Отвергнутые

Ярославия Кузнецова, 2019

Гибель четырех подростков, взявшихся за руки и шагнувших под приближающийся состав, всколыхнула весь мир. По словам тех, кто их знал, у ребят не было ни единого мотива совершить такой страшный поступок. Но так ли хорошо их знали окружающие?

Посвящается моему дедушке, который знал,

чем закончилась эта история

Возмездие антагониста

Хроника событий.

11 февраля.

«Почему они это сделали?»

Заголовок, напечатанный на фоне железной дороги кровью четырёх подростков, гремел с обложки каждой городской газеты. Дикторы в новостях прикрывали лица маской скорби, зачитывая тяжелые строки с крохотных экранов, припрятанных в глубине студии, подальше от взгляда внимательного зрителя. Известные телеведущие, примелькавшиеся в прайм — тайм федеральных каналов, то и дело пускали скупую слезу, проговаривая заученную наизусть фразу о том, насколько велико их сочувствие родственникам погибших. Независимые интернет — порталы пытались дать объективную оценку трагедии, публикуя бесконечные статьи на тему: “Как на ранних стадиях распознать в своём ребёнке склонность к суициду”.

Рейтинги абсолютно всех средств массовой информации уверенно ползли вверх.

Охочие до горячих сенсаций журналисты устроили осадное положение убитым горем семьям, чьи дети взялись за руки и шагнули на рельсы под аккомпанемент оглушительного сигнала приближающегося междугороднего экспресса.

«Четверо подростков из небольшого городка, расположенного в ста километрах к северу от столицы, вечером десятого февраля взялись за руки и шагнули навстречу приближающемуся составу. Они не оставили записок, которые могли бы стать ключом к разгадке мотивов их страшного поступка. По словам тех, кто их знал лично, ребята были очень дружны между собой и проводили вместе свободное от учебы время. Все четверо воспитывались в благополучных семьях. Учителя о них отзываются как о прилежных и любознательных учениках. Почему они это сделали? Никто из их окружения не может дать однозначного ответа на этот вопрос. Расследованием трагедии сейчас занимаются следственные органы. Мы будем держать вас в курсе событий»

12 февраля.

— Утром моя дочь позавтракала двумя сырниками с вишневым джемом и выпила чашку кофе с молоком. Она, как обычно, переписывалась с друзьями в чате и одновременно общалась со мной на тему выбора экзаменов для поступления в десятый класс. Она сидела на табурете на мягкой подушке, поджав под себя ноги, и ножом старательно разрезала свой завтрак на маленькие кусочки. Вы знаете, мы совсем недавно поставили ей брекет-систему, и пользование ножом за приемом пищи стало её обыкновенным ритуалом. Она резала сырник. Я мыла посуду. Мы болтали и смеялись. Всё было так обычно, как в любой другой день. Это утро ничем не отличалось от тысяч других, — рассказывала молодая мать лет тридцати с небольшим, прерываясь всхлипываниями.

— Моя дочка крутилась перед зеркалом, когда я случайно задел её локтем. Она нарочито громко вскрикнула и попросила быть осторожней. Я отчитал её за излишнюю вульгарность. Она недовольно поджала губы и бросила косметику в свою сумку. Она всегда просила отстать, а я ведь просто переживал за неё. Я был слишком строг с ней. Моя дочь не заслуживала подобного отношения. Теперь я всё время думаю о том, что она, скорее всего, не знала, как сильно я её люблю, — вспоминал отец, потирая виски, переливающиеся ранней сединой в свете студийных софитов. Здесь он находился не ради славы. Хождение по всем этим бесконечным телепередачам давало надежду на то, что история с его дочерью не канет в лету, оставшись нераскрытой. Страдания в прямом эфире приравнивались к ощутимому пинку следственным органам для слаженных действий на всех этапах дальнейшего расследования. Он сам много лет отработал в полицейском управлении и четко знал, о чём говорил. Только таким образом можно придать ускорение делу, которое вот-вот станет гиблым, если не раскрыть его по горячим следам.

— Дочь поцеловала меня в щеку и с грохотом захлопнула дверь. Но через мгновение отворила её и попросила прощения. Она пояснила, что не хотела хлопать, что во всем виноват сквозняк. Я рассмеялась, потому что мне всегда нравилось, как она делает виноватое лицо там, где можно обойтись и без него. Я собиралась заправить стиральную машину, когда услышала, как входная дверь снова открывается. Дочь прискакала на одной ноге. Теплый сапог с отломанным каблуком она держала в руках. Быстро переобувшись в удобные ботинки, снова поцеловала меня и умчалась. В этот раз уже навсегда. Если бы я только могла подумать о том, что вижу её в последний раз. Я заперлась бы с ней в комнате и на коленях умоляла не делать этого. Не существует нерешаемых проблем и безвыходных ситуаций. И солнце не светит на протяжении всей жизни. Иногда нужно просто переждать сложности, если нет сил справиться с ними сегодня. Именно это я бы сказала ей в то утро, когда она смеялась над своей неловкостью, махая сапожком со сломанным каблуком. У меня просто не укладывается в голове, как моя ласковая и озорная девочка могла шагнуть под поезд. Я не верю, что она сделала это сама. Её кто-то заставил, — безутешную мать душили слезы, но никто не пытался её успокоить. Знали, что это не имеет смысла. Единственный во всём мире человек, способный дать ей умиротворение, несколько дней назад вместе с друзьями резко оборвала свою жизнь, едва успевшую начаться.

— В тот вечер он впервые после страшной трагедии, затронувшей нашу семью в сентябре, вышел из своей комнаты. Все полгода до этого дня он сторонился нас, будто в случившемся видел отчасти и нашу вину. Мы сидели на диване. Я вязала, а муж читал детектив. Сын подошел к нам неслышно. Я даже не смогу вам сказать, как долго он простоял на пороге зала, засунув руки в карманы и наблюдая за нами со стороны. Он улыбнулся, когда мы обратили на него внимание и предложил заварить чай, чтобы провести вечер всей семьей под просмотр доброй комедии. Во время фильма он много шутил и смеялся вместе с нами, совсем как раньше. Мы тогда еще подумали, что он, наконец, пережил наше горе и теперь жизнь пойдет своим чередом. А на следующий день он шагнул под поезд со своими лучшими друзьями, — завершила свой рассказ женщина с потухшим взглядом и седой головой. Зрительный зал издал дружный вопль массового удивления, но ей было всё равно. Прийти сюда велел отец одной из девочек, погибшей вместе с её сыном. Большую часть жизни он отработал в полицейском управлении и теперь всеми силами пытался организовать шумиху вокруг дела о гибели четырех подростков, чтобы кто-нибудь особо умный не вздумал его закрыть за отсутствием состава преступления.

Четверо жизнерадостных подростков не могли уйти по собственной воле. В этом не сомневались те, кто знал их лично.

13 февраля.

— Первый школьный хулиган, с которым невозможно было сладить, — звенящим полушепотом делилась с репортершей местной газеты молодая преподавательница. — Хамил всем учителям, не признавал авторитетов. Единственный, кто имел на него хоть какое-то влияние, был его лучший друг. Ну, тот, вообще, наша местная звезда! Абсолютно очаровательный парнишка. В младших классах он ходил в синей жилетке с бабочкой, подобранной в тон. А когда подрос, то создал себе уникальный стиль, благодаря которому выгодно выделялся из толпы. Его невозможно было не заметить. А заметив, не полюбить. Если на просторах интернета остались видео, которыми он так сильно увлекался последние годы, то обязательно посмотрите их. Даже дреды нисколько не портили его, наоборот, придавали внешний шарм и искорку незаурядности. По нему страдали все школьные девчонки. Сколько он записок любовных получил за все годы учебы, а сколько слез из-за него было пролито, не счесть! Ужасная трагедия! Я никогда не смогу его забыть.

После удивленно-вопросительного взгляда репортерши тут же исправилась:

— Всех не смогу забыть. Все они замечательные добрые ребята, но вот он, конечно, особенный парнишка. Рожденный стать звездой. Безумно жаль.

По всей стране гремела история четырех подростков, решивших прервать свои жизни, не оставив равнодушным ни единого жителя страны.

Немолодая женщина со старческим пучком на голове и в цветастом переднике, вытащила из кухонного шкафчика початую банку мясного корма для своего кота.

— Тише ты, — зашипела она недовольно на рыжего бандита с рваным ухом, выкладывая дурно пахнущую массу в его алюминиевую миску.

Кот крутился у её ног, ожидая, когда же хозяйка соизволит опустить миску на клеенку, расстеленную в углу у плиты. Но она не торопилась. Щелкнув красной кнопкой пульта, дождалась включения старенького цветного телевизора и уткнулась в экран, автоматическим движением продолжая выскребать желейные ошметки из консервной банки.

— Я считаю, что в нашей стране одна из самых главных проблем — это перегруженность подростковой неокрепшей психики бесполезной информацией, — уверенно вещал мнимый эксперт в одной из бесконечных телепрограмм, посвященных четырем погибшим ребятам. — Они не могут отфильтровать мусор, черпаемый из недр интернета. Да, пускай он и задумывался изначально как хранилище всех данных, что есть в мире. Но для чего нашим детям знать постельные подробности однодневных самовыдвинувшихся звездуль? Секс сейчас перестал быть чем-то интимным и личным. Дерзкие танцоры, раскрепощенные певички и бесстыжие блогеры — вот самая главная проблема молодого поколения! Оторвите ваших детей от гаджетов и выведите их в парк на пикник, тогда ваш ребенок никогда не задумается о том, чтобы взять за руки друзей и шагнуть вместе с ними под приближающийся состав! У них должен быть подстрекатель. Найдем зачинщика — найдем причину.

Выслушав эту длинную бессвязную тираду, женщина усмехнулась и отерла лоснящийся лоб краем передника.

— Мэрлин, ты это слыхал? — обратилась она к коту. — Найдут они зачинщика, как же! Почти полгода прошло, как мы с тобой остались вдвоем на белом свете, а они так и не смогли отыскать ни единого свидетеля. И ребята сейчас прогремят на всю страну, а потом народ переключится на свежую громкую историю, а мы так и останемся прозябать позабытые Богом. Страна огромная. Каждый день в любом её уголке может случиться всё, что угодно. Справедливости на всех не хватит. Жри, ненасытная скотина.

Сделав недовольное лицо, она ударила миской о пол и ногой пнула её к стене. Кот рванул с места, словно огненная молния. Женщина глянула на него, а затем, неожиданно для себя, наклонилась и почесала его за ухом. Её расчерченное морщинами лицо на миг разгладилось и открыло возраст, не превышающий и сорока пяти. Много лет она терпела этого кота ради своих близняшек. Её девочки притащили животное в дом, когда им не было еще и десяти. Возились с ним, как с родным, потратили на его лечение все свои карманные деньги, подаренные на праздники. И теперь, когда отлаженная годами жизнь этой женщины рухнула, оказалось, что у неё нет больше никого, кроме этого кота, ради кормежки которого нужно заставить себя подниматься с кровати минимум два раза в день.

14 февраля.

— Не замечала ли я чего-то странного в поведении своей дочери в последнее время? — переспросила заплаканная женщина в годах, сидящая на краешке деревянного обшарпанного стула в кабинете следователя. — Спросите лучше, когда она не была странной. Она хватала куски жизни, даже не пытаясь увлечься чем-то серьезно и вдумчиво. Писала стихи. Так много, что наберется на целый сборник. Потом бросила и взялась за музыку. Играла на гитаре незамысловатые мелодии, напевая под них свои стихи. Потом ей надоело, и она записалась в секцию восточных единоборств. По вечерам часами сидела в полной темноте и дышала благовониями, провоняла мне всю квартиру. Ранее были курсы испанского. Вот скажите, на кой ей мог сдаться испанский язык в нашей глубинке? Целыми днями болтала на непонятном дуэнта морэ. Что это за слова? Что они означают? Я никогда не понимала, что творится в голове моего ребенка. Единственное, что мне хотелось делать для неё: не ограничивать свободу. Мне хотелось помочь ей расправить крылья. Видимо, она была еще не готова летать сама. И в этом виновата только я одна.

— Он не расставался с камерой ни на минуту, — вспоминал отец, задумчиво почесывая щетину с проблесками седины на щеках. — Она так интересно цеплялась на руку, и он носил её вместо часов. Знакомые рассказывали, что мой сын знаменит в определенных кругах. Но я не смотрел его… влоги? Кажется, так это называется? Иной раз я замечал камеру у него в руках даже ночью. День за днем он осознанно превращал свою жизнь в реалити — шоу. Иногда он просил меня надеть приличную футболку, чтобы записать видео со мной. Чаще всего это был спор на какую-либо тему. Например, что он никогда не сможет месяц подниматься в пять утра ради часовой пробежки вокруг школьного стадиона. Спор окончился тем, что мы с ним стали бегать вместе. Я до сих пор продолжаю это делать, в надежде, что он ко мне вдруг присоединится… Вы знаете, я понял, что дела плохи, когда увидел камеру, лежащей на столике в коридоре. Именно в тот момент мне показалось, что я больше никогда не увижу своего ребенка.

Молодой отец на автомате бросил бутылочку со смесью в микроволновую печь на тридцать секунд и устало опустился на стул, одной рукой придерживая своего любопытного сына. Мальчишке едва исполнился годик, но его первый в жизни день рождения никто не праздновал. Если бы была жива его мама, она бы, наверняка, заказала в кондитерской двухъярусный торт и вызвала парочку детских аниматоров. Она умела делать праздник. Она сама была настоящим праздником. Когда сын научится разговаривать и спросит, какой была его мама, отец ему ответит, не раздумывая ни секунды. Она была самой лучшей. Она любила их обоих больше жизни, ведь они оба и были её жизнью. Сам он не способен на такую чистую и всеобъемлющую любовь. Поначалу, когда вещи в шкафу еще хранили её запах, он едва мог касаться этого ребенка, ведь если бы не сын, скорее всего, его жена была бы жива. Первые роды дались ей очень тяжело. Но она никогда не жаловалась.

— Мужчины, вам необходимо продержаться без меня пятьдесят четыре часа. Молоко в холодильнике, подгузники в шкафчике, конверт для прогулки в гардеробной. Будьте молодцами и скучайте сильно — сильно, чтобы я скорее вернулась.

Она рассмеялась, хоть он и понимал, как ей больно смеяться. Его жена ехала в больницу в соседний город. Если бы не сын, она была бы здорова. Если бы он не родился, она была бы жива.

Молодой отец отвлекся на писк микроволновой печи и посмотрел на своего ребенка. Такой светловолосый и голубоглазый. Как маленькое солнышко. Словно крошечная копия его сияющей жены. Он не хотел любить его. Но и не любить его он тоже не мог.

Пока малыш причмокивал молочком из бутылочки, он включил телевизор. По главному новостному каналу страны шла передача, посвященная ребятам, шагнувшим навстречу междугороднему экспрессу.

— Можем ли мы делать первые выводы, исходя из анализов образцов крови подростков? — задал известный ведущий вопрос приглашенному эксперту.

— Да, мы можем сделать вывод о том, что ребята сделали это добровольно. В их крови не найдено следов алкоголя или наркотических веществ. Абсолютно чистая слизистая языка и легких говорит о том, что трое из четырех ребят не были курящими. Также, об этом следствию сообщили и их друзья. По рассказам одноклассников ребята были грамотные, интересные, разносторонне развитые, сильные физически. Не наблюдались у психиатров. Тесты, проводимые раз в полугодие школьным психологом, показали, что и в психическом плане отклонений не выявлено. Следствие продолжает свою работу, но мы пока не можем разглашать все материалы этого дела.

