продолжительный период затишья и покоя. В 1870-х гг. неоднократно ставился вопрос о закрытии Миссии и перемещении архимандрита Антонина — в том числе «на повышение», с возведением в сан епископа в Сан-Франциско. Процитируем страницу из дневника:
«Воскресенье. 29 марта 1870 г. Телеграмма гласила так: Petersbourg № 3691. Слов 30. День отправки 8 (марта н. с), час 5-й вечера. Ну те-с? Далее следует чушь: A etat intieur. После чуши сушь: Archimandrite Russe Antonin. Jérusalem. После суши глушь: Le Synode vous destine une chaise diocesaire en Amérique. Avez vous des causes legales de refuser? Réponse pour vingt mots payée. George Tolstoy[35]. Потомок! Можешь представить мое озлобление! En AMERIQUE!!! Это ведь подалее Камчатки, которою я когда-то пугал маменьку, желавшую видеть меня владыкой. Ту же минуту отправился к консулу. Нашел его в биллиардной с пашой и испанским консулом. При помощи его послал тогда же ответ такого рода: St. Pétérsbourg. Saint-Synode. Comte Tolstoï. «Je solliate la faveur de rester ici pour cause de santé! Antonin»[36]. Кавас понес ответ, а я пошел домой, полный яростных чувств и самых горьких размышлений о силе, ломящей солому. Вот прошло уже 5 часов с получения телеграммы. Ярость сменилась похабным подсмеиванием над самим собою. А! Ты сцепился своими гнилыми зубенками с великоименитою Пал<естин>скою Комиссиею и много(по)ведным Азиатским Департаментом. Вот же тебе на зубы une chaise en Amérique. Это будет подальше даже Азии. О читатель XX столетия! Всмотрись в черты лица моего, и ты увидишь, что они дышат злорадованием. Если бы: en Sibérie, и то было бы уже очень едко. А то: en Amérique. Vicisti Galilaee![37]»[38].
И, однако, Антонин «пересидел» в Иерусалиме пятерых консулов и четырех Иерусалимских Патриархов — «вдали от родины, среди не только чуждых, но постоянно враждебных элементов, где приходилось не только взвешивать каждое слово, но… даже самую потаенную, задушевную мысль»[39]. Он одолел «систему», потому что противопоставил ей не политику и не интриги, а дела серьезные и беспроигрышные: изучал библейские древности, покупал участки земли, связанные с теми или иными ветхозаветными или новозаветными преданиями, строил странноприимные дома и церкви. Им были приобретены участки в Хевроне (с Мамврийским Дубом, 1868; ныне — принадлежащее РДМ подворье в честь Святых Праотцев), в Яффе (1869; ныне — подворье праведной Тавифы), в Айн-Кареме (1871; ныне — Горненский Свято-Казанский женский монастырь), на Елеоне (1871; ныне — Русский Вознесенский монастырь), в деревне Силоам («Могила дочери фараона», 1873), в Иерихоне (1874; подворье св. Иоанна Предтечи) и др.[40].
Создание Русской Палестины — целой инфраструктуры храмов, монастырей, паломнических приютов и земельных участков — стало главным подвигом жизни Антонина. «Только ему одному, его твердости, его настойчивости Православная Россия обязана тем, что стала твердою ногою у Святого Гроба»[41]. Это помогло не только спасти Миссию и укрепить ее положение, но и расширить влияние России в Святой Земле. Антонин оказался в очень удобном положении — нашел средство противостоять и МИДу, и Синоду: когда на него давил Синод, он жаловался в МИД и наоборот. И каждый раз главным аргументом становилась Русская Палестина — реальный фактор, с которым чиновники в Петербурге не могли не считаться[42].
Не нужно думать, будто Антонин покупал без разбору выставленные на продажу участки. Более того, речь шла не просто о памятниках, представляющих интерес для археолога. В Иерусалиме о. Антонин встретился с редким, может быть, единственным на земле напластованием сакральных пространств — ветхозаветного «Города Царей», римской языческой Элии Капитолины, византийского города Константина и Елены, храмового комплекса Гроба Господня крестоносцев, Via Dolorosa францисканцев. И ему посчастливилось не только удачно вписаться в процесс палестинского «сакрального проектирования», но и поставить своеобразные авторские «точки»: открыв (почти назначив) Порог Судных Врат на Крестном пути, увидев во сне, а затем построив Русскую Свечу на Елеоне, сделав русской собственностью Дуб Мамврийский в Хевроне, устроив «приют Закхея» в Иерихоне, дом праведной Тавифы — в Яффе, православный «Горний Град Иудов» — в Айн-Кареме.
В большом и многообразном литературном наследии архимандрита Антонина, наряду со специальными работами (гомилетическими, библеис-тическими, церковно-историческими, археологическими и археографическими), совершенно особое место занимает цикл статей и корреспонденции, опубликованных за годы пребывания в Палестине и объединенных нами общей рубрикой «Из Иерусалима». Они появлялись в разных периодических изданиях: «Душеполезное чтение», «Церковная летопись «Духовной Беседы», «Христианское чтение», «Херсонские епархиальные ведомости», «Труды Киевской Духовной Академии», «Гражданин», «Церковный вестник»; в разных городах — Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе.
При некоторых жанровых различиях эти работы представляют собой живую летопись Иерусалима за четверть века. Есть среди них очерки о выдающихся лицах и событиях, есть серьезные аналитические исследования. Особняком стоят некрологи и надгробные слова, которые всегда очень проникновенно говорил архимандрит Антонин.
Публикации различаются авторскими подписями. Антонин не только был многолик и разносторонен, даже его монашеское имя расслаивается в «многоцветном Антонине» — «сегодня"Благочестивом", завтра"Философе", послезавтра"Каракалле"»[43]. Изобретателен и необычен был он в своих криптонимах и псевдонимах, почти никогда не подписывался собственным именем. Из 52 корреспонденции лишь несколько, имеющих принципиальный и официальный характер, помечены: «От начальника нашей Иерусалимской Миссии».
Как сказал он однажды в дневнике, «жаль мне до смерти всего прошедшего, а потому и вчерашнее маленькое событие тоже стало какой-то запятой, отсекшей у меня безвозвратно нечто, бывшее дотоле настоящим и радовавшее меня. Одной заботой меньше, это правда, но зато ведь и одним застенком от приближающегося грозного облика смерти тоже меньше. Когда я научусь быть космополитом бытия и перестану хвататься за былинки жизненной дороги, чтобы как можно замедлить путь свой? О, Андрей, Андрей! Не выживешь тебя никак из Антонина». Этими «былинками» были для Антонина обозначения, связанные с родиной — «А. и Б.» («Андрей из Батурины»), Солодянский — по речке Солодянке, то же в латинском написании Sol., Отшибихин — по хутору Отшибиха рядом с Батурином и др.
Чем объяснить нежелание о. Антонина подписывать свои работы? В первую очередь, тем, что Св. Синод и другие российские власти весьма сдержанно относились к публичности того или иного должностного лица. Это относилось не только к лицам духовного звания, но и чиновникам МИДа. Конечно, в Св. Синоде, в МИДе, в редакциях газет и журналов знали подлинное имя автора. Тем не менее о. Антонин называет себя в корреспонденциях «Из Иерусалима» исключительно в третьем лице, иногда пишет от имени случайного якобы русского паломника «Хаджи», подписывается псевдонимами, — но говорит то, что считает нужным сказать. Не боясь отстаивать свое мнение ни перед обер-прокурорами Св. Синода, ни перед митрополитом Филаретом, архимандрит Антонин как бы «исполнял некоторый долг своего бытия на земле»[44] и всегда дорожил этой, пусть и ограниченной свободой. При том, что в работах о. архимандрита нередко содержатся весьма нелицеприятные высказывания и суждения[45], его скрашенное игрой псевдонимов публицистическое творчество в условиях жесткой гражданской и церковной цензуры может быть оценено сегодня как церковный и гражданский подвиг.
Что касается объема литературного наследия, его пытался фиксировать при жизни еще сам архимандрит Антонин. Например, 10 августа 1876 г. он записывает в дневнике: «Каталогизирование всех отпечатанных мною с 1843 г. статей больших и малых… Набирается больших и малых до 80»[46]. В списке публикаций Антонина, который напечатал в год смерти автора (1894) известный библиограф СИ. Пономарев, значилось 105 работ[47]. Степан Иванович учел только те работы, которые ему в свое время показал или позже прислал в оттисках автор. В переизданном нами, исправленном и уточненном, варианте пономаревской библиографии их было 107[48]. При подготовке настоящего издания мы смогли пополнить список прижизненных публикаций до 144 работ, причем оказалось, что за некоторые годы их число в 2–4 раза превышает цифру, указанную первым библиографом Антонина.
Тем не менее, есть основание думать, что и сегодня нами выявлены не все публикации о. Антонина. Это касается, в первую очередь, его ранних работ: статей и переводов, опубликованных без подписи в киевском академическом журнале «Воскресное чтение» в 1843–1850 гг. Во-вторых, сам Антонин неоднократно говорил о нескольких своих публикациях на греческом языке в афинской печати (известна только одна). В-третьих, есть сведения, что Антонин посылал какие-то свои работы для издания в Германии. Словом, библиографам еще предстоит потрудиться.