Не в силах это слушать и дальше, молодой отец переключил новостной канал на музыкальный. Почему? Почему жизнь так не справедлива? Его жена хотела жить. А эти подростки — нет. Лучше бы они оказались в том злополучном поезде, в котором нашли искореженное металлом тело его любимой женщины. Тогда бы всё было честно. Но когда судьба поступала честно по отношению к людям?

— Четверо подростков, — повторил он задумчиво. — Бука, как думаешь, это могли бы быть они?

Если бы Бука умел разговаривать, он бы ответил, что ни секунды не сомневается в этом. Но пока он только смешно морщил свой кнопочный носик и причмокивал теплой молочной смесью.

— Тогда зачем они шагнули под поезд? — продолжил молодой отец рассуждать вслух. — Думаешь, за полгода их замучила совесть? Вряд ли, сынок. Это простое совпадение. К тому же, в сентябре искали одну девочку и трех мальчиков. А тут две девочки и два мальчика. Вчера уже по телику выдвигали предположение, что это могут быть они, но эксперт сделал вывод, что это невозможно. К тому же искали блондинку. А тут обе девочки темненькие. Просто наш город накрыла черная полоса. Ничего, Бука, следом за ней обязательно придут лучшие времена. Обязательно. Так всегда бывает.

15 февраля.

«Прошло шесть дней с того момента, как четверо подростков взялись за руки и шагнули под колеса приближающегося состава. По инерции поезд проехал еще около двухсот метров, разнеся останки тел по железнодорожной насыпи. Сейчас территория огорожена следственными органами для обнаружения всех частей тел. Бригады всё еще работают на данной территории и убедительно просят местных жителей не приближаться к насыпи вплоть до завершения расследования. Материалы дела держат в строжайшем секрете, но проверенные источники информации говорят о том, что следствие нисколько не продвинулось за эти шесть дней. Телефоны подростков не обнаружены, из социальных сетей удалены все аккаунты, а в личной переписке через электронную почту не найдено ничего подозрительного. Единственный выживший из компании друзей находится под воздействием антидепрессантов и испытывает сильнейшее моральное давление со стороны общественности. В ближайшее время к нему будет приставлена круглосуточная охрана, поскольку его родственники опасаются самосуда над подростком, избежавшим смерти. Обвиненный неким анонимом на известном портале в доведении до самоубийства своих друзей, молодой человек находится в постоянном страхе. Мы будем следить за развитием событий» — рассказывал симпатичный новостной диктор с экрана федерального канала.

«В пятницу состоялось масштабное прощание с четырьмя подростками, взявшимися за руки и шагнувшими под колеса движущегося поезда в минувший вторник. На похоронах присутствовал практически весь город. Напоминаем, что эта компания друзей была весьма известна в определенных кругах, как постоянные герои видеоряда известного блогера под ником «МаХсимус2000», также погибшего под колёсами состава. Юные, благополучные и весьма талантливые ребята. Какая сила толкнула их на рельсы? Похоже, что этот вопрос еще долгое время не оставит в покое горожан»

24 марта.

Молодой парнишка, хорошо знакомый с каждым из погибших ребят, задумчиво щелкал каналы телевизора, установленного на прозрачной тумбе в родительской спальне. Мама готовила ужин на кухне. Отец еще не вернулся со смены. Огромная плазма была в его полном распоряжении. Он собирался посмотреть очередную серию нашумевшего по всему миру сериала, когда вспомнил, что еще утром прочел на подъездной двери объявление о том, что в связи с плановыми работами, интернет будет отключен до полуночи.

Телевизор он смотрел так редко, как это делает в наше время вся молодежь. Последние новости, с иногда даже весьма грамотными комментариями к ним, он черпал из Сети. Но сегодня пришлось ограничиться малым. Рука не повернулась переключить канал, когда он услышал анонс свежего выпуска вечернего ток-шоу.

«Новый виток событий в деле четырех подростков, взявшихся за руки и бросившихся под поезд десятого февраля эксклюзивно только в нашей программе! Этим вечером в студии соберутся родственники ребят, готовые поделиться с вами информацией из собственного расследования. Также, напоминаем, что наша редакция просит откликнуться тех, кто знал причины страшного поступка подростков. Следственный отдел гарантирует полную анонимность»

Парнишка почувствовал, как к щекам прилила кровь, а кончики пальцев вмиг похолодели.

— Сын, пойдем ужинать? — приоткрыла дверь в комнату мама.

— Давай подождем папу? — предложил он будничным тоном, ничем не выдав своего волнения.

Программа должна начаться через пятнадцать минут, отец придет в течение часа. При таком раскладе он успеет посмотреть больше половины ток-шоу.

— Что-то случилось, родной? — обеспокоенно спросила мама и включила в комнате свет, чтобы заглянуть своему ребенку в глаза.

— Передачу хочу посмотреть по телевизору. Посвящена ребятам, — ответил он чистую правду.

— Нашли свидетелей? — уточнила она, грустно улыбнувшись. Но сын оборвал её радость.

— Нет. Но нашли что-то интересное.

Мама прихватила плед и прилегла рядом на кровать, чтобы посмотреть передачу вместе с сыном. Групповой суицид ребят, хорошо знакомых всем жителям города, до сих пор держал в напряжении каждого из горожан, воспитывавших детей того же возраста в собственных семьях. Горе затронуло всю страну и до сих пор грозовой тучей нависало не только над семьями подростков, но и над семьями их сверстников. Теперь родители очень подозрительно относились к своим детям, опасаясь, как бы их собственный горячо обожаемый ребенок не взял за руку своего близкого друга, чтобы оборвать жизнь, едва успевшую начаться.

— Знаменитый предсказатель, проживающий в японской деревне, он настоящий провидец. К нему едут за помощью со всего света, но он принимает только тех, кого сам посчитает действительно нуждающимся в его видении событий, — сбивчиво рассказывал один из родителей погибших ребят.

Все они сидели на ядовито — зеленых кожаных диванах в небольшой студии. Над ними, манерно ухватившись двумя пальцами за собственный подбородок, возвышался ведущий телепрограммы в строгом черном смокинге. Его голова, будто заведенная, беспрестанно дергалась в немом согласии с безутешными родителями подростков. Статная фигура выражала фальшивую скорбь. Эти сдвинутые брови, разрезанный морщинами лоб и губы, сжатые до болезненной бледности, были маской сочувствия, которую он обычно надевал во время подобных съемок.

Гости телепрограммы, конечно, заметили бы эту непроницаемую неискренность, обратив на него хоть немного внимания. Но в его сторону никто не смотрел. Вся студия сосредоточилась на убитых горем родителях. Все они взбудоражились настолько, что тщетно пытались перекричать друг друга, в попытках донести информацию до общественности. В нынешнем мире всем до боли знакома простая аксиома: чем больше гневных комментариев под выпуском программы в интернете, тем больше вероятность стать услышанными теми, к кому они сейчас обращаются.

— Он ни единожды предсказывал крупные крушения самолетов, предсказал смертоносный ураган на соседнем континенте и террористический захват торгового центра, случившийся почти десять лет назад, — подхватил немолодой мужчина, отец одного из ребят.

— Мы собирали деньги буквально всем миром. Через две недели после смерти наших детей, к всевидящему Сэтоши направилась делегация с вещами ребят.

— «Всему виной безнаказанность» — таков дословный перевод видений прорицателя. Больше он не захотел говорить. Он просто прогнал нас, попросив не занимать время нуждающихся.

— Это просто издевательство. Мы ведь тоже по-настоящему нуждаемся в его помощи. Нельзя так просто прогнать людей, убитых горем.

— Мы не поняли ни слова из того, что он нам сказал. Что это значит? Кто из наших детей безнаказан? Или виновный в их смерти останется безнаказанным? И относится ли, вообще, это предсказание к нашим детям или же он просто шарлатан, чьи предсказания случайно совпали с теми катастрофами, что прогремели на весь мир?

— Мы боимся, что если в смерти наших детей есть виновные, то они навсегда останутся безнаказанными. Пожалуйста, если вы обладаете какой-либо информацией, просто передайте хотя бы записку в наш почтовый ящик. Дайте хоть какой-то знак. Наши дети должны были жить…

Молодой парнишка перед экраном телевизора в родительской спальне тяжело вздохнул.

— Не переживай, если кто-то и виноват в их смерти, он еще ответит перед Богом, — произнесла мама.

— Если Бог существует, — безразлично пожал он плечами.

Мама совершенно ничего не понимала. Никто ничего не понимал. И это было просто великолепно.

Главное, что занятая ранее столько лет ниша теперь освободилась. Теперь можно взять позицию и взлететь до таких высот, до которых «богемная компашка» и за всю жизнь бы не добралась. Четыре звезды пали смертью храбрых. Но сделали это они лишь для того, чтобы на небосклоне взошла новая звезда.

Он еще затмит тех, кто раньше сиял так ярко. Дайте только время.

За полгода до трагедии.

18 сентября. Кабинет алгебры.

— Для третьей парты нужно повторить еще раз?

Молоденькая преподавательница вопросительно приподняла левую бровь в ожидании ответа от парнишки с волосами, заплетенными в дреды и собранными в аккуратный хвост во избежание конфликтов со школьной администрацией. Классный руководитель не делала поблажек никому из учеников, но его прическу упорно старалась не замечать. Несмотря ни на что, она была уверена на сотню процентов, что если кого-то из этого класса и ждет большое будущее, то только этого взъерошенного мальчишку с бешеной энергетикой во взгляде карих глаз, сидящего в крайнем ряду.

Он промолчал, позволив себе проигнорировать вопрос учительницы. Ответил его сосед по парте, с которым он переговаривался вполголоса.

— Мы признаем степень провальчика сложившейся ситуации и готовы убавить звук своего разговора, чтобы вы смогли беспрепятственно продолжить учить этих бестолочей математике.

С задних парт раздался короткий девчачий смешок. Полноватый блондин усмехнулся уголком рта и расправил плечи, ощутив поддержку. Для молоденькой преподавательницы до сих пор оставалось тайной, чем же сражает одноклассников этот недалекий мальчишка с третьесортным чувством юмора, которое проще ампутировать, чем излечить. Но факт оставался фактом. Окружение жадно ловило каждое его слово. Его моментально расхватывали на цитаты. Смеялись вместе с ним, даже когда не было смешно никому. Он умел вести за собой толпу и при правильном подходе в будущем это могло бы сыграть ему на руку, если бы он только того пожелал. Но пока парнишка довольствовался малым и не брезговал сортирными шутками, от которых учительские скулы сводило в приступе интеллектуальной судороги. Но особым пунктом раздражения для преподавательского состава шло количество вариаций слова «провал». Каким-то случайным образом именно это слово заменяло ему десятка два-три ругательств. «Провалом» блондин мог умело выразить любую эмоцию, начиная от радостного восхищения, заканчивая гневным разочарованием. Всё чаще учителя обращали внимание на учеников в параллели, тяжело вздыхающих «прова-а-ал». Любимое слово-паразит хулиганистого девятиклассника пускало корни в школьников, оставляя далеко позади даже тот сленг, который им диктовали экраны гаджетов.

— Будь добр выбросить жвачку и больше не употреблять её на моих уроках. Это, в первую очередь, неуважение к учителю. Я же не позволяю себе подобных вещей, — строго велела она, желая поставить наглеца на место.

Блондин нехотя поднялся, издав нарочито громкий скрежещущий звук стулом. Небрежно сунув руки в карманы узких брюк, он вальяжно подошел к мусорной корзине и остановился прямо около неё, слегка наклонив голову лицом вниз. Его скулы задвигались быстро и методично, выставляя напоказ очередную заготовку гримасы. Все ребята развернулись к нему и притихли в ожидании смешной выходки.

— Тянешь время?

Преподаватель специально повысила голос, чтобы казаться возмущенной, хоть и знала, что на своевольного подростка это не окажет никакого действия.

— Она еще сладенькая! Дайте дожевать, — наигранно взмолился он.

Класс взорвался хохотом, а учительница нервно вздохнула. Растянув свои пухлые щеки в ухмылке удовлетворения произведенным эффектом, он оглядел одноклассников, чтобы удостовериться: шутка не осталась незамеченной. Теперь можно смело плюнуть жвачку в ведро и не спеша вразвалку отправиться к своему месту.

— Нильс, завязывай, — рассмеялся парнишка с дредами.

— Я просто выполнил просьбу нашего преподавателя и, заметь, братан, сделал это весьма беспровальнечко, — пожал тот плечами, усаживаясь на соседний с ним стул и с тем же металлическим скрежетом двигаясь впритык к парте.

Эти парочка неразлучников являла собой самый страшный кошмар для начинающей учительницы, едва окончившей институт и пришедшей преподавать математику в лицей с техническим уклоном к смешным пятиклашкам, которые тогда, четыре года назад, были еще совсем малютками. Макс был первым, на кого она обратила свое внимание. Чрезмерно активный, он заряжал окружающих положительной энергией одним взглядом смеющихся глаз. Много говорил, много шутил и много работал на репетициях, чтобы быть ведущим школьной самодеятельности. Известность отыскала его после безобидной выходки. На спор он исполнил зажигательный танец утят перед комиссией из Министерства. Директор едва удержалась от того, чтобы не прикрикнуть на хулигана. По сути, он не сделал ничего плохого, ведь танцевать в школе на перемене не запрещено Уставом. Маленький пятиклассник в синей жилетке с бабочкой на шее, машущий локтями перед аплодирующей комиссией грозных проверяющих, молниеносно стал звездой школы. Видео с ним в главной роли в считанные дни стало вирусным и разлетелось по стране. Так началась его звездная карьера блогера.

Шло время. Макс взрослел, и шутки становились уже не такими безобидными. Вместе с его чувством юмора на следующий уровень шагнула и популярность. В седьмом классе родители подарили парнишке камеру, которая надевалась на запястье, вместо часов, и Макс с гигабайтами накопленных розыгрышей перебрался на просторы интернета. Абсолютной закономерностью было однажды утром отметить, что он стал знаменит в своем городе. Его видео неизменно набирали тысячи просмотров, а учителя стали с опаской оглядываться на улице, переживая, не прибавил ли им известности их талантливый ученик. Одновременно с камерой Макс приобрел и говорящий псевдоним, а дреды длиной до пояса появились чуть позже, когда он поверил в свои силы. Теперь он мог позволить себе оставаться собой не только вне стен школы, но и внутри них, невзирая на строгие правила Устава. Директор крайне возмутилась и поначалу грозила отчислением. Но молоденькая преподавательница математики, а по совместительству и классный руководитель, готова была отстаивать свою «звёздочку» несмотря ни на что.

18 сентября. Кабинет химии.

— Галёрка! — воскликнула седовласая дама, по самые глаза скрывшаяся в высоком воротнике своей накрахмаленной блузки.

Недовольная Юта приподняла голову, чтобы оценить, кому же вопит эта достопочтенная старушка, не жалея своей вставной челюсти, которая вылетает у неё изо рта при малейшем повышении тона.

Вообще-то на «галёрке» в гордом одиночестве располагался долговязый Солитёр. А они со Скрэпом занимали места прямо перед ним. Но, судя по сжатым в бледную полоску губам химички и пристальному взгляду прямо ей в глаза, Юта сделала вывод, что та обращается всё-таки к ним.