Кроме того, не все работы, подготовленные им для печати, были опубликованы. В архиве Русской Духовной Миссии в Иерусалиме среди документов и рукописей архимандрита нами были найдены две его неопубликованные статьи, видимо, не прошедшие цензуру. Одна из них «О Духовной Миссии в Иерусалиме», отправленная в 1879 г. в редакцию «Гражданина» и возвращенная автору, впервые публикуется в настоящем сборнике.
Среди многочисленных писателей, дипломатов, путешественников, паломников, оставивших свои произведения о Святой Земле, архимандрит Антонин занимает совершенно особое место. В Иерусалиме, на этом многовековом перекрестке вер, этносов, культур и традиций, русский человек в его лице и произведениях высвечивается с особой яркостью и выразительностью. Это придает всему написанному рукой Антонина уникальную личностную окраску. Невольно ощущаешь, что имеешь здесь дело с редким феноменом, равного которому в русской культуре и найти сложно. Это, если можно так выразиться, русский человек в иерусалимском, т. е. совершенно особом, важном и высоком — измерении.
В зависимости от содержания корреспонденции о. Антонина из Иерусалима можно разделить на несколько больших групп.
Летопись церковной жизни Палестины. Хроника богослужений, канонических перемещений, избрание новых Патриархов и смерть или низложение прежних — Поместной Иерусалимской Церкви. Несколько статей посвящено Патриарху Кириллу: рассказ о его низложении, сопоставительная характеристика Патриархов Кирилла, Прокопия и Иерофея. Даже некролог или надгробное слово нередко становятся под пером Антонина церковно-исто-рическим исследованием. Примером может служить некролог, посвященный Мелетию, митрополиту Петры Аравийской, которого «русские люди, особенно из простого народа, называли коротко и просто «Святый Петр»[49].
Жизнь в Палестине давала уникальную возможность не только видеть, но и участвовать в праздновании Крещения на Иордане, Рождества в Вифлееме, Успения Божией Матери в Гефсимании, — все это создавало особое настроение у автора и передавало далеким читателям в России ощущение личного присутствия. Интересны и содержательны историко-литургические наблюдения ученого архимандрита. В первые годы жизни в Палестине его корреспонденции полны описаний греческих служб, их отличий и местных особенностей по сравнению с русскими. При этом архимандрит при всей своей любви к греческому Востоку всегда достаточно критичен.
Антонин внимательно следит за литургическими, богословскими и даже бытовыми особенностями жизни различных конфессий, что тоже выделяет его среди многих других русских публицистов, почти или совсем не интересовавшихся спецификой религиозной жизни и быта местного населения. Вполне уважительно описание о. Антонином латинского Патриарха в Иерусалиме Иосифа Валерги как «человека высокого роста, с смелым открытым лицом и большой седой бородой»; доброжелателен пересказ католической службы, заканчивающейся «трогательным напевом погребальным, восполнившим собою все, что могло казаться недостатком в богатом материальной обстановкой богослужении»; серьезен и назидателен вывод — «Церковь, которая умеет держать себя в таком строжайшем чине и знает окружать себя таким ослепительным блеском, конечно, простоит долго!»[50].
Интерес о. Антонина к инославным был продиктован в первую очередь тем, что он рассматривал русскую жизнь в Иерусалиме и русское присутствие в Палестине в контексте Вселенского православного делания и шире — христианского присутствия в мире. Хорошо известны слова архимандрита о неизбежном «разочаровании» русского паломника в Святой Земле, которое, однако, «приготовляет поклонника к выходу из той исключительности, в которую его невольно поставила его привычка видеть одно и то же у себя на родине, — оно расширит его большею частью ограниченный круг зрения на предметы знания и веры и если не тотчас, то мало-помалу приучит его к умеренности и терпимости, столь нужной тому, кто решился принесть на Гроб Господень дань и своей признательной души вместе с тысячами других, подобных ему пришельцев, часто не похожих на него ничем, кроме одного образа человеческого и имени христианского»[51].
История Русской Палестины. О. Антонина можно по праву назвать историком Русской Палестины. Из его статей и корреспонденции читатель в России впервые узнавал, что Дуб Мамврийский стал русским, что делается на Елеоне и продвигается ли там строительство русской церкви, что куплен русский участок в Иерихоне и заложен новый дом для паломников, что происходит в Горней и как постепенно складывается монастырь.
Великая заслуга о. Антонина, его умение и особый талант состояли в том, что он умел привлечь к своим замыслам самых разных людей. Он много работал с благотворителями, такими как, например, бывший министр П.П. Мельников, «некогда паломник, один из самых видных и усердных споспешников нашего дела в Палестине, хлопотами и отчасти великодушным пожертвованием которого мы сделались владельцами весьма обширного и ценного по своему значению участка земли, с поклонническим приютом и большим садом в упомянутой выше Горней, куда как бы нарочно какая-то благодеющая судьба занесла отличного человека лет 10 назад тому. Его усилиями собрано было более 20 000 рублей в течение двух-трех месяцев, чем мы и стали счастливыми собственниками дорогого и завидного евангельского места»[52]. Ездили в Иерусалим многие, но щедрых жертвователей среди благочестивых богомольцев было не так уж и много.
В очерках и корреспонденциях предстает перед нами Русская Духовная Миссия, ее служащие и деятели, среди которых было много достойных людей — игумен Вениамин, создатель Вениаминовского подворья, о. Александр Анисимов, несколько раз приезжавший в Иерусалим и читавший лекции для паломников и др. Русское консульство — дипломаты, служащие и их семьи. О. Антонин рассказывает о них с большим уважением, симпатией и интересом: «Простыми, всем доступными и ничуть не ходульными показались мне и члены нашего здешнего консульства. Так, в первый же день я видел, как наш консул, г. Кожевников, тихо и скромно, без всякого стука и тапажа, пришел в церковь на обедню вместе с своей женой, оба весьма почтенные и солидные люди, уже значительно пожилые, как благоговейно выстояли они всю службу и с тою же простотою и нецеремонностью возвращались по двору заведений домой»[53]. Служащие Палестинской Комиссии и Императорского Православного Палестинского Общества. В рассказах, касающихся организации русского паломничества и деятельности Палестинской Комиссии и «убогих деятелей» ее, Антонин впервые высказывает мысль о необходимости создания русского «Общества Святого Гроба» — будущего ИППО. И, конечно, это простые русские паломники, ради которых были созданы и Русская Духовная Миссия (1847), и Иерусалимское консульство (1858), и Палестинский Комитет (1859), преобразованный позже в Палестинскую Комиссию (1864), и Православное Палестинское Общество (1882). Не будь паломника, живой основы нашего присутствия в Иерусалиме — не нужны были бы ни Миссия, ни консульство, ни Комитет. С этой точки зрения о. Антонин обращается к защите интересов верующего народа и выступает его представителем.
История Иерусалима. О. Антонин активно и много сотрудничал с местным населением, особенно арабским и особенно православным, и писал о них — о совлечении в унию, о коптах и абиссинцах, следил, как последние на средства негуса строили свой квартал с прекрасным храмом. Помимо русских благотворителей в корреспонденциях говорится и о местных помощниках архимандрита, людях других наций и конфессий, без которых многие проекты и задумки остались бы нереализованными. Это, прежде всего, его помощники: Яков Егорович Халеби, который, познакомившись с о. Антонином сразу после его приезда в Иерусалим, стал настоящим другом, соратником и доверенным лицом. И, когда Антонин умер, именно Халеби пришел в консульство и составил полный перечень всех земельных приобретений арх. Антонина, о которых никто кроме него не мог знать. С течением времени вокруг Антонина сложился целый мир, но ведь кроме арабов были и другие — итальянцы, греки, немцы, австрийцы, евреи — помогавшие ему в финансовой и хозяйственной деятельности, строительстве и обеспечении паломнических приютов, археологии и нумизматике.
С большим вниманием и сочувствием Антонин относится к нуждам местного населения: переживает, когда зимой нет дождей и цистерны не наполняются водой, а летом засуха и неурожай; рассказывает про цены на основные продукты; сообщает фенологические подробности и местные обычаи[54].
Несколько слов о работе о. Антонина над своими статьями. В нашем распоряжении имеется уникальный источник о жизни и трудах о. Антонина — дневник, который он вел на протяжении почти 60 лет жизни. Из дневника мы узнаем процесс написания той или иной корреспонденции — можем определить, какого числа он начал работу над статьей, а когда закончил. И иногда получается, что работа над статьей занимала одну неделю, а ее переписывание две, а то и месяц. Можно представить, какой это был тяжелый труд. Приходится удивляться, как начальник Русской Духовной Миссии, обремененный массой различных обязанностей, успевал регулярно писать достаточно большие статьи. Его писательскую «лабораторию» мы узнаем из описаний очевидцев. Почти год проживший в 1873 г. рядом с ним СИ. Пономарев вспоминал: «Переношусь мысленно в Иерусалим, вижу Вас сидящего, по обычаю, за письменным столом с потухшим самоваром, с крепким застывшим чаем, окруженного хлебом, рассыпанными деньгами, нетронутыми газетами, грудою бумаг, которую Вы частенько взъерошиваете, отчего на столе царствует невообразимый беспорядок. Вижу, что Вы обложили себя по преимуществу археологической ветошью разноязычною и без остановки царапаете на бумаге"намеки тонкие на то, чего не ведает никто"»[55].