— Еще один звук и вылетите оба за дверь! — уже спокойно заявила дама, приподняв свой острый подбородок, как знак крайней степени решительности.

— Юта, — недовольно пробормотал Скрэп. — Если меня сейчас выгонят из-за тебя, то следующую контрольную будешь решать сама.

Аргумент имел достаточный вес для того, чтобы Юта опустила взгляд в экран смартфона и спешно попрощалась со своей собеседницей. Практически весь урок она проболтала с ней по видеосвязи, полушепотом обсуждая субботнюю вечеринку, прошедшую на загородной вилле красавчика Ариса из известной в определенных кругах рок — группы.

— Он меня пригласил повторить в пятницу, — услышала Юта перед тем, как сбросить звонок.

— Овца. Выйди вон и не звони мне больше, — недовольно прошептала она подруге и нажала «отбой».

— Вы тоже ходите на вписки Ариса? — прошептал он, услышав, что Юта завершила разговор.

— Скрэппи, вся городская движуха творится там. Если ты когда-нибудь сострижешь свои немытые смоляные кудри, возможно, и тебя туда однажды позовут.

Юта хихикнула, крайне довольная своей шуткой, и ласково запустила пальцы ему в волосы.

Скрэп только нелепо сгримасничал в ответ и продолжил решать её вариант контрольной работы, как ни в чем не бывало. Такие порывы нежности одноклассницы для него давно стали естественны. Ребята тесно общались с детского сада, пока Юта не перебралась в самую отвязную компанию школы под руководством блогера Максимуса из параллельного класса. Будучи постоянно на первых ролях в его видео, она быстро взлетела на вершины «топа» не только в школе, но и за её пределами. Кудрявый парнишка с грустными оленьими глазами навсегда остался для неё старым добрым Скрэпом. Этакой дружеской поистрепавшейся со временем жилеткой, которая всегда висит в углу на спинке стула, в ожидании своей участи. Сама Юта называла их отношения платонической любовью, а касание плечами друг друга на уроках — тантрическим сексом. Николь, их одноклассница, гордо именовавшая свою бестактность искренностью, давно советовала смириться ему с участью вечной зафрендзоненности. А сам Скрэп считал их отношения дружбой чистой воды, без обязательств со стороны Юты, естественно.

— Ты мой бесценный человечек, — похвалила она Скрэпа, принимая от него начисто написанную полугодовую контрольную по химии.

Вместо слов благодарности она двумя пальцами нежно потрепала его за щеку и ослепительно улыбнулась. Его лицо тотчас залила краска. Конечно, горячая эмоция не осталась незамеченной. Юта удовлетворенно хмыкнула и приобняла его за плечи, наслаждаясь произведенным эффектом. Так вдвоем они и положили свои тетради на стол химички, искоса наблюдающей за их парочкой с поджатыми от недовольства губами.

18 сентября. Мари и Данис.

— Не забудь включить гагарку в наш список, — отвлеченно напомнила Мари под шелест клавиатуры. Она печатала так быстро, что человек со стороны легко мог спутать набор текста её пальцами обеих рук со стуком дождевых капель о подоконник.

— Ты собралась включить её в наш список? — уточнил Данис, костяшкой указательного пальца поправив очки в тяжелой черной оправе. Он стучал по клавишам в такт ей.

Оба они занимались практическим заданием по биологии, составляя презентацию из области орнитологии. Мари печатала реферат, а Данис делал презентацию, отыскивая на бескрайних просторах Сети яркие картинки и пытаясь вложить максимум информации в слайды, сохранив при этом читаемость текста.

— Давай только без розовых оттенков? — взглянула она через крышку ноутбука в экран монитора, расположенного перед лицом Даниса. — Условились же остановиться на серых слайдах с белой окантовкой.

— Чайка любит розовый. Угодишь ей, она угодит тебе и поставит «отл», — ответил он.

— Чайке не угодишь. Это, во-первых. А во-вторых, брать её нужно не цветами слайдов, а качеством текста. Открой почту, я тебе сейчас скину статью про гагарок.

— Давай обойдемся десятком птиц?

— Не беси. Одной больше, одной меньше — роли не сыграет.

— Тогда предлагаю сделать на одну меньше.

— Данис, ты сегодня совершенно не в ударе, — покачала головой недовольная Мари.

— Нильс звал на насыпь вечерком. Пошли? Пива попьем.

— Ты забываешься. Мне нужно хорошо учиться, чтобы поступить на юридический. Из нас двоих только у одного мама ректор в универе. К сожалению, это не я.

От этих разговоров Данису порой хотелось переродиться заново. Никто из них не понимает, какая это ответственность — быть сыном ректора престижного университета. Со стороны мамы постоянно идет страшное давление на тему: «Учись хорошо. Не смей меня опозорить». А со стороны окружающих накрывает волна по типу: ректорский сынок по факту уже студент престижного университета, отметки в аттестате не будут иметь большого значения. Абсолютно все, окружающие считают, что мама-ректор — это сплошные плюсы в отношении учебы. Вроде, можно ничего не делать, ведь тропинка, покрытая красным бархатом, отходит от его подъезда и ведет прямиком к семнадцатиэтажному зданию с колоннами в центре города.

Данис горько вздохнул. Возможно, какие-то другие ректорские детки и получают мешок дополнительных баллов при зачислении. Но с его мамой этот фокус не пройдет. Взрослого парня девятиклассника она не гнушалась закрыть под домашним арестом всего лишь за единую плохую отметку в дневнике.

— Не представляю, что будет, если я вдруг завалю экзамены. Мне кажется, она купит мне комнату в общаге и отправит выживать своими силами. На мне такая ответственность, что я дышать лишний раз боюсь на уроках, дабы не пропустить ни слова из уст учителя.

Однажды он разговаривал на эту тему с Максом. Но остался не понят. Друг его обсмеял и попросил не выдумывать ерунды. По его мнению, еще ни один ректорский сынок не остался жить в общаге на зарплату грузчика. Данис тогда расстроился по-настоящему. Если бы хоть кто-то из окружения попытался понять тот диктаторский строй, под гнетом которого он находится постоянно дома, ему стало бы намного легче.

— Данис, мне Макс рассказывал, что для тебя быть сыном ректора — это тяжелейшая ноша. Но, поверь дочери следователя… Папе-следователю я бы предпочла папу-ректора. Ты дышать не можешь только в плане учебы. А я боюсь ложку не туда положить, чтобы не нарваться на скандал.

— По пивку? — грустно усмехнулся Данис.

— Включишь в заключительный слайд инфу про гагарку и сразу пойдем, — подмигнула она.

Порой Мари так походила на своего невозможного отца, что Данис не сомневался — из неё выйдет отличный юрист. Она умеет добиваться своего любой ценой. Даже если это всего лишь незапланированная птица в реферате по орнитологии.

18 сентября. 18:30

Про секретный выход на насыпь через тропинку вокруг старой конюшни, не знал никто из знакомых ребят. По этой причине они смело называли это место своим собственным. Кроме них, людей в вечерние часы здесь не бывало никогда. В спокойной обстановке, расположившись прямо на шпалах старой железной дороги, давно не функционировавшей по причине открытия новых путей, проложенных прямо сквозь холмы с другой стороны города, компания проводила здесь почти каждый вечер в теплое время года. Макс включал камеру на всех посиделках, но никогда не вёл эфиры с этого места для того, чтобы оно по-прежнему оставалось секретным, только для их компании. Иногда он выкладывал «пикничковые влоги», старательно монтируя видео таким образом, чтобы не было видно рельс. При всём желании никто не смог бы угадать в его контенте местонахождение знаменитой компании.

— Здаров, — прокричал Данис, увидев Макса с Нильсом, расположившихся на рельсах друг напротив друга.

Мари помахала им обеими руками вместо приветствия. Парни ответили им сдержанным кивком. Судя по всему, разговор у них был достаточно интересный, раз они не захотели отвлекаться на друзей.

— По любому, опять спорят, — прокомментировала Мари их отрешенность.

— Странно, что Юты с ними нет.

Поддерживая Мари под руку, он помогал ей подняться вверх по мелкому гравию, ссыпающемуся вниз из-под подошв крепких кроссовок.

— Она придет последняя. Забыл, как ей тяжело в одиночку на каблуках подниматься вверх?

Она рассмеялась и тут же услышала её оклик снизу.

— Данис, помоги мне подняться!

— Давай сделаем вид, что мы её не слышим? — прошептал он Мари с усмешкой.

— Она же к тебе обращается, ты и делай! — ответила она ему и обернулась помахать подруге.

Данис ухмыльнулся и, бросив Мари на середине пути, скатился вниз к Юте.

— Ах ты ж засранец! — возмутилась она недовольно и поплелась вперед в одиночестве. На помощь Макса с Нильсом рассчитывать не приходилось. Если они так заняты разговором, что до сих пор ни один из них не обернулся в их сторону, значит, придется полагаться только на собственные силы.

— Вы просто гады! — выдохнула она, кулем свалившись на шпалы рядом с ними. — Неужели сложно помочь девушке подняться по гравию на насыпь?

— Ты не девушка, — ответил Нильс. — Ты наш братан.

— Почему сегодня сидим не на нашем месте? — спросила Мари, выискивая взглядом знакомые ориентиры.

— Там сегодня грязно, — сказал Макс. — Сто метров от нашего места что-то решают?

— Ничего, — согласилась она. — Просто непривычно. Там уже нами практически лесенка протоптана. А тут в первый раз поднимались.

— Мы поднялись к нашему месту, а потом просто прошли по шпалам сюда, — пожал Макс плечами и обменялся хитрой улыбкой с другом.

— Девочки порой провально одарены, — с сарказмом в голосе ухмыльнулся Нильс, и Мари почувствовала себя глупо.

После минутного наблюдения за подъемом Юты и Даниса, Макс с Нильсом переглянулись с ухмылкой. В такие моменты Мари казалось, что они общаются между собой без слов.

— Я чуть каблуки не переломала! — закричала Юта недовольно, демонстрируя всем новенькие лаковые сапожки на высоченной шпильке, наконец, взобравшись на насыпь.

Мари ехидно улыбнулась. Увидев, что опозорилась не она одна, тут же переложила свое неловкое положение на неё.

— Поднялась бы по нашей тропинке и по рельсам дошла сюда, раз каблуки жалко.

— Самая умная? — спросила недовольно Юта, приподняв широкие брови. — Череп не жмет?

— Только по воскресеньям, — ответила Мари и подвинулась, освобождая подруге место, чтобы присесть рядом.

— О чем спор? — перевел тему Данис.

— Максимус, это провал! Откуда этот чувак всё про нас знает? — спросил Нильс, скрываясь за маской преувеличенного удивления.

— Может, дело в том, что он тоже в нашей компании? Юта, ты где была? — избежал Макс ответа на вопрос Даниса.

— Еле улизнула от Джима. Он сегодня особенно настойчиво рвался меня проводить. Черт его знает, что происходит в этой солитёрьей голове. Я, вообще, порой его побаиваюсь. Чего ему надо от меня?

— Все мы знаем, что ему надо от тебя, — рассмеялся Нильс, но Юта оставила его сарказм без внимания и продолжила свой рассказ.

— Короче, я с ним прогулялась до торгового центра, а потом сказала, что хочу минеральной воды, мороженого и парочку чебуреков. Пока этот идиот искал мне мороженое с чебуреками, я запрыгнула в такси и укатила до объездной. А оттуда уже через лесополосу дошла до конюшни и вот я здесь.

— Надо было просить пятёрик чебуреков, дождаться, когда он их принесет и только тогда послать его за мороженым. Тебе с чебуреками я бы больше обрадовался, чем тебе одной, — сказал Нильс, щелчком открывая очередную банку пива. — Ютыч, ты провал!

— Нормально ты устроился! — воскликнула Юта. — Можно я сама что-нибудь поимею со своих ухажеров перед тем, как они начнут кормить твоё ненасытное брюхо? И, вообще, не обзывайся! Сам ты провал!

— Пацаны, о чем спорили? — перебил их Данис в попытке снова поднять интересующую его тему.

В крайнем нетерпении он поправил очки и прищурился, ожидая, когда ребята расскажут суть своего спора.

— Да с чего ты, вообще, взял, что мы спорили? — спросил Макс, эмоционально всплеснув руками.

— Да хорош уже, рассказывай, давай, — подключилась Мари, подначивая друзей громкими хлопками ладоней о шпалы.

Юта поддержала их кивком головы и приподнятой бровью. Она представляла интерес для парней. Если бы Мари попыталась мимикой изобразить интерес, она осталась бы незамеченной. Но вопросительный взгляд Юты заметили все.

— Короче, в десяти метрах отсюда рельса изломана, — сказал Макс.

— И что? — не понял Данис.

Девочки переглянулись между собой и синхронно пожали плечами. На их лицах застыло молчаливое недоумение.

— Я хочу позвонить на станцию и поставить диспетчеров в известность. Этот путь не закрыт. Скорее всего, он заморожен на время. И если, например, с холмов сойдет сель или случится обвал, то поезда пустят по этой дороге. Нильс же считает, что мы раскроемся, если кто-то со станции узнает, что мы тут тусуемся, — пояснил Макс и оглядел друзей, чтобы удостовериться, что до них дошла его мысль.

— Если дорога заморожена, то её должны обследовать перед тем, как пустить по ней поезд. Тем более, пассажирский. Беды не будет, Максимус. Ты гонишь, — высказал своё мнение Данис.

— Надо позвонить, ребят. Это опасно. Представляете, что такое крушение поезда? Половина на тот свет, оставшаяся половина — в инвалидные кресла. Давайте будем ответственными гражданами своей страны, — не согласилась с ним Мари.

— Чушь, — решительно покачала головой Юта. — Мы постоянно торчим на шпалах. Кто-то из вас хоть мимоходом видел здесь поезд? А если мы сейчас позвоним на станцию, то спалимся. Сюда пустят обходчиков, и они будут нас гонять с рельсов. Я считаю, что это отличное место, чтобы побыть отдельно ото всех. Мне здесь нравится. Мы общаемся, ржем, слушаем музычку, пьем пиво и никто нам слова против не говорит, потому что здесь никого нет, кроме нас. Назовите хоть одно место в нашем городе, которое заменит нам эти шпалы?

Этот монолог был серьезным аргументом для перевеса спора в сторону Нильса. Мнения разделились.

18 сентября. 18:45

Юта бескомпромиссно обворожительна в своей неуклюжести. Мне нравится наблюдать за ней, оставаясь в тени. Эмоции. Кошачья грация. Повадки особы из высшего общества. Манера вести разговор. Привычка прикусывать нижнюю губу в задумчивости. Улыбка одними глазами. Строгая осанка. И такая нелепая медвежья походка, вызывающая у меня диссонанс в сравнении с её обычным поведением девушки, знающей себе цену. Зачем? Зачем надевать такой высокий каблук, зная, что впереди её ждет подъем на насыпь по острым булыжникам? Другое дело Мари. Свой в доску чувак, она умудряется быть ангельски очаровательной даже в кедах. Но не знает об этом. Её внешние данные погребены под слоем флисовой толстовки с утеплителем. Такие полярные. Но такие одинаково влюбленные в своего божественного Максимуса.

Если бы кто-то спросил меня, как давно я веду наблюдение за богемной компашкой, я бы затруднился ответить на этот вопрос со стопроцентной точностью. С момента их покорения звездной вершины школьного Олимпа. Ну, плюс-минус полгода. Меня заинтересовал феномен их популярности, когда я осознал, что их имена известны уже и за пределами нашей школы. Я хорошо запомнил день, когда это произошло. В то утро я чувствовал себя неважно. Любые нормальные родители позволили бы своему ребенку отсидеться дома. Любые. Но не мои. Сунув в кулак смятую купюру, мама велела вызвать такси и ехать в школу. На переднем сиденье рядом с таксистом сидел его сын младшего школьного возраста, которого он собирался отвезти на учебу, но по пути перехватил мой заказ.

— Технический лицей? — уточнил он у меня конечный пункт назначения и тронулся с места после моего утвердительного ответа.

В тишине мы проехали не больше десяти метров.

— В этом лицее учится Максимус со своей компанией, — подал голос мальчишка с переднего сиденья.

— Кто это? — спросил таксист немного рассеянно. Всё его внимание было сосредоточено на выезде со двора.

— О, пап, это самый топовый чувак в нашем городе. Я тебе покажу вечером парочку его видосов. У нас все девчонки хотят с ним встречаться.

— А все пацаны хотят встречаться с Юткой, его подругой. Потому что она топ среди девчонок, — добавил он после паузы и замолчал.

Таксист покрутил регулятор уровня громкости на магнитоле, добавив звук колонкам. Оттуда неслась мелодия из недавно вышедшего на большие экраны зарубежного мюзикла. Но я не слышал ничего, кроме проклятого звона в ушах. Юта! Топчик! И о ней мечтают какие-то уроды, о которых она и не слышала никогда. Это открытие парализовало мои мыслительные способности. Будто в дымке тумана я добрался до кабинета географии и остановился в дверях. Впервые я смотрел на неё по-другому, основательнее и глубже, чем обычно. Мой взгляд был прикован к её серебристым волосам. Она копошилась в недрах сумки, вытаскивая из её глубин на свет школьные принадлежности. Её прекрасные волосы плавно колыхались в такт движениям. Я был зачарован. И с того дня это чувство больше не отпускало меня.

Я настолько увлекся своими размышлениями, что не заметил, как стемнело. Моя камера не настолько совершенна, как камера Макса. Когда солнце опустится за горизонт, я больше не смогу снимать. Поколдовав в настройках, я добавил резкость, чтобы четко различать их лица в сумерках. Не более двадцати минут оставалось в моем распоряжении. После этого мне придется покинуть своё укрытие, чтобы снова остаться незамеченным. Впрочем, как всегда. Для них я человек — невидимка. Единственное, чего они не учли: я-то их прекрасно вижу. При наличии получаса свободного времени и должного желания ни у кого не возникнет сложностей в выслеживании места дислокации «великолепной пятерки». И пока они тщательно шифруются, не выкладывая в блог ни единого видео, где была бы различима хоть часть рельса, я уже наснимал почти терабайт информации из своего укрытия.

Не знаю, пригодится ли мне всё это когда-нибудь. Но любопытство в поисках феномена их популярности в разы превосходит по своей силе меня самого.

18 сентября. 16:10

Светловолосая девушка с большим туристическим рюкзаком за плечами стояла на железнодорожном вокзале, прислонившись спиной к гладкой белоснежной колонне с вкраплениями темного цвета. Вокруг неё вприпрыжку скакала девочка, лет шести. Как и все бестолковые современные родители, по своей глупости считающие, что детям нужно давать полную свободу действий, её мама и папа стояли чуть поодаль, охраняя свои сумки, котомки и огромный, размером с небольшой шкаф, чемодан. Их дочь наворачивала круги у самой колонны, то и дело толкая светловолосую девушку, примерно ровесницу её недалеких родителей.

— Девушка, отойдите, пожалуйста! Мы же мне мешаете! — воскликнул невоспитанный ребенок.

Она и сама была бы рада отойти в сторону от надоедливой, словно жирная блестящая муха, маленькой девчонки. Но стоять, упираясь туристическим рюкзаком в колонну, было удобнее всего.

— Малыш, я стою там, где удобно мне. А если тебя что-то не устраивает, можешь найти себе другое место для игр, — очень строго произнесла она, в надежде, что маленький электровеник оставит её в покое.

Посадка на междугородний рейс начинается через полчаса. Идти в зал ожидания, расположенный в соседнем крыле, не имело уже никакого смысла. Здесь у колонны, напротив электронного табло, оповещающего пассажиров о прибытии поездов, она заняла наиболее удобное положение для себя и для своего истерзанного организма.

Бука. Её малыш родился абсолютно здоровым мальчишкой, потому что так и задумывалось изначально. Неважно, что плод большой и соседка в родильном отделении, промучившись сутки, вытребовала себе кесарево сечение. Она мучилась почти двое суток. Её мальчишка должен был родиться сам. И она сделала это. Вложила всю себя в этот природный процесс. Но процесс не пожалел её. Сутки в реанимации. Почти три недели в одиночной палате. Долгожданная выписка и год предстоящих плановых наблюдений в местном центре здоровья для того, чтобы исключить все возможные последствия. Сегодня доктор обрадовал её, что состояние стабильно. Не вдаваясь в медицинские подробности, он пояснил, что заживление проходит в среднем темпе. Через несколько месяцев уже можно будет вернуться к половой жизни. А через пару лет планировать второго малыша.

Но, несмотря на все положительные прогнозы доктора, чувствовала она себя все еще весьма болезненно. Временами накатывали приступы слабости и усталости. В такие моменты она укачивала Буку в люльке, потому что боялась не удержать его в руках и уронить на пол. Он закатывался плачем, требуя материнского тепла, а она с трудом удерживала себя в сознании. Она не сказала об этом доктору. Больше всего она боялась, что её оставят в больнице и разлучат с сыном. Без этого сладкого теплого комочка с ароматом молока, она не находила себе места. Теперь, когда в её жизни есть Бука, она уже не могла вспомнить, как раньше жила без него.

На табло высветилось оповещение о прибытии нужного рейса. Поезд ожидал пассажиров у третьей платформы, попасть на которую можно было только через второй этаж здания вокзала. Подтянув лямки обеими руками, она потихоньку направилась в нужную сторону. Каждый шаг отдавался в животе острой болью.

«Зато скоро я увижу сына» — напомнила она себе, и это придало сил ровно настолько, чтобы без происшествий добраться до нужного вагона.

Электрические двери плавно распахнулись, приглашая войти миловидную пассажирку, предъявившую билет специальному сканеру, прикрепленному к стене вагона. Подтянувшись на поручнях, чтобы боль в животе была менее ощутимой, она осторожно поднялась по ступеням наверх. Еще одни двери отворились, и девушка оказалась в вагоне, наполовину заполненном людьми. Справа от окна сидели мужчина с женщиной средних лет. Они проводили её внимательным взглядом.

— Предложи ей помощь, она сама не справится со своим рюкзаком, — осторожно подтолкнула женщина своего спутника в плечо.

Светловолосая девушка как раз пыталась устроиться на широкой полке, застеленной постельным бельем, когда появился пожилой мужчина из первого отсека в вагоне. Он любезно предложил свою помощь, и она, разумеется, не отказалась, вежливо поблагодарив его за внимание. Достав нужные вещи из рюкзака, она попросила мужчину убрать его под её полку и протянула заранее припасенную плитку шоколада. Мужчина наотрез отказался, уверенно покачав головой и сделав предупреждающий жест ладонью, мол, я же из добрых побуждений, а не ради благодарности. Девушка улыбнулась, застеснявшись собственной неловкости, и на этом они распрощались.

Оставшись в одиночестве, она огляделась в надежде, что трое попутчиков на пустующие места не купили билеты. Больше всего ей сейчас хотелось выпить кружку чая, спрятаться в наушниках и проспать до своей остановки.

Вместо этого она вытащила из-под подушки смартфон и набрала мужа.

— Привет, — улыбнулась она, услышав голос любимого мужчины и требовательный крик сына на заднем плане.

— Привет, детка, мы тебя уже заждались. Ты выехала?

— Нет, поезд еще не тронулся, но я уже в вагоне. Полагаю, что часа через четыре буду, если мы домчим без приключений.

— Это же поезд, — усмехнулся муж. — Какие там могут быть приключения? Это на самолете шансы долететь всегда пятьдесят на пятьдесят.

Она снова улыбнулась. Муж ненавидел самолеты ровно настолько, насколько она их обожала.

— Ты меня встретишь? Рюкзак такой тяжелый. Везу подарки вам с Букой Букычем, они заняли неожиданно много места.

— Зай, какие подарки? — Он улыбался, она слышала это по его тону. — Ты в больницу ездила или в отпуск? Смотри, ревновать буду.

— К кому ревновать, если два самых лучших мужчины в мире ждут меня дома? Букычу купила такой замечательный комбинезон на весну, если бы он мог заценить его, он был бы счастлив.

— Если бы я в этом хоть что-то понимал, то тоже был бы счастлив, — ответил он, усмехнувшись.

— Не поняла, встретишь или нет?

— Нет, Буку не с кем оставить. Я твоего брата попросил. Он тебя встретит. Не обидишься?

— Нет, всё в порядке. Ждите меня дома, скоро буду. Поцелуй Букыча от меня. Скажи, что мама скоро обнимет его.

Убрав смартфон под подушку, она обернулась, чтобы посмотреть на попутчиков, которые за её спиной уже вовсю шуршали своими многочисленными пакетами. Невоспитанная девчонка, успевшая надоесть ей на вокзале, равнодушно смотрела, как мама развязывает ей на кроссовках шнурки. Девушка со вздохом надела наушники. Поспать теперь точно не удастся.

18 сентября. 18:59

— Давайте просто поднимем руки и большинством голосов решим, сообщать на станцию или нет, — предложил Данис.

Подобные предложения были абсолютно в его стиле. Пока вся компания делится на два лагеря, где каждый пытается отстоять собственную правду, он снова держит нейтралитет до последнего, чтобы в итоге не остаться на стороне проигравших.

— Ребят, почему, вообще, нас так сильно волнует этот изогнутый рельс? Это халтурная работа обходчиков, которая должна оставаться исключительно на ИХ совести. Очнитесь, с каких пор чьи-то косяки стали нашей проблемой? — продолжил он взывать к здравому смыслу друзей, так и не услышав с их стороны одобрения своему предыдущему предложению.

Юте уже порядком надоели все эти разговоры по кругу, и она начала нервничать, в ожидании разрешения конфликта отстукивая ладонями по собственным коленям ритм, который звучал в её голове. Девушка торопилась перевести тему. Но всё внимание компании сосредоточилось на споре: сообщать в диспетчерскую на станцию или оставить излом рельса на совести безответственных работников, дабы уберечь для себя любимое место вечерних тусовок.

— А если у тебя хату вынесут, ты тоже скажешь, что это полиция не досмотрела? По твоей логике получается, что воры окажутся вообще не при делах, а наличие грабителей в городе — это результат плохой работы полицейских! — кричал Макс так громко, что связки дрожали от напряжения. Он обращался к Нильсу.

— Полиция у нас работает без выходных и отпускных! Это им сверху начальство палки в колеса вставляет со своими рейтингами по раскрываемости! — встала Мари на защиту стороны закона, представленную её отцом.

— Причем тут полиция? Дорога эта сто лет никому не сдалась! Пусть она хоть вся заржавеет и развалится, единственные, кто об этом пожалеют — это мы, потому что это место нашей тусовки! — доказывал Нильс, указывая рукой в сторону горизонта, словно именно там находился его главнейший аргумент.

— Вы просто все гоните, — вздохнула Юта и картинно схватилась за голову, но её игра на этот раз осталась без внимания.

— Из-за таких безответственных граждан в нашей стране воцарилась вакханалия! — ткнул Макс указательным пальцем в грудь Нильса.

— Давай обвини меня во всей лаже, — резко дернулся он в его сторону.

Обстановка накалилась до предела. Данис подорвался с места, готовясь разнять очередную драку. Ему не впервой приходилось это делать. Нильс с Максом в спорах часто переходили на кулаки, но делали это исключительно в присутствии Даниса. Третий человек был необходим для того, чтобы вовремя встать между ними. Никакая ссора не должна стать окончанием многолетней дружбы, оба они это прекрасно понимали.

Макс одним движением сорвал с себя куртку и отшвырнул в сторону. Мари привычно подхватила её за рукав и перекинула себе через плечо. Сделав шаг назад, чтобы не попасть под горячую руку, она кивнула Юте. Та нехотя уперлась руками в рельс, готовая приподняться и тут же гаркнула, изменившись в лице:

— Заткнулись все!

От неожиданности ребята притихли и обернулись в сторону девушки, замершей в неестественной позе. Сконцентрировавшись на ладонях, упирающихся в рельс, она внимательно обвела взглядом парней. Они смотрели на неё с непониманием в ожидании объяснения странного поведения.

— Валим быстро! Быстро! — закричала она. — Поезд едет!

— Этого не может быть, — нудно затянул Данис, протягивая ладони к очкам, чтобы поправить их привычным жестом, но тут же получил сильный толчок в спину от Юты. Она уже не только чувствовала вибрацию рельса, но и различала вдалеке свет фонаря тепловоза.

— Мать вашу, живо! — велела она и, обхватив друзей за плечи, спрыгнула вниз вместе с ними.

Наконец, очнувшись от первоначального шока и переключившись на реальность, ребята и сами осознали неминуемое приближение поезда. В один скачок преодолев почти половину насыпи, они покатились вниз. Забыв про стоимость новеньких сапог, Юта неслась впереди парней, подгоняемая их окликами. Пронзительный гудок заставил их двигаться еще быстрее. Мари уже почти скрылась за деревьями. Её желтая куртка мелькала в лесополосе среди ветвей. Она спрыгнула вниз с насыпи первая, еще в тот момент, когда Юта замерла, прислушиваясь к вибрации рельса. По её реакции Мари сразу поняла, что приближается поезд и побежала, уверенная, что все бегут за ней. Они и бежали, правда, очень сильно отставая.

Счет пошел на секунды. Оглушительный грохот металла заставил их обернуться прямо у кромки леса. С железным лязгом и искрами из-под колес поезд летел вниз по насыпи, сметая всё на своем пути, прямо с того самого места, где несколько мгновений тому назад сидела самая известная в их провинциальном городке пятерка подростков.

Парни молчали, с ужасом наблюдая, как эта огромная неуправляемая машина кубарем катится вниз. В окошках виднелись люди, которых побросало с полок и теперь они там кувыркались вперемешку с вещами, сумками и чемоданами, не в силах отыскать точку опоры и подняться. От адреналинового шока Юта застыла в неестественной позе и до боли сжала двумя ладонями виски, глядя прямо в глаза машинисту, которого ей было так хорошо видно с того места, где она упала на колени, скатившись вниз по гладкому стволу березы. Множество катастроф было пересмотрено на больших экранах, но увидеть подобное вживую оказалось невыносимо для неокрепшей подростковой психики.

— Уходим, — глухо, как сквозь вату, прозвучал голос Макса.

— Пацаны, Юта! Уходим! Нас увидят и обвинят в порче рельс! Уходим быстро!

Парни повиновались мгновенно, в отличие от Юты, которая не находила в себе сил оторвать бешеный взгляд от страшной аварии, случившейся на её глазах. Он всё ещё продолжал катиться вниз по насыпи, когда Макс дернул её за локоть и поволок в сторону спасительного леса, где можно было укрыться от глаз пассажиров, оказавшихся заложниками груды металла.