Труды архимандрита Антонина — свидетельство большого литературного дара, и эта сторона его личности далеко еще не изучена. Можно только сожалеть, что о. Антонин издал не так много книг[56]. Его литературный дар, по причине чрезвычайной занятости и многосторонности натуры, не был использован в полной мере. Иные и так осуждали его, упрекая, что он, мол, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, разбрасывается, ведет «светский» образ жизни, увлекается архитектурой, нумизматикой, археологией, наблюдает по ночам за звездами. Да, он разбрасывался, он в полном смысле был тот самый русский человек, о котором Ф.М. Достоевский сказал: «широк! я бы сузил». Но если сузить, то он перестанет быть тем феноменом мировой истории, с которым имя русского человека связано.
Потому литературный талант о. архимандрита наиболее раскрылся только в двух основных жанрах — корреспонденциях из Иерусалима и церковной проповеди (он каждый год говорил слово на Голгофе, на пассии, при обношений плащаницы, и ни разу не повторился). Находить всякий раз новые аспекты и затрагивать разные струны сердца человеческого — это чрезвычайный талант. Язык Антонина удивительно богат, ярок и выразителен. В виртуозном «плетении словес» он соединяет цитаты и использует лексику из самых разных областей, языков, жанров. Игры со стилем, игра словами из разных языков, цитаты иногда лирические, а иногда иронические, обороты и тексты церковнославянские, множество народных слов, которых мы уже давно не слышим, и неологизмов, которые Антонин придумывал сам… Говоря о языке о. Антонина, мы вплотную касаемся стихии, где наиболее ярко раскрывается душа нашего автора.
Церковный автор всегда связан каноном. А Антонин всегда писал так, как чувствовал и как понимал. Впрочем, если мы даже самым скрупулезным образом подойдем к его текстам с точки зрения канонических или богословских суждений, мы не найдем никаких отклонений от учения Святой Православной Церкви. Вся внутренняя свобода, энергия самовыражения, кипение творческой натуры — все укладывается в традиции русского православного богословствования, русской православной мысли, все есть самовыражение русского православного народа.
…Человек — это его стиль. Если попытаться назвать важнейшие особенности натуры и стиля Антонина, две стихии его внутренней жизни и творческой реализации — это ирония и нежность. Он всегда насмешлив и критичен по отношению ко всем: к себе, к сослуживцам, к начальству, к Патриархам Иерусалимским, что отнюдь не означает плохого к ним отношения. Многим виделась в этом не ирония, а раздраженность. Обер-прокурор Св. Синода К..П. Победоносцев однажды сказал, что у него — по корреспонденциям Антонина из Иерусалима — сложилось мнение, что это «человек желчный»[57]. На Антонина часто обижались, потому что принимали иронию за неприязненность и обозленность. И, пожалуй, у архимандрита были причины обижаться на жизнь — она была сложна. Но в глубине души Антонин был вовсе не таков, у него всегда находились лирические и восторженные ноты. И оценке Победоносцева, сдержанно отрицательной, уместно противопоставить совершенно иную оценку личности Антонина — слова святителя Феофана Затворника, великого нашего подвижника, создателя Русского Добротолюбия, который в одном из писем сказал: «О. архимандрит Антонин… нежный — известен мне, как отличный человек… он же и уч»[58].
Так глубоко разгадать Антонина мог только такой сердцеведец, каким был великий русский аскет и богослов святитель Феофан Затворник. Многие не понимали его. Потому «для внешних», как говорили святые отцы, характерна поляризация мнений и восприятий — для одних он был желчный человек, или, в лучшем случае, как сказал СИ. Пономарев, «бесподобный отец-заноза», для других — Антонин Нежный.
Время брало свое. 31 декабря 1890 г. Антонин записывает в дневнике, что год «перенял меня у своего предшественника… здоровым, далеко еще не совсем седым, не лысым, не безголосым, но глуховатым на правое ухо… Умом владею вполне без малейшего ущерба. Воля та же, но с прибавкой равнодушия и затем уступчивости, лености, бездейственности, увлечения первым попавшимся под руку предметом и духовной спячки, сопровождающей телесную дремоту. Память из рук вон плоха. Воображение подает в отставку. А сердце? Стало чем-то вроде духовной размазни. Готово пристать ко всему, что понравится»[59].
…На самой макушке Елеона высится 64-метровая четырехъярусная колокольня, которую в Иерусалиме называют «Русская Свеча». С площадки верхнего, четвертого, яруса ясно видна на востоке блестящая синь Мертвого моря. По преданию, одной сажени не хватило Антонину, чтобы на западе можно было увидеть Средиземное. Еще в 1886 г. архимандрит записал в дневнике: «Долго сидел там на своей высокой колокольне (только-только начинал возводиться второй ярус. — Авт.) и раздумывал о временах далеко-будущих. Роды родов будут подниматься на высоту, где я сижу, а о чем будут думать они?.. Верно, не о том, кто доставил им случай полюбоваться на целокупный образ вечно-вещей Палестины»[60].