Слабо передвигая ногами, она всё смотрела и смотрела туда, через плечо назад, где за деревьями скрылась страшная катастрофа. Междугородний поезд, перевозивший пассажиров из крупного мегаполиса в городки поменьше, окружавшие его на расстоянии нескольких сотен километров, едва начал сбрасывать скорость перед станцией. Диспетчер передала информацию о том, что пути здесь хоть и старые, но содержатся в отличном состоянии. Сегодня утром новую дорогу перекрыли для проведения внеплановых профилактических работ. Они не должны занять много времени. Но именно этот состав стал первым, свернувшим на запасной путь, за последние десятки лет. Впереди была каменистая насыпь, облюбованная подростками. Машинист нажал на гудок, давая им понять, что находиться здесь в ближайшее время — опасно. А следом под откос полетел не только поезд, но и судьбы всех пассажиров, мирно дремавших в общих вагонах на голых полках. Он — просто делал свою работу. Они все — торопились домой, где каждого из них ждали с радостным волнением. Автомобиль может вырулить в кювет, чтобы избежать ДТП. Поезд этого не сможет сделать никогда. Машинист нецензурно выругался. Последнее, что он успел заметить — широко распахнутые глаза девочки подростка с перекошенным от ужаса лицом. Она стояла на коленях, крепко сжимая себе голову ладонями, в каких-то пятидесяти метрах от него. И если завтра он очнется в реанимации, обязательно опишет соответствующим структурам, как она выглядела, чтобы вычислили остальных виновников страшной катастрофы.

18 сентября. 19:15

Она не хотела открывать глаза. В приятном темном забытьи находиться так легко и свободно, совсем не то, что в реальном мире. Но детский плач не давал спокойно отключиться от боли, рвущей тело изнутри. Силой заставив себя очнуться, она попробовала пошевелиться. Малейшее движение приносило за собой новый острый удар в живот. Подтянув к груди оба колена по очереди, она тихонько застонала, ощущая, как по ногам толчками течет теплая кровь. В горле застыл мерзкий колючий ком.

— Бука, — позвала она из последних сил, осознавая, что в этот раз её уже, возможно, не откачают даже в реанимации.

— Больно, — отозвался детский голосок из темноты, и он выдернул девушку из прострации одним рывком, доведя до головокружения. Тошнотворная слабость отступила на задний план вместе с полуобморочным состоянием. Теперь она четко осознавала, что произошло, и где она находится.

Ребенку рядом с ней требовалась помощь. Тьма подбиралась все ближе к стенам вагона. Если замешкаться, то очень скоро она уже не различит очертаний предметов и тогда ничем не сможет помочь девочке, стонущей так жалобно.

— Ты меня видишь? — спросила она в серый полумрак.

Среди возни и криков пострадавших, ребенок не различил её голос. Нужно было собраться с силами, чтобы девочка четко выполнила её указания.

— Ползи на мой голос! — велела девушка так строго, как только сумела в этой ситуации.

— Я не могу, меня прижало, — всхлипнула она.

Это была та самая ситуация, которой боялась больше всего на свете светловолосая девушка: осознанный выбор между своей и чужой жизнью. Если продолжить лежать калачиком, возможно, кровотечение ослабнет, и она сможет дотянуть до приезда «скорой». Если она узнает, что девочка умерла из-за не оказанной вовремя помощи, то никогда не сможет с этим жить дальше, и остаток своего существования проведет в муках совести на приёмах психотерапевта.

«Зато у Буки будет любящая мама» — успокоила она себя и не двинулась с места.

«А про эту девочку я не знаю ничего, кроме того, что она крайне прилипчивая и невоспитанная. Я никогда не узнаю, выжила она или погибла здесь, зажатая грудой металла. Не двигаться. Меня дома ждет сын»

— Меня Элли зовут, — произнесла вдруг малышка сквозь слезы, и эта короткая информация решила её дальнейшую судьбу.

Приподнявшись на локте, девушка внимательно всмотрелась в темноту. Передавив ребенка вдоль тела, на ней лежала часть отломанной полки и покореженный лист обшивки. Мысленно попросив прощения у Буки, девушка оперлась на колени и двумя руками ухватилась за полку, прикладывая все свои силы к тому, чтобы приподнять её над ребенком, давая той небольшой лаз для освобождения из железного плена.

Теплая липкая кровь фонтаном хлестнула из промежности, окрашивая джинсовую ткань в бурый цвет. Она чувствовала, что слабеет, а проклятая полка все еще не сдвинулась ни на сантиметр. Перед глазами проплыли разноцветные мушки. В ушах раздался назойливый звон — предвестник обморока.

— Я помогу, — просипел рядом молодой парень.

— Элли, как только почувствуешь, что свободна, тут же выползай оттуда, долго мы не протянем, — обратился он к малышке.

Светловолосая девушка обвела его быстрым взглядом. Часть оторванного поручня торчала меж ребер, став причиной хрипа в его голосе. Но времени раздумывать о чужих травмах у неё не было. Улыбнувшись уголком рта в знак благодарности к его неравнодушию, она ухватилась покрепче за край полки.

— Давай, — скомандовал он.

Только после совместных усилий покореженные обломки, наконец, поддались. Тихонько взвизгнув, девочка выкатилась из-под груды металла и отползла на безопасное расстояние.

Девушка опустила руки и снова беспомощно улыбнулась, в этот раз с большим облегчением. Куски полки и обшивки с грохотом вернулись на своё место. Но светловолосая спасительница уже не услышала этого. Сознание покинуло её в тот момент, когда она поняла, что у них получилось спасти ребенка.

— Не двигайся, Элли. Скорее всего, твои ребра переломаны. Но это уже мелочи. Доктор поможет тебе, — прохрипел парень, привалившись к листам обшивки, из-под которых они только что помогли выбраться девочке.

— Мне больно дышать, — сказала она.

— Это ничего страшного, Элли. Это пройдет.

— Откуда вы знаете?

— Когда-то я учил своего брата кататься на мотоцикле. И это был полный провал, потому что он упал с него и сломал руку. Его загипсовали по самую шею, — парень усмехнулся и тут же тяжело закашлялся.

— Скоро приедут врачи и для тебя этот кошмар закончится. Тебя спасут в первую очередь, малышка.

— Потому что я девочка? — спросила она и притихла, ожидая ответ.

— Почему меня спасут первую? — повторила она свой вопрос, но и в этот раз он остался без ответа.

Элли подобралась ближе к девушке, которая помогла ей выбраться из-под обломков, и уютно устроилась на ее коленях. Та не пошевелилась. Молодой мужчина напротив тоже перестал двигаться, уронив голову на грудь и распластавшись в неестественной позе. Привыкнув к темноте, она смогла различить тела людей, ехавших вместе с ней в одном вагоне. Вон тот дядя поскандалил с её папой на перроне, и она почти двадцать минут думала, чем же ему таким насолить. Вон тот дедушка ехал на первой полке, а теперь ртом пускал красные пузыри почти рядом с ней. С тем мальчиком она всё хотела познакомиться, но он то и дело убегал от неё на верхнюю полку, куда она пока боялась залезать без маминой помощи. А эта тетя угощала её апельсинами. Теперь все они одной большой кучей навалились друг на друга, как тряпичные куклы и беспрестанно хрипели и стонали.

Вдалеке послышался протяжный вой сирен. Элли закрыла глаза и свернулась в клубочек на коленях незнакомой девушки, которая была к ней так добра, хоть и показалась отчаянной злюкой на вокзале, когда велела ей найти другое место для игр.

19 сентября. Утро.

— Алло, железнодорожная станция? У меня для вас очень важная информация. В трех километрах от города, прямо за старой конюшней у лесополосы, произошел излом рельса. Направьте, пожалуйста, туда обходчиков, чтобы они починили пути, иначе может случиться непоправимое бедствие, если вы вдруг решите пустить состав по старой дороге.

Трубка продолжала молчать.

— Алло? Вы слышите меня? Может произойти крушение состава, если вы не примете меры!

Юта повысила голос, тщетно пытаясь докричаться до диспетчера. Из телефона по-прежнему не доносилось ни звука.

— Алло? — повторила она еще громче. — Наш с вами разговор записывается! Если завтра по вашей вине погибнут люди, я выложу его в общий доступ. О вашей халатности узнает вся страна!

— А о своей халатности не хочешь заявить всей стране? — донёсся вкрадчивый шепот из-за спины, и Юта содрогнулась от ужаса. По спине тонкой струйкой пота пробежал ледяной холодок. Она узнала бы этот голос из миллиона, никогда ранее не слыша вживую. Голос машиниста того самого поезда.

Пронзительно завизжав, она вскочила на ноги и несколько секунд в попытке очнуться от ночных кошмаров бешено осматривала стены своей комнаты, на миг показавшиеся чужими. Дыхание сбилось. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Сегодня этот сон преследовал её с момента засыпания. Стоило ей провалиться в дремоту, как сознание тут же отзывалось взглядом умирающего машиниста. Снова и снова она тщетно пыталась дозвониться до диспетчеров железнодорожной станции. Но телефон разряжался в самый неподходящий момент. Или нужный номер, как назло, отсутствовал в телефонном справочнике. А сейчас вот дозвонилась, но её рассоединили. Голос, который она никогда не слышала, но была уверена, что именно так он звучит, с легкой хрипотцой, будто простуженный, следовал за ней по пятам из одного кошмара в другой. И, конечно, глаза. Уж их-то она не забудет даже на пороге собственной смерти.

Юта перевела взгляд на настенные часы. В запасе у неё был час, но провести его во снах она не решилась бы даже на спор.

С кухни уже доносились приторно сладкие ароматы свежесваренного ирландского кофе со сливками. Мама тихонько звенела тарелками. Значит, сырники вот-вот будут готовы. Взвесив все «за» и «против», Юта всё же решила, что паршивое состояние никуда не денется, если продолжать держаться отстраненно от ситуации. Улыбчивая мама в ярком фартуке обычно легко скрашивает все неприятности со стороны враждебного мира. Рядом с ней, такой домашней и уютной, можно попытаться отыскать тень умиротворения.

Так, потихоньку убеждая себя в необходимости покинуть комнату, она переоделась в мягкие штаны и свободную футболку и медленно выползла на кухню, прикрывая глаза ладонью от раздражающе яркого освещения. Голова и без того раскалывалась после бессонной ночи. Не хватало еще мигрени от десятка лампочек, встроенных в шкафчики кухонного гарнитура и под потолок.

— Дочь, ты сегодня очень рано проснулась, — улыбнулась мама, продолжая лепить сырники из творожной массы.

— Башка трещит по швам, если посплю еще час, вообще, в школу не встану.

— Милая, ты сегодня и так в школу не идешь.

— Что-то стряслось?

Юта перепугалась не на шутку. Воображение нарисовало двух молоденьких лейтенантов, заковывающих её в наручники на глазах любопытных соседей, которые обязательно вывалятся из своих квартир на лестничную площадку и будут вопить и мерзко хихикать, как стая морских чаек, дерущихся за мусорный бак. Уж их-то всех наверняка несказанно порадует тот факт, что отвратительная соседка наконец-то натворила нечто настолько ужасное, чтобы её закрыли в каталажке на ближайшие месяцы. А то и годы. Для всех соседей подобный расклад стал бы наиболее позитивным.

— В городе объявлен трехдневный траур по жертвам страшнейшей катастрофы, — пояснила мама, выкладывая аккуратные творожные лепешки на раскалённую сковороду.

— По всем каналам передают одно и то же. Включи телевизор и заодно достань клубничный джем из холодильника. Скоро будем завтракать.

— Мне что-то не хочется завтракать, — вздохнула Юта, подтягивая колени к подбородку.

Привычка забираться на табурет с ногами у неё осталась с детства. Тогда мама ругала её за подобное поведение, неприсущее воспитанным девушкам. Но теперь Юта была уже совсем взрослая, а детская привычка уже не злила маму, как тогда, десять лет назад. Удивительно, как порой взрослые привычки вырастают вместе с человеком. И сколько от них не пытайся избавиться — не выйдет никогда.

— Может, ты на словах расскажешь мне, что произошло? — попросила Юта, продолжая ёрзать на табурете в поисках наиболее удобного положения.

— Дочь, у меня сырники сгорят! — воскликнула мама и щелкнула красной кнопкой на пульте. — Смотри сама!

С тихим шорохом вспыхнул экран телевизора.

— До сих пор не установлена точная информация по количеству погибших и раненых, — вещала молодая дикторша местных новостей, одетая в глухое темное платье. Её голову венчал широкий траурный ободок, похожий на плетеный венок из обугленных листьев. Вся её внешность говорила о том, насколько сильно она скорбит вместе со всей страной.

Страдания во всеуслышание всегда доводили Юту до закатывания глаз в немой эмоции сарказма. Можно радоваться всей страной, но скорбеть по-настоящему, без показушных черных цветов в одежде и фальшивых слез в уголках глаз, можно только в полном одиночестве, отгородившись дверью собственной комнаты от всего мира.

— Мам, давай переключим эту местную самодеятельность? — спросила она, не чувствуя себя готовой узнать точную информацию о количестве пострадавших.

— По федеральным каналам передают то же самое. Милая, не будь такой безжалостной по отношению к людям. Эта катастрофа случилась в нашем городе. В том поезде, наверняка, ехали наши знакомые. Ты не должна оставаться безучастной к чужому горю. В этот раз оно не обойдет тебя стороной. Я уверена, что этот кошмар, к сожалению, затронет всех без исключения.

Юта подняла голову и посмотрела маме в глаза. Та встревоженно оглядывала свою дочь, пытаясь рассмотреть в ней хоть толику сочувствия, но не увидела ничего, кроме… Волнения? Страха?

— У тебя что-то случилось? — обеспокоенно спросила она.

— Да, моя мама пытается разбудить во мне скорбь к незнакомым людям, — попыталась огрызнуться Юта, но голос предательски дрогнул.

На мгновение установилась тишина, нарушаемая только тихим шкворчанием сырников на сковороде.

— Внимание! — неожиданно громко воскликнула дикторша, заставив Юту вздрогнуть и полностью обратиться в слух. — В редакцию только что поступила информация от пострадавших, находящихся в сознании. Страшная катастрофа произошла по вине четырех подростков, испортивших железнодорожные пути. По предварительным данным известно, что среди них была светловолосая девушка.

Похолодевшими пальцами Юта, незаметно для мамы, перекинула светло-серую прядь за спину, словно это могло помочь спрятаться от окружающего мира, ставшего вмиг таким враждебным.

— Точные данные по оставшимся трём подозреваемым устанавливаются и будут переданы нашими журналистами с места событий в ближайшее время. Если вы располагаете какой-либо информацией о подростках, ставших свидетелями гибели двух сотен человек, просьба обратиться в Единую службу по короткому номеру 112. Ваша анонимность гарантируется.

На последней фразе диктор сделала акцент, повторив её дважды.

— Больше двухсот человек погибло, — прошептала Юта с нескрываемым ужасом в голосе. — Мам, больше двухсот.

— По предварительным данным, милая, — тяжело вздохнула мама. — Цифра постоянно уточняется. Я утром в новостях слышала о двухстах сорока погибших. Поиски не останавливаются. Неизвестно, скольких еще не довезли до больниц.

Она отвернулась к плите, чтобы разложить горячие сырники по тарелкам, и Юта схватила смартфон, воспользовавшись ситуацией относительного одиночества. Ватными руками, она несколько раз пыталась разблокировать аппарат, пока не вспомнила, что уже неделю пользуется новым паролем.

Развернув во весь экран приложение, она набрала сообщение.

«Макс, включи телик»

Убавив звук до минимума, чтобы у мамы не возникало вопросов по поводу ранней переписки, она отложила телефон в сторону и искоса поглядела на экран, где отражалось оповещение о том, что Макс ей пишет ответ.

«У Нильса братан возвращался из командировки этим поездом. Сменил билеты, чтобы быть дома на шесть часов раньше»

«Он жив??»

Юта обеспокоенно потерла лоб. Нильс — старший действительно неплохой парень. Она знакома с ним лично столько лет, сколько знакома с Нильсом — младшим. Нильсон — это их фамилия. И они похожи между собой так, будто эта фамилия была дана им уже после рождения, когда они смогли оправдать её своим характером, поведением и внешностью.

«Нет» — пришло от Макса одно-единственное слова.

БЫЛ действительно неплохим парнем. БЫЛИ похожи между собой. БЫЛИ знакомы столько лет… Прошедшее время так сложно применить по отношению к жизнерадостным Нильсонам…

«Как он?»

«В петлю лезет»

«Чем мы можем ему помочь?»

«Юта, знаешь, чем могли — мы уже помогли. Остальное я скажу вам с Данисом при встрече. Лично. Очень хочу посмотреть в ваши глаза. И не пиши сюда больше ничего. Это ненадежно, если ты понимаешь, о чем я»

Каждое предложение от него шло отдельным сообщением. Это означало, что Макс добрался до крайней точки кипения. И если Юта сейчас, вследствие помутнения рассудка от страха, слабо понимала происходящее, то Макс был в четко осознаваемой ярости.

За ночь он так и не смог уснуть. Монтируя старые видео, чтобы хоть немного успокоиться, он с каждым щелчком мышью получал обратную желаемой реакцию, повышая градус бушующей в нем злости, в первую очередь, на себя самого. Если бы он только мог оказаться сейчас в пустой звукоизолированной комнате, он бы накричался там вдоволь. За то, что не настоял на звонке железнодорожникам. За то, что уступил Нильсу. За то, что не послушал здравомыслящую Мари, которая снова была на его стороне, как всегда. За то, что он поступил, как безответственный болван. За то, что он своим бездействием убил всех этих людей. За то, что, как оказалось, без камеры в руках он просто фейковый герой. Его нет. Он не существует. Он пустышка. Лживая карикатура в сети. Пока люди вокруг живут реальной жизнью, без колебания протягивая свои руки всем, кто в этом нуждается по-настоящему, он только наблюдает жизнь со стороны, через призму своего объектива. Немного фильтров. Чуточку перемотки. Ловкий монтаж. И вуаля! Чудо готово. Большее количество отснятых впечатлений приравнивается большему количеству лайков. А на поверку оказывается, что за всем этим нет НИ-ЧЕ-ГО.

В моральном изнеможении он упал лицом в подушку. Слишком много сил отнимает даже короткий взгляд вовнутрь себя, где нет ничего, кроме гнетущей пустоты. Самокопание вымотало его, как не выматывали даже съемочные недели, длившиеся порой круглосуточно. Макс перевернулся на спину и накрылся одеялом с головой, будто так можно было спрятаться от самого себя.

Сигнал смартфона отвлек от размышлений. Не глядя в экран, Макс ответил на звонок.

— Я убил брата, — прозвучал оттуда ледяной голос Нильса.

— Что? — не понял Макс, подорвавшись на кровати. — Никому ничего не говори, я сейчас приеду.

— Тормози, Максимус. Ты не понял. Он был в этом поезде. Родители уехали к нему. Я даже не знаю, братан, неужели реально опознание будут проводить ночью?

— Я… Я не знаю, Нильс. Я не знаю, что тебе сейчас ответить, — ответил он устало, опуская голову обратно на подушку. Сон сняло как рукой.

— Помнишь, мы с тобой малые были, он нас рогатки учил делать. Мы же с тобой тогда все фонари в нашем квартале перебили.

— Я помню, как мы наделали дротиков из спичек и иголок, а потом расстреляли любимую картину вашей мамы. Там луг с цветами был нарисован. Нам с тобой круто тогда влетело.

— Он меня на мотоцикле учил ездить, когда мне было двенадцать. Это был полный провал, братан.

— Ты тогда впервые сломал руку, — продолжил Макс за него, вспомнив друга, загипсованного по самую шею.

— Я еще помню, как мы с тобой в солдатиков играли, а они с Арисом рядом на диване глушили водку…

— Абсент, — поправил его Нильс.

— Потом пришла ваша мама, и он дал нам сотку, чтобы мы не сдали его. Мы купили себе чипсов с мороженым, а его всё равно заложили. Помнишь, он тогда грозился прибить нас?

— А потом поклялся, что однажды заложит меня. В тот самый момент, когда я буду этого ожидать меньше всего. Братан, я почти десяток лет на измене прожил. А он не успел выполнить обещание. Урод он. Рано утром уезжал в свою вонючую командировку, я еще спал. Обещал наушники привезти. Пусть засунет себе эти наушники… Ничего мне от него не надо. Максон, пусть он вернётся и выполнит обещание… Как он мог погибнуть, зная, что я всё еще жду, что он меня заложит родителям?

— Нильс, я могу тебе сейчас сказать заезженные фразы, что время лечит и однажды твои раны перестанут кровоточить. Что жизнь несправедлива. Что лучшие обычно уходят первыми. Но какой в этом смысл? Никто за тебя не справится с горем. Пока ты сам не сможешь пережить потерю брата, все слова останутся просто словами. Потом, когда-нибудь, ты поймешь, что все мы были правы. Но до этого момента будет больно, горько и невыносимо. Приезжай ко мне, я тебе диван в зале расправлю. Мои против не будут.

— Это я убил его…

— Это МЫ убили его. Ты не вывезешь в одного эту потерю. Не снимай вину с нас. Я мог набрать номер МЧС. Марика. Или Юта. Но этого не сделал ни один из нас. Мы все по локоть в крови.

— Я читал новости. Там больше двух сотен погибших. Мы не по локоть в крови. Мы в ней с головой. А к утру нас накроет, и мы захлебнёмся.

Нильс отключился, оставив Макса наедине со своими мыслями, поедающими изнутри. Перевернувшись снова лицом в подушку, он заставил себя думать о завтрашней контрольной по алгебре, чтобы попытаться цифрами отвлечь себя от самокопания. Всё, что угодно. Но только не эти мысли, целящиеся прямо в серое вещество внутри черепной коробки.

До рассвета оставалось почти четыре часа. Достаточно для того, чтобы успеть съехать с катушек.

18 сентября. 20:30

Тётушка Полли снова споткнулась о рыжего пушистого кота. Этот шерстяной негодяй нахально пытался стянуть со стола котлету, лапой подтаскивая к себе небольшую эмалированную кастрюльку. Она спохватилась вовремя. Расстояние между мерзавцем и кастрюлькой не превышало нескольких сантиметров. Через минуту она упадет с глухим стуком на линолеум, котлеты разлетятся по всей кухне, а рыжий хулиган схватит своими острыми зубами парочку трофеев и умчит под кровать. Там, в пыли и недосягаемости, он спокойно захомячит их, никуда не торопясь. Она будет пытаться выгнать его шваброй, но не дотянется. И он просидит под кроватью ровно столько, сколько посчитает нужным. А потом вальяжно выплывет в центр кухни и с видом победителя, усевшись на табурет, будет вылизывать свои усы и щуриться от яркого света.

Эта история повторялась уже не один и не два раза. Всю схему шерстяного негодяя тетушка Полли знала наперед, поэтому сегодня, увидев как расстояние между котом и кастрюлькой уменьшается, она, будто актриса фильма про супергероев, сделала стремительный выпад вперед и поймала кастрюлю одной рукой буквально на лету.

Кот недовольно полурыкнул — полууркнул и, подняв хвост трубой, нарочито медленно вышел из кухни, демонстрируя тетушке своё крайнее презрение.

— Не сегодня, дружок! — запоздало крикнула она ему вслед. — Сейчас твои хозяйки приедут, уж они-то тебя не оставят без угощения.

— Почти девять, — пробормотала она себе под нос. — И где их носит? Поезд давно уже должен был прибыть.

Отыскав в коридоре свой телефон, она набрала мужа, чтобы уточнить, куда они запропастились и когда их ждать. После нескольких длинных гудков включился автоответчик: «К сожалению, я сейчас очень занят. У нас есть три решения проблемы. Оставьте сообщение. Дождитесь моего звонка. Или перезвоните сами минут через пятнадцать». Тётушка Полли решила воспользоваться последним способом и перезвонить мужу минут через десять — пятнадцать. Перед тем, как заблокировать экран телефона от случайного набора цифр, она увидела мигающий значок сообщения. На мгновение волнение её отпустило. Сообщения ей писали только дочки.

Нажав на нужную кнопку, она вновь убедилась в том, что текст прилетел от одной из дочерей. Предприняв бессильную попытку отогнать дурные мысли, дрожащей рукой она открыла смс.

«Поезд разбился. Мы умираем, мам. Спасибо за всё, что ты для нас делала. Мы все тебя очень любим и обещаем приглядывать за тобой сверху. Маякнём, если жизнь после смерти существует Мам, не обижай нашего кота, он не такой бандит, как тебе кажется. Любим. Твои Мы»

В шоковом состоянии тётушка Полли беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь отыскать знакомые ориентиры в собственной квартире.

— Это шутка, да? — неожиданно высоким голосом пропищала она.

Но перечитав сообщение еще раз, все сомнения отпали.

Ослабевшее тело вмиг отказалось слушаться хозяйку. Из рук, повисших плетьми, выскользнул телефон и, упав на пол, разлетелся на составные детали. На ватных ногах она доковыляла до коридорного пуфика и рухнула на него, как подкошенная.

На кухне раздался глухой удар и через мгновение рыжей молнией мимо пролетел кот, зажав в зубах трофейную пару котлет. Тетушка не обратила на него никакого внимания.

19 сентября. Мари.

Мари вздрогнула, когда хлопнула входная дверь и резко выпрямилась, расправив плечи. В детстве подзатыльники отца не заставляли себя долго ждать, когда он видел сгорбленную дочь. Привычка сидеть с ровной спиной так и не выработалась, но при появлении отца до сих пор инстинктивно хочется сесть прямо.

По большому счету, оплеухи отца были её неизменными спутниками по жизни с самого раннего детства. Строгий, но справедливый, полицейский на работе, дома превращался в тирана, держащего в страхе всю семью. В хорошем расположении духа с домашними он был подчеркнуто требователен и суров. А вот его плохое настроение с годами жена и дочь начали чуять, как гончие собаки, от порога входной двери. В такие дни не имело смысла готовить ужин, до блеска намывать тарелки и выносить тапки ему в коридор. Он жаждал скандала. Он был настроен на скандал. Он почесывал кулаки в предвкушении скандала. И даже в идеальном мире с оттенками утопии, отец нашел бы изъяны, когда его душа желала скандала. Его ноздри расширялись, стремясь насытиться ароматами страха жены и дочери до предела. Переступая с ноги на ногу, он потирал ладони и хищно улыбался, наблюдая, как его семья сжимается в комок от животного ужаса перед ним.

— В этом доме не добиться порядка, — сквозь зубы цедил он обычно, похрустывая костяшками пальцев.

В такие моменты Мари отчаянно боялась смотреть в его пустые глаза. На свое лицо он надевал маску каменной непроницаемости человека, озабоченного судьбой дочери, мол, ему самому противны подобные методы воспитания, но во имя заботы о будущем ребенка он готов взяться за ремень. За хворостину. За ручку деревянной швабры. За шланг от стиральной машины. Мари отчетливо помнила тот день, когда мастер из магазина бытовой техники установил в их ванной комнате автоматическую стиральную машинку. Пока мужчина с пышными усами пересказывал родителям из справочника по эксплуатации аспекты использования данного агрегата, она в своей голове прокручивала, как заведенная, только одну фразу: «неразборная конструкция». Для неё, десятилетней девчонки, это означало лишь то, что она больше не будет прятать лиловые синяки под безразмерными вязаными свитерами «под горло». Самые страшные отметины на её теле всегда оставлял шланг от стиральной машины.

Отец никогда не действовал спонтанно и не бил тем, что попадалось под руку. Нет, он произносил свою коронную фразу:

— В этом доме не добиться порядка.

И выходил в соседнюю комнату, чтобы вернуться оттуда с очередным пыточным инструментом для проведения пятнадцатиминутного воспитательного процесса. Эти минуты до его возвращения для Мари тянулись как расплавленный каучук. Будто загнанный зверь, девочка опускалась в угол на колени и закрывала руками голову. Кричать и плакать бесполезно. Для отца её страдания звучали слаще музыки.

Единственное, чему она научилась за всю свою жизнь благодаря отцу: бесконечно терпеть боль и виртуозно лгать.

Не снимая тяжелых ботинок, составляющих его полицейское обмундирование, он прошел сразу в комнату к Мари.

— Где была вчера вечером? — закричал он с порога.

Говорить громче, чем того требовала ситуация было для него привычно. От этого он выглядел еще более грозно и сурово. Как будто его метровые раскачанные плечи и без того не наводили ужас на всех преступников в их городе.

Внутри Мари сжалась в комок, но внешне не подала виду, что волнуется. Годы тренировок снова сыграли ей на руку. Слегка приподняв подбородок, она смело заглянула отцу в глаза.

— Гуляла с ребятами, — ответила тихо, но очень твердо.

— Где это было? Отвечай, живо!

Для себя Мари отметила, что сейчас перед ней стоит не отец, а жёсткий офицер полиции. И он пришел не поговорить, а допросить. Жизненный опыт напомнил: отвечать нужно быстро и уверенно, чтобы не вызвать подозрений.

— Мы с Данисом занимались подготовкой презентации по водоплавающим птицам, потом ему позвонил Нильс и позвал нас пройтись. Это было примерно в восемнадцать часов. Мы гуляли по объездной. Около двух километров в ту сторону медленным шагом. В начале девятого я уже была дома. Это может подтвердить мама, — отрапортовала Мари.

— Ты, наверное, уже в курсе крушения поезда? — спросил он и после короткого кивка дочери продолжил. — Пострадавшие твердят о четырех подростках. Среди них была девушка. Блондинка.

— Пап, у меня русые волосы. И кудрявые, — потрясла она головой, давая понять отцу, что он слишком далек от мира моды, чтобы рассуждать о её цвете волос.

— Я знаю, что вы всегда гуляете впятером. А на месте крушения видели четырех подростков. Численность компании не сходится. Мне просто важно было убедиться, что мы копаем в нужном направлении.

— В смысле, пап? Если бы это вдруг оказалась я, ты бы не стал расследовать это дело? — не смогла Мари скрыть удивления.

— Двести восемьдесят один погибший, дочь. Двести восемьдесят один. Более четырёхсот человек с травмами. Если бы ты вдруг оказалась замешана в аварии, я бы позаботился о том, чтобы ты сгнила за решеткой.

Громко стуча тяжелыми ботинками по ламинату, отец покинул комнату, оставив дверь открытой нараспашку. Еще один «пунктик» в его голове. Он ненавидел закрытые двери в собственной квартире. Естественно, это правило не касалось входных дверей. Толстый пласт дерева, обшитый двойным слоем железа, отсутствие глазков и камера, выведенная на лестничную площадку. Безопасность — это было первое, о чем заботился отец. По той же самой причине строго-настрого запрещено закрываться в комнате. Иначе он мог упустить какой-то очень важный момент в жизни Мари. А он хотел знать о ней всё. Где, с кем, когда и вернулась ли до наступления комендантского часа.