Опорные столпы созданного Антонином сакрального пространства Русской Палестины четко определились по сторонам света. Кана Галилейская и Тивериада на севере, Хеврон с Дубом Мамврийским на юге, Яффа с храмом апостола Петра и гробницей праведной Тавифы на западе, Иерихон с Галгалским камнем и приютом Закхея на востоке — вот КРЕСТ, которым осенил о. Антонин Святую Землю. В средокрестии — Иерусалим с Порогом Судных Врат, с Горней по левую и Елеоном по правую руку.
Р.Б. Бутова
Оглавление
- «Образ вечно-вещей Палестины»
- I. Церковная жизнь святого града
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Антонин (Капустин), архимандрит. Автобиографическая записка // Венгеров С.А. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. СПб., 1889. Т. 1. С. 627.
6
Поспехов Д.В. Биографическая заметка // Феофан (Авсенев), архимандрит. Из записок по психологии. Киев, 1869. С. XIII.
8
Письмо от 10 июня 1850 г. Цит. по: Киприан (Керн), архимандрит. Отец Антонин (Капустин), архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1817–1894 гг.). М, 2005. С. 57–58.
10
Papoulidh — К.К. Ό 'Ελληνικός Κόσμος του Αντωνίνου Καπούστιν (1817–1894). Συμβολή στην Πολιτική της Ρωσίας στη Χριστιανική Ανατολή το 19ο Αιώνα. Θεσσαλονίκη, 1993. 200 σ.
12
См. напр.: Arcimandriitou Antwninou Kapoustin. Υπόμνημα περί ανασκαφών γενομένων εν διαστήματι ετών 1852—56 εν τή Εκκλησία Νικόδημος εις Αθήνας // Εφημερίς Αρχαιολογική. 1856. Φυλ. 43. Σσ. 1449–1456.
13
Хитрово Β.Η. Речь на годовом общем собрании ИППО 21 мая 1894 г. [Памяти архимандрита Антонина] // Сообщения ИППО. 1894. Июнь. С. 309. См. с. 452 наст. изд.
15
Дмитриевский A.A. Начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин (Капустин) как деятель на пользу Православия на Востоке, и в частности в Палестине. (По поводу десятилетия со дня его кончины) // Сообщения ИППО. 1904. Т. XV. Вып. 2. С. 108. См. также: Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. М.; СПб., 2009. С. 409.
16
Донесение российского поверенного в делах в Афинах И.Э. Персиани от 12 ноября 1853 г. Цит. по: Papoulidh — К.К. Ό Ελληνικός Κόσμος του Αντωνίνου Καπούστιν… Σελ. 139–140.
17
Антонин (Капустин), архимандрит. Христианские древности Греции. Статья первая. О древних церквах города Афин // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1854. Ч. 81, отд. 2. С. 45–47.
18
Письмо священника Иоанна Капустина к иеромонаху Антонину. Батурино. 23 ноября 1851 г. // Архив Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Папка 65. Дело 1413 (листы в деле не нумерованы).
19
Антонин (Капустин), архимандрит. О разрытиях внутри российско-посольской церкви в Афинах // Известия Русского Археологического общества. СПб., 1859. Т. 2, Вып. 3. С. 130.
20
Timoqeo — G. Saka-, arcim. Ένας άγνωστος θησαυρός. Ιερός Ναός Αγίας Τριάδος Ρωσικής Παροικίας Αθηνών. Αθήνα, 2006. Σελ. 21–26.
21
Материалы для истории Екатеринбургской епархии. Иона, епископ Екатеринбургский, викарий Пермской епархии, бывший на кафедре с 1846 по 1859 г. // Екатеринбургские епархиальные ведомости. Екатеринбург, 1914. № 29. С. 17, 19.
23
Крупными событиями в русской византинистике стали «Письма из Вифинии» (Христианское чтение, 1862–1863), с описанием древностей Никеи, а также книги, содержащие материалы путешествия Антонина 1865 г., изданные много лет спустя (В Румелию. 1879; Из Румелии. 1886). Том I заключает в себе описание путешествия из Константинополя в Солунь и далее по Македонии до г. Битоля, том II — путешествие в Старую Болгарию, Охрид, Костур, Прилеп, затем в Эпир и Янину, с экскурсом в Фессалию для посещения Метеорских монастырей и последующим пребыванием в Арте. Книга интересна обильным материалом о греческой фанариотской иерархии, об отношении ее к славянской пастве и к славянскому языку в богослужении. В научном плане наиболее важны археологические очерки старинных храмов (в т. ч. Софийских соборов в Солуни, в т. I, и в Охриде, в т. II), с объяснением надписей, а также описание рукописей Метеорских обителей.