То, что вчера она пришла домой почти на пятьдесят минут раньше, сейчас стало решающим фактором в расчетах отца. Он посчитал, что дочь не сумела бы так быстро добраться с места крушения до дома. Мари, конечно, ни за что в жизни не стала бы разубеждать его в обратном.

Прямо сейчас она в очередной раз поклялась себе, что обязательно окончит юридический с отличием, а потом станет первоклассным судьёй. Она еще покажет отцу, на что способна, и заставит его считаться с ее мнением.

Откинувшись на спинку стула, Мари глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Осталось рассказать ребятам, где они были вчера вечером и больше никто и никогда не узнает, что это именно их компанию видели на месте страшной катастрофы унесшей за собой жизни почти трех сотен человек.

20 сентября. «Богемная пятёрка».

— Мы прошли около полутора километров от города по объездной. Машин в тот вечер было мало, поэтому, скорее всего, свидетелей того, что нас видели гуляющими в той стороне, найти будет очень сложно, и главный подозревающий в лице моего отца оставит в покое навязчивую идею доказать, что разыскиваемыми подростками были именно мы, — чеканила Мари, отчаянно жестикулируя.

Прямо перед ней на весь экран была развернута карта города с разлинованным направлением движения со всеми объектами, вплоть до дорожных знаков, разметки и ориентиров, вроде деревьев и одиночных строений.

Ребята полукругом стояли у Мари за спиной настолько близко, что касались друг друга локтями. Всё их внимание было обращено на кончик карандаша, скользящий по монитору компьютера вслед за её словами. Каждый про себя проговаривал план вечера, чтобы попытаться запомнить его максимально близко к рассказу подруги.

Вся компания дождалась момента, когда дома у Мари никого не будет. Отец днями напролет пропадал на территории крушения, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, которые могли бы вывести его на след четырех подростков, о которых говорили все выжившие. Большинство из них сейчас лежали в больницах под присмотром врачей. Но каждый, кто мог дать полиции какую-либо ценную информацию, был допрошен. Тем не менее, пользы это не приносило толком никакой. Одни твердили, что девочка — подросток стояла в окружении трех парней. Другие — что компания состояла напополам из мальчишек и девчонок. Третьи утверждали: единственное, что им запомнилось — девочка была блондинкой с длинными, почти по пояс, волосами. Четвертые были уверены, что волосы девушки не особенно длинные, серо-голубого оттенка, такого модного в этом сезоне. Цвет куртки девушки варьировался от черного до глубокого винного. Наличие на ней шапки тоже не было стопроцентным. Показания расходились от «шапка была темно-серого цвета» и «вроде, на ней не было шапки. Она набросила капюшон на голову» до «на ней точно не было головного убора. Так показалось издалека, потому что у неё волосы каштановые, а на концах — блонд». Офицер полиции хватался за голову, читая тот бред, что ему несли следователи от пострадавших в катастрофе. Во дворе полицейского управления почти сутки бушевала человеческая масса. Толпа митингующих под окнами требовала выдать им «малолетних вредителей» на народный суд, а у него до сих пор не появилось ни единой зацепки, с помощью которой можно было бы начать разматывать весь этот клубок. Граждане митингующие не собирались расходиться, жалуясь на «бездействие полиции» в черные объективы телекамер с федеральных каналов, а всё, что он сам мог сказать в микрофоны снующих туда-сюда журналистов — это скомканные фразы о неразглашении материалов в интересах следствия.

Большую часть времени в эти суматошные дни Мари наблюдала своего отца по телевизору. Каждый раз его вялое блеяние по поводу «интересов следствия» внушало ей уверенность в том, что на месте крушения их всё же никто не видел, раз свидетели до сих пор не объявились. Весть о страшной катастрофе облетела уже не только всю страну — весь мир! Если бы кто-то и смог ткнуть в них пальцем — он бы уже это сделал.

Вполуха слушая новости из включенного постоянно в последние дни телевизора, Мари умножила в голове среднюю скорость компании, прогуливающуюся неспешным шагом, на количество времени, ушедшее на последнюю прогулку, и получила примерное расстояние, которое они должны были пройти в тот вечер. Картина сложилась чересчур гладкая, и она добавила лишние триста метров, чтобы, в случае допроса, у отца появилось недопонимание.

— Меня толкнул Нильс, и я за ним побежала, чтобы толкнуть в ответ. Остальные не побежали за нами, а сидели на поваленном дереве и ждали, когда мы набесимся, — пояснила бы она ему.

Единственной проблемой оставалась мама. Мари еле дождалась, когда же та, наконец, соберется в любимую студию красоты на педикюр и тут же набрала сообщение в общий чат, адресованное всем друзьям, велев им быть у неё в течение пятнадцати минут для проведения следственного эксперимента. Первым, как ни странно, примчался Нильс, который все эти дни существовал в полудреме от той горы антидепрессантов, что тайком таскал из маминой аптечки. Страх не отпускал его ни секунду. Болезненный взгляд мог выдать с головой всю их компанию, если бы кто-то из экспертных людей обратил своё внимание на Нильса. Увидев его состояние, Мари только вздохнула. С этим человеком ей еще придется побороться, чтобы он держал свой рот на замке. С чьей-то стороны хватило бы и шутки на нежелательную для Нильса тему, чтобы тот раскололся и выдал всех. Но так она думала ровно до тех пор, пока не увидела трясущиеся руки Даниса. Оказывается, Нильс еще держался молодцом. Сравнив их состояние, Мари поняла, что Нильс выкарабкается. Смерть брата подкосила его гораздо сильнее, чем сама трагедия, в которой он виновен лишь отчасти.

— Это провалище, чуваки, но я не понимаю, не понимаю ничего, — мотал он головой, тряся длинной белоснежной челкой. Своим нежеланием включить здравый смысл он раздражал не только её одну. Она чувствовала, как Данис потихоньку закипает, постукивая ногой по колёсику офисного кресла, на котором сидела Мари.

— Что ты не понял, Нильс? — переспросила она, прилагая все свои усилия для того, чтобы унять злость. Если бы подобным образом сейчас тупил Данис, она бы давно дала ему затрещину, чтобы привести парня в чувство. Но Нильсу обязательно нужно объяснить именно столько раз, сколько потребуется.

— Я ничего не понимаю! Что мы делали на объездной, если в это время тусили на нашем месте на путях?

— Нас не было там, — спокойно пояснила она, приторно ласково улыбаясь. — Ты забыл, дорогой? Вы ждали нас с Данисом у торгового центра, там же к нам присоединилась и Юта, которая на такси смотала удочки от своего ухажера. Чтобы он нас не нашел, мы выбрались на объездную и просто пошли прямо вдоль дороги. Мы с Данисом вам рассказали, что целый день делали реферат. От Юты узнали, что она сбежала от Джима, который в последнее время буквально преследует её. Потом ты, Нильс, сказал нам, что мы раздражаем тебя разговаривать об учебе после учебы. Мы тормознули у гаражей и посидели там на крыше.

— Я всё это прекрасно понял с первого раза, — перебил он её.

— Тогда какого черта, братан? — воскликнул Макс, которому порядком надоело повторение одного и того же рассказа по третьему, если не четвертому, кругу.

— Я не вкуриваю, зачем нам, вообще, всё это надо! Кто нас подозревает? Я брата завтра хороню, почему я сейчас должен придумывать себе оправдания?

— Это не оправдания, идиот! — закричал Данис, не сумевший взять себя в руки. — Ты понимаешь, что никто не может четко описать подростков, которых весь поезд видел в районе катастрофы?! Народ жаждет расправы! Сейчас следаки одумаются, что не продвинулись в своём расследовании ни на миллиметр и пойдут по всем школам допрашивать школьников от тринадцати до шестнадцати, кто и как провел вечер восемнадцатого сентября? Это, блин, не загадочная смерть бомжа на теплотрассе! Это страшная катастрофа, унесшая даже не десятки, а сотни(!) жизней.

— Ты мне будешь об этом рассказывать? — вспылил Нильс. — Кто из твоих близких был в этом поезде? Я брата завтра хороню! Напоминаю об этом всем, кто, может быть, забыл!

— Нильс, они все правы, — подала голос Юта. — Нас будут искать. Всех подростков будут не то что просто трясти, нас выпотрошат, чтобы вычислить виновных. Взгляни в телик. Люди, которым больше нечего терять, почти сутки митингуют. Скоро они поймут, что следствие в тупике и поднимут бунт. Полиция обязана стереть ноги по колено во время поисков, но предоставить гражданам четырех подростков.

— А ведь это даже не наш провал, — пожал плечами он.

— Наш, — упрямо стоял на своем Макс.

Данис молча кивнул из-за его спины.

— Мы не виноваты настолько, чтобы нас растерзали, — не согласилась Мари.

— Марика, скажи, хоть кто-то будет разбираться в степени нашей вины? — спросила Юта и, не дождавшись ответа, продолжила. — Вот именно, подруга. Нас всех выловят и уничтожат по одному. Отец-полицейский тебя не спасет. Никто тебя не спасет.

Все промолчали.

Юта была права.

21 сентября. Ночь.

— Я не пойду завтра на похороны, мне не с кем оставить ребенка, — упрямо повторил он, прижимая сына к себе, словно мог спрятаться за ним, как за стеной.

— Ты не можешь сидеть дома взаперти пока там, на площади, весь город хоронит твою жену! — повторила полная женщина с засаленными волосами и серым лицом.

— Могу. Моя жена жива. Она на обследовании в больнице. Она скоро приедет, — покачал он головой и прижался губами к теплой макушке ребенка.

— Ты должен проводить её. Она была твоей женой. Она родила тебе сына.

— И она совсем скоро приедет. Она обещала вернуться. Моя жена всегда выполняет обещания.

— Только не в этот раз, родной. Она не вернется. Пока ты не увидишь её мертвой, ты не сможешь смириться.

На время мать перебралась к нему в просторную двухкомнатную квартиру, которую он купил, как только узнал, что его жена находится в положении. Теперь детская кроватка стояла в спальне около большой кровати, половина которой опустела. Он знал, что его жена была в том самом поезде, жертв крушения которого завтра будет хоронить весь город. Он не сошел с ума, нет, он прекрасно знал, что его жена была среди пассажиров злополучного поезда. Но смириться с её утратой он не желал до тех пор, пока из больницы не будет выписан последний пострадавший. Быть может, она лежит где-то там, среди них, в коме, и никто не может узнать, как её зовут, чтобы сообщить близким о том, что она жива. То, что её родители опознали тело в морге — не значило ровным счетом ничего. Они могут ошибаться. Все могут ошибаться. А он хочет верить, что его женщины нет в списке мертвых. Только не сейчас. Не сегодня. Завтра. Или в следующий понедельник. Но пускай она будет жива еще один день. Он готов надеться до конца и его надежда умрет последней.

— А ты, мама, возвращайся к себе. Моя жена скоро вернется, и мы снова будем все вместе. Нам не нужна помощь, — сказал он и вышел из комнаты. Тихонько, чтобы не разбудить сына, прикрыл за собой дверь.

22 сентября. Утро.

— Макс, я иду в полицию. Лучше сдаться сразу, чем ждать, когда нас вычислят. Рано или поздно найдутся свидетели. Ты ведь понимаешь это?

Данис примчался к нему с самого утра, чтобы не собираться на похороны в одиночестве. Это безумное событие давило на психику эмоционально нестабильного подростка настолько сильно, что он рыдал ночами, вгрызаясь зубами в подушку со звериной силой, оставляя в наволочке рваные дыры. На его нервах впору было давать акустический концерт. Захлебываясь слезами от страха, сдавившего его в своих металлических тисках, ночами напролет он тихонько выл от отчаянья так, чтобы не услышали родители в соседней комнате.

— Ты сбрендил что ли? Кто нас вычислит? — спросил Макс, безразлично пожимая плечами.

Он стоял перед зеркалом и аккуратно, один за другим, собирал свои дреды в хвост, пока Данис истекал холодным липким потом, вжавшись в угол комнаты.

— Присядь, — указал ему Макс в сторону дивана, едва скрывая раздражение в голосе.

Данис лишь бешено помотал головой и крепче прижался к стене.

— Нас знает весь город, благодаря тебе, между прочим! — крикнул он и испуганно втянул голову в плечи, будто прячась от удара.

— И что? Если ты не заметил, то нас знают, как пятерку друзей, Данис. А полиция разыскивает четырех подростков!

— Ты понимаешь, что у них практически готов фоторобот светловолосой девушки? Кто-нибудь обязательно опознает в ней Юту! Это дело времени!

— Данис, поблагодари моду за то, что светловолосых сейчас больше, как минимум, в несколько раз. На десять девчонок — восемь блондинок. Нас нереально вычислить. Успокойся и выдохни.

— У тебя наверняка остались какие-то видосы, — продолжал накручивать себя Данис.

— Макс, мы спалимся. И тогда нас линчуют по одному в темном переулке. Даже до суда дело не дойдет. А если дойдет, то и на зоне нам не выжить.

— Данис, дружище, ты, часом, не забыл, что мы вообще-то ни в чем не виноваты? Мы не портили грёбаную железную дорогу! Наша вина заключается лишь в том, что мы не успели позвонить на станцию и предупредить об угоне рельса! Да, я уже почитал, как это называется и что с ним произошло! — предупредил он вопросы Даниса о том, откуда он знает о том, как называется искривление рельса.

— Народный суд разбираться не будет. Нас вычислят очень быстро, если нас опознал хоть один человек. Максон, в этом поезде погиб родственник каждого третьего человека в нашем городе. Понимаешь, да, что мы долго не проживем? Ни домашний арест, ни следственный изолятор. Нас не спасет ничто. Народ разорвет на части каждого из нас по отдельности, — упрямо отвечал Данис, как заведенный дергая очки и без того идеально сидящие на его круглом лице.

— Ты ни в чем не виноват. Просто поверь в ту легенду, которую для нас разработала Марика и повторяй её каждый вечер перед сном, как мантру. Ты ни в чем не виноват. Тебя, вообще там не было. Ты в тот вечер гулял с нами по объездной.

Макс миролюбиво хлопнул ладонью по плечу друга и вышел в коридор, чтобы Данис не заметил, как его самого трясет мелкой дрожью от подобных мыслей, которые не оставляют ни на секунду. Каждый вечер, укладываясь в постель, он включал ночник и отворачивался лицом к стене. Спать в темноте теперь было выше его сил. Словно все те несчастные погибшие из-за его бездействия люди собирались вокруг него и укоризненно глядели прямо в душу. Он закрывал глаза и чувствовал, как две сотни мёртвых буравят его спину своим взглядом. Он не мог продолжать жить жизнью нормального человека, чувствуя за собой груз в двести восемьдесят одну человеческую душу.

А днем живые не спускали с него глаз. Он шел по улице и в каждом человеке видел, что все они давно знают, что это он, Макс, был на месте крушения пассажирского поезда. И все они просто ждали, когда же он сознается, чтобы наброситься на него и разорвать на куски. Он проходил мимо, и паранойя вопила о том, что каждый оборачивается ему вслед и осуждающе качает головой.