24
РГИА. Ф. 1561. Оп. 1. Д. 16. Дмитриевский A.A. Граф Н.П. Игнатьев как церковно-по-литический деятель на Православном Востоке. (По неизданным письмам его к начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме о. архимандриту Антонину Капустину). СПб., 1909. То же. Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 465–558.
26
См. нашу публикацию: Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. 1. Хронологический список сочинений и переводов его. 2. Статьи о нем // Подг. к печ. и предисл. Р.Б. Бутовой // Богословские труды. Сб. 36. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме: новые документы и материалы. М., 2001. С. 239–251. Исправленный и дополненный перечень см. с. 477–493 наст. изд.
27
Как писал A.A. Дмитриевский, «издатель памятника, митрополит Филофей Вриенний был только внимательным чтецом Каталога Антонина» (Дмитриевский A.A. Путешествие по Востоку и его научные результаты. Киев, 1890. С. 5).
28
Антонин (Капустин), архимандрит. «Жаль мне до смерти всего прошедшего» (Страницы из дневника) / Подг. текста Р.Б. Бутовой и Г.В. Фролова. Предисл. и примеч. Р.Б. Бутовой и H.H. Лисового // Россия в Святой Земле. Документы и материалы. М., 2000. Т. II. С. 562–567. (Глава: «Описание рукописей в библиотеке Лавры св. Саввы Освященного»).
29
Фрагмент дневника о поездке на Синай и работе в монастырской библиотеке опубликован: Лисовой H.H. Архимандрит Антонин (Капустин) — исследователь синайских рукописей. (По страницам дневника) // Церковь в истории России. Сб. 4. М., 2000. С. 197–225.
30
Гардтгаузен В.Э. (1843–1925) — известный немецкий археограф и палеограф. См.: Catalogue codium graecorum Sinaiticorum scripsit W. Gardthausen — Lipsiensis. Oxon, 1886.
32
Цит. по: Герд A.A. Архимандрит Антонин (Капустин) и его научная деятельность (по материалам петербургских архивов) // Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999. С. 32. Подробный анализ плагиата см.: Дмитриевский A.A. Путешествие по Востоку. С. 120–148.
33
Письмо настоятеля Русской Посольской церкви в Константинополе архимандрита Антонина (Капустина) митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Константинополь. 10 января 1861 г. // Архив Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Папка 67. Дело 1421. (Листы в деле не нумерованы).
35
Фр. «Синод вас назначает на епископскую кафедру в Америке. Есть ли у вас легальные причины отказаться? Ответ для двадцати слов оплачен. Юрий Толстой».
37
«Vicisti Galilaee!» («Ты победил, Галилеянин!») — слова, с которыми обратился к Христу на смертном одре император Юлиан Отступник (361–363 гг.).
38
Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1870 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/12. С. 49–50.
39
Хитрово В.Н. Речь на годовом общем собрании ИППО 21 мая 1894 г. [Памяти архимандрита Антонина] // Сообщения ИППО. 1894. Июнь. С. 299. С. 446 наст. изд.
40
Лисовой H.H., Платонова З.И., Савушкин В.А. Сводный каталог русских недвижимости в Святой Земле // Россия в Святой Земле. Т. I. С. 691–719.
42
Когда возник вопрос о дальнейшей судьбе земельных участков, приобретенных о. Антонином, и Св. Синод весной 1872 г. потребовал от начальника РДМ «подробных объяснений, чем он руководствовался в действиях своих при покупке земельных участков», если «действия его оказываются несообразными с данной ему инструкцией», а «разрешения на приобретения в Палестине от Синода не давалось» (Россия в Святой Земле. Т. II. С. 187–188), архимандрит в ответ пригрозил «продать эти участки в собственность иноверцев» (там же. С. 188). И тут уже МИД потребовал, «чтобы он ни в каком случае не приступал к отчуждению приобретенных им на русские деньги участков в Палестине, так как вопрос об этих приобретениях перенесен на политическую почву» (там же).
43
Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б.IV. № 853/23. С. 2. — О. Антонин перечисляет трех римских императоров: Тита Аврелия Фульвия Бойония Антонина Пия — Благочестивого (86—161), Марка Аврелия Антонина — Философа (121–180) и М. Аврелия Севера Антонина — Каракаллы (186–217).
44
«Я… неизбежно колебался между снедавшей меня ревностью говорить от имени истины и страхом сказать что-нибудь от, не менее поедающего добродетель человеческую, тщеславия. Теперь я знаю, как мне надобно смотреть на то, что я нужусь высказывать почти всем и каждому, как бы исполняя некоторый долг своего бытия на земле. Теперь я имею утешительное убеждение, что не из самообольщения вытекает мое слабое слово и скудное дело. Сознаю все, что мне может быть поставлено на вид при самовзысканном восхождении моем на кафедру учительства. Даже от Вас не дивно было мне услышать признание незаконным права рассуждать афинскому архимандриту о предметах всеобщего церковного значения». Цит. по: Киприан (Керн), архимандрит. Отец Антонин (Капустин), архимандрит и начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме (1817–1894 гг.). М, 2005. С. 122.
45
«К отзывам, самым дурным, приучил нас давно еще пресловутый"Колокол". В хороших также мы умеем находить предмет поучения для себя. Соболезнование автора <Ушинского> о том, что нам недостает времени делать свое дело, нам весьма понятно. Мы понимаем даже более глубокую махинацию высших автора сфер, стремящуюся совсем закрыть Иерусалимскую Миссию, как бесполезное учреждение, но, несмотря на то, остаемся верными той задаче, с которой Россия с такою славою и честью выступила когда-то на единоверном Востоке — в колыбели христианства — поистине «на страх врагам» и на радость друзьям, и от которой какая-то необъяснимая фатальная сила старается теперь отвлечь наше общество назад». Цит. по: Интересы Русской Церкви и поклонничества в Палестине. (Получена из Иерусалима от настоятеля нашей Миссии) // Церковный Вестник. 1875. № 50. С. 4. С. 191 наст. изд.
47
Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. (Хронологический список сочинений и переводов его) // Труды КДА. 1894. Т. 3. С. 636–652.
48
Пономарев С.И. Памяти отца архимандрита Антонина. (Хронологический список сочинений и переводов его). Подг. к печ. и предисл. Р.Б. Бутовой // Богословские труды. М., 2001. С. 239–251.
49
Преосвященный Мелетий, наместник Иерусалимского патриархата. Некролог // Церковная летопись Духовной беседы. СПб., 1868. № 5. С. 124. С. 371 наст. изд.
50
Посвящение латинского епископа в Иерусалиме. (Из письма поклонника П.Г. П-ни). // Христианское чтение. СПб., № 23. С. 469–488. С. 67 наст. изд.
53
Святоградские заметки (письмо в редакцию) // Церковный вестник. СПб., 28 февраля 1881. № 9. С. 5–8. С. 291–292 наст. изд.
54
«Святой Земле в близком будущем угрожает великое бедствие или по крайней мере неблагополучие, — голод. Давно не бывалая засуха продолжается через всю зиму. Бывало, с ноября месяца начинаются северо-западные ветры, несущие с собою стужу (относительно говоря) и дождь. Самое редкое зимнее явление бывало — восточный ветер. На сей злополучный год у нас на горах почти постоянно дует восточный заиорданский ветер. Небо ясно бывает по-летнему иногда через целую неделю. Еще с начала осени стали носиться зловещие слухи о предстоявших невзгодах атмосферных и иных. Какие-то три, наиболее чтимые, иерусалимские еврея в одну и ту же ночь будто бы увидели один и тот же сон, извещавший их, а через них и весь Святой Град, что предстоят три великие бедствия для края: бездождие, саранча и холера» (Из Иерусалима //Херсонские епархиальные ведомости. Одесса, 1870. № 6. С. 234). С. 120 наст. изд.
55
«Портрет о. арх. Антонина, нарисованный искусным пером Степана Ивановича, вполне верен действительности, и мы в 1887–1888 годах часто по вечерам наблюдали его в этой обстановке, с той, впрочем, разницею, что забытый на самоваре чайник кипел и потоками густого чая, текущего по самовару, выводил его из забывчивости» (Дмитриевский A.A. Памяти библиографа и вдохновенного певца Святой Земли СИ. Пономарева. (По переписке его с о. архимандритом Антонином и В.Н. Хитрово) // Дмитриевский A.A. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 579).
56
Заметки поклонника Святой Горы. Киев, 1864; Пять дней на Святой Земле и в Иерусалиме в 1857 году. М, 1866; В Румелию. СПб., 1879; Из Румелии. СПб., 1886.
57
«К.П. Победоносцев… принял… <В.Н. Хитрово>"замечательно любезно, продержал около часу и подробно расспрашивал обо всем"… Весьма благосклонно Константин Петрович отнесся к… другим… планам относительно Миссии, выразив сожаление, что он лично не знает о. архимандрита Антонина и, судя по его корреспонденциям,"составил себе о нем мнение, как о желчном человеке"». Цит. по: Дмитриевский A.A. Императорское Православное Палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века. 1882–1907. М; СПб., 2008. С. 226.