Макс боялся не меньше, чем все остальные. Но ему хватало ума держать себя в руках. В отличие от Даниса, он понимал, что каждый подросток сейчас находится под подозрением. Не стоило лишний раз привлекать к себе внимание трясущимися руками и дергающимся глазом. И, глядя на забитого друга, он никак не мог понять, почему эти простые истины не укладываются в его глупой голове. Подобное поведение он мог простить Нильсу, который потерял в этой аварии своего кумира — старшего брата. Но этот придурок, который сейчас пытался слиться со стеной в его комнате, откровенно пугал его своей неудержимой неадекватностью.

— Надо покаяться, Макс. Нам поверят. Ведь мы ни в чем не виноваты, — прошептал тот, выглядывая из-за двери и нервно постукивая себя пальцами по животу.

Покачав головой, Макс отвернулся и застегнул пуговицы на своем приталенном пиджаке. Пока Данис прячется в капюшоне толстовки, он, Максимус, должен выглядеть по-прежнему безупречно, согласно созданному за долгие годы имиджу, чтобы не вызвать подозрения тех, кто пристально следит за его жизнью, просматривая видео на канале.

— Идем, — кивнул он Данису.

Будто тень он скользнул следом за своим блистательным лидером, не вынимая рук из карманов просторных спортивных штанов. Последнее, что ему хотелось сейчас — это привлекать излишнее внимание толпы. И он искренне недоумевал, где черпает силы Макс, чтобы оставаться на том же уровне жизни, что и трагедии.

22 сентября. В мессенджерах.

Северный ветер продувал шерстяной кардиган насквозь. Засунув руки в карманы брюк, Юта зябко поёжилась и переступила с ноги на ногу, будто это могло помочь согреться. Мама утром пыталась заставить её надеть куртку с шапкой, но в итоге уговорила только на шапку, под которой Юта на всякий случай предпочитала прятать свои обесцвеченные волосы. Теперь, стоя второй час на открытой площадке под мелким дождем, она жалела, что не прислушалась к маме, которая снова оказалась права, в принципе, как и всегда.

Натягивая рукава до самых костяшек, она вдруг почувствовала, как в кармане настойчиво вибрирует телефон. Под тяжестью мероприятия, звук она предусмотрительно отключила заранее. Мельком оглядев друзей, она остановилась на Максе, который вместе с Данисом держался чуть поодаль от девчонок. В его руках был зажат телефон, на который он очень выразительно указал взглядом. Сморщив лоб в немом непонимании, Юта вытащила из кармана свой смартфон и увидела от него пропущенный звонок. Это был пароль. Короткий дозвон, чтобы дать знать другу, что нужно срочно войти в личную переписку, не откладывая ни секунды.

В оповещениях висело сообщение.

«Не знаю, что делать с Данисом. Он на грани. Надо поговорить»

Еще одним запретом от Мари было употребление в переписке фраз, которые могли бы их скомпрометировать. Макс строго следовал договоренности. Но Юта поняла, о чем идет речь.

«Завтра у меня. Сегодня мы не в состоянии здраво мыслить»

Ответ пришел незамедлительно.

«ОК»

22 сентября. Полдень.

Стихийные мемориалы образовывались не только по городу. По всей стране люди несли охапки цветов к железной дороге. В эти дни стало невозможно без слёз приблизиться к вокзалам. Все пути оказались завалены алыми гвоздиками, белоснежными розами, мягкими игрушками и чёрными траурными свечами. Трагедия приобрела катастрофические масштабы. Объединив общим горем семьи погибших и пострадавших, она невидимой паутиной связала их с миллионами скорбящих, не оставив равнодушных к страшной аварии.

Делом времени стало следующее объявление от строгой ведущей федерального телеканала:

— За информацию о четырех подростках, ставших причиной страшной катастрофы, которая унесла за собой сотни человеческих жизней, объявлена денежная награда в размере трех миллионов. Следственные органы гарантируют полную анонимность для свидетеля. Если вы обладаете хоть какими-то данными, просьба сообщить по номерам, указанным ниже.

Следом, после новостей, шли обрывки видеоматериалов с места событий. Приветливый журналист с неподдельной дрожью в голосе, трясущейся рукой протягивал микрофон гражданам, пришедшим на похороны.

— Мне кажется, что сегодня здесь собрался весь город, — говорила женщина с черной лентой в волосах. — Эта трагедия, конечно, не обошла стороной никого. Наш городок совсем крохотный для такой крупной катастрофы, поэтому она коснулась практически каждого жителя.

— До сих пор не верится, что это произошло в нашем городе, — делилась наболевшим девочка-подросток в темной шапке и толстом вязаном кардигане, зябко подергивая плечами. — Страшно видеть похороны одного человека. А когда гробы несут бесконечной вереницей… Я не знаю, как это описать. Но подобное не желаю увидеть никому. Страшная трагедия для всех нас.

— Почему я сейчас здесь? — повторил молодой парнишка вопрос журналиста. — Потому что я уверен, что малолетние подонки, по чьей вине мы сейчас собрались здесь, находятся среди нас. Взгляните на всех этих людей. Прямо среди толпы стоят эти четверо, я вам клянусь. И не хотел бы я оказаться на их месте, когда их вычислят. Никто бы не хотел оказаться на их месте, я вам гарантирую.

— Я была там. Я собиралась пройти в тамбур, когда поезд сошел с рельс. Меня зажало между раздвижными створками дверей, благодаря чему я отделалась синяками. Большинство людей из моего вагона погибли. Они умирали у меня на глазах. Весь вагон искорёжило, металлические штыри, полки, куски обшивки, осколки стекла были разбросаны повсюду. Людей швыряло во все стороны. Я видела, как молодая девушка и парень пытаются помочь маленькой девочке выбраться из металлических тисков. Её пережало практически пополам. Сначала девушка сама пыталась приподнять полку. Она истекала кровью и стонала, пытаясь сдвинуть огромную полку с места, но у неё бы ничего не вышло, если бы не парень. Через его бок насквозь прошел кусок арматуры, но он приложил все свои силы к тому, чтобы спасти девочку. Ребенок выжил. А они оба скончались еще до приезда «скорой». Прямо там, перед спасённой малышкой. Девочка не знала, что её спасители мертвы. Она лежала на коленях девушки, хотя та уже не дышала. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Я не знаю, как звали девушку, а парень просил называть его Нильсом. Мы с ним познакомились, когда курили в тамбуре. Сегодня они оба здесь. В этой веренице.

Девушка указала рукой себе за спину, где проходила траурная процессия, и украдкой утерла слезы. На камеру она не сказала самого главного. В смерти этих двоих она винила себя. Если бы ей хватило смелости помочь девчушке, эти двое, возможно, остались бы живы.

22 сентября. Нильс-младший.

Перед глазами расплывалось одно огромное разноцветное пятно. Нильс нёс гроб на плече. Ему не хотелось думать о том, что внутри человек, с которым он прожил всю свою жизнь. Они делили одну комнату и были близки не только как родственники, но и как настоящие друзья. Сейчас в деревянном ящике лежал не брат. Кто угодно. Чужой незнакомый человек. Спившаяся баба. Бомж, найденный на теплотрассе. Пусть это будет кто-нибудь, только не брат. А иначе Нильс скинет гроб со своего плеча и побежит туда же, на рельсы. Он много думал об этом. Идея уйти вслед за братом, которого он убил собственными руками (БЕЗДЕЙСТВИЕМ, поправил бы его сейчас Макс) преследовала его, где бы он ни находился. Выбирая цвет ткани на обивку гроба для брата, он стоял в ритуальном агентстве, взяв отца за руку, будто ему было снова три, а не шестнадцать. Он боялся. Боялся так сильно, что среди его светлых волос стала пробиваться первая седина. Страх и боль, смешанные с безграничным чувством вины, повисли на его плечах гранитной плитой.

Он плелся в веренице под звуки оркестра, браво играющего траурный марш, слабо волоча за собой ноги.

«Придется отпустить гроб, чтобы швырнуть в этих музыкальных недоумков камень, поэтому я этого не сделаю» — твердил он себе, чтобы отвлечься и не думать о том, что там, внутри, лежит его брат. Родной брат. Брат, который всегда был рядом. На кого теперь можно полагаться? Как теперь жить в одиночестве? Кому он теперь нужен в этой жизни, когда соседняя кровать в их общей комнате опустела навсегда? Кто заполнит провал в его душе? Пусть мама родит ему еще пять братьев, все они вместе взятые не заменят ему ЕГО БРАТА. Какой идиот придумал, что горе, разделенное на двоих, легче вдвойне? Погибших почти три сотни. У каждого минимум четыре родственника. Соответственно горе прямо в этот момент делится почти на полторы тысячи людей. Но среди них всех он так чертовски одинок, что хочется запрокинуть голову и завыть от безысходности. Интересно, как на это отреагируют остальные? Поддержат ли его? Завоют вместе с ним? Тут и там снуют проклятые журналисты, пытаясь поймать в объектив самые душераздирающие кадры. Для них станет огромной удачей запечатлеть, как горе превращает человека в животное.

Если бы только не брат на плече, он бы им всем тут показал, как растить рейтинги на чужой скорби. Но только брат… Только он один останавливал его от необдуманных поступков. Как всегда. И как никогда больше. Теперь он в гробу. Гроб. Слово-то какое страшное. Почему все слова, связанные со смертью, звучат так страшно? Похороны. Крест. Могила. Поминки. Он мысленно перечислил все, что смог вспомнить. А потом примерил их на себя. По спине побежали мурашки от того, насколько же гармонично они слились с ним в одно целое. Мама с папой? Они родят себе других детей. Одного за другим. Чтобы они были дружны точно так же, как Нильс со своим старшим братом.

Он глубоко вдохнул. Он гроба пахло химией, которая обычно ассоциируется с запахом смерти. Собственные трагические мысли вселили в него уверенность. Туда, вперед. В пустоту. В темноту. К брату. Еще один день. Последний. А завтра — к нему. Он уже, наверное, заждался его там в одиночестве.

22 сентября. Вечер.

Любой бесконечный день когда-нибудь заканчивается. Но только не восемнадцатое сентября, которое тянется до сих пор и всё никак не может завершиться.

— Когда-нибудь пройдет и это, — повторяла тётушка Полли вслух самой себе раз за разом, выплёскивая из квадратной бутылки себе в стакан немного высокоградусного напитка. Коньяк мог закончиться. Чёртово восемнадцатое сентября — уже никогда. До этого дня у неё была большая семья: муж, две любимые дочурки и ненавистный рыжий кот, на которого девочки не могли надышаться.

Как теперь находиться одной в этой огромной квартире? Почему она раньше не замечала, как много здесь места?

Взяв бутылку за горлышко, тяжелой поступью она прошла в просторную комнату с нежно — розовыми стенами цвета утренней розы. Рука привычно щелкнула по выключателю. Комнату озарил мягкий жёлтый свет. Здесь жили они. Её девочки. Стоит только закрыть глаза и вдохнуть воздух этого места, чтобы на миг показалось, что сейчас они недовольно вскочат со своих кресел-мешков и ворчливо напомнят, что нужно стучать перед тем, как войти.

— Нам не пять лет, мам! Мы тут секретничаем, вообще-то! — ругались они очень осторожно, чтобы не обидеть мать.

— Тогда, быть может, посплетничаем вместе? — предложит им она, но они вежливо вытолкают её за дверь и напомнят, что к ужину будут вовремя.

С открытыми глазами комната пуста.

Закрываешь глаза.

Девочки на мешках друг напротив друга.

Открываешь.

Пусто.

Агония столкновения реальности и прошлого…

Тетушка Полли огляделась и еще раз вдохнула полной грудью такой родной аромат. Еще несколько дней, максимум неделя, и он покинет эту комнату. Вещи в шкафу будут хранить запах немногим дольше. Но это тоже не вечно.

Девочки улетучивались. На стене тикали деревянные ходики, с каждой секундой цинично увеличивая расстояние между ней и её дочерьми. Она тщетно хваталась за моменты, струящиеся, будто песок сквозь пальцы. Воспоминания. Фотографии. Одежда. Духи. Волосы на расческах. Без смеха девчонок всё это превратилось просто в обыкновенные вещи. Бездушные и пустые. Не нужные никому, кроме неё.

Перебирая пальцами босых ног ворсинки на пушистом ковре, тетушка Полли цеплялась взглядом за мелочи, ставшие вдруг такими важными. Плакаты на стенах. Царапины на шкафу. Трещины лака на письменном столе. Мохнатые носки на батарее. Атласная пижама на спинке стула. Россыпь монет на прикроватной тумбе. Стикер на мониторе компьютера «Стрижка 25 сентября в 18:00». Пыль на плюшевых медведях. И огромное количество совместных снимков, распечатанных на фотобумаге и вывешенных в беспорядке над столом.

— Пусть это будет страшный сон. Я проснусь, обязательно проснусь, и мы снова все будем вместе. Спите спокойно, родные.

Щелкнул выключатель. Тетушка Полли тихонько прикрыла за собой дверь и по старой привычке перекрестила трижды у порога.

Вот так, с закрытой дверью, проще всего. Как будто они всё еще там. Шушукаются о своем. И просят её постучать перед тем, как войти.

23 сентября. Ночь.

Признаюсь, что баснословные миллионы, предложенные за информацию о подростках в новостях по телевизору в то время, как весь наш город прощался с погибшими, привели меня в сиюминутный бешеный восторг. Весь день я представлял, как распоряжусь ими. Часть от суммы, безусловно, потрачу на путешествие во Францию. Мама давно мечтала побывать за границей, но, увы, мы не такие богатые, как Данис, ректорский сынишка. Уверен, что его мамаша из универа по ночам фурами вывозит взятки от несчастных студентов. Иначе откуда бы у них были роскошные пятикомнатные апартаменты в центре города? Конечно, мне бы моих миллионов не хватило на более-менее приличное жилище. Хотя, чем я хуже него? Тем, что в моей семье нет ректоров, и мне приходится учиться как проклятому, чтобы в будущем поступить в приличное заведение, а не в провинциальную помойку?

Итак, вернёмся к нашим пятёрке баранов.

Мы съездим с мамой во Францию. Проведем там две недели и вернёмся домой, где на банковской карте меня будут ждать еще два с лишним миллиона. Чего бы я хотел? Известности. Чтобы иметь вес в обществе, необходимо обзавестись этим самым обществом. Подписчики, пусть и накрученные за деньги, дадут мне шанс стать услышанным. За столько лет я и на шаг не приблизился к разгадке секрета популярности канала Максимуса. Как? Как ему удается быть топовым блогером так долго? В чем его секрет? Мой контент ничуть не хуже, а временами мои видео гораздо смешнее и информативнее, чем его: «С вами, Максимус, сегодня будет влог из каморки театра, где мы готовимся к очередному выступлению». Объективно, я считаю, что он не достоин тех восхищений, что ему пишут в комментах под видео. Он не смешной и часто выезжает за счет Нильса, который несёт в народ чушь, шуршащую в его бестолковой голове.

Так, посетили «заграницу». Купили подписчиков. Что дальше? Юта с Марикой… О, эти дамы приводят моё чувство прекрасного к шизофреническому экстазу от несоответствия их внутреннего и внешнего мира.

Юта. Дьявольски страшна, будто поднялась прямиком из преисподней. Зато она модная от кончиков серебристых волос до тщательно отпедикюренных пальчиков на ногах. Не красивая, но статусная. Она снимает с жизни сливки уже сейчас, благодаря своей подаче. Вытянутое лошадиное лицо с огромными губами-варениками остаётся незамеченным именно благодаря тому, как она преподносит себя этому миру. Голливудская модель, не меньше. Одевается так, будто в любую минуту её могут вызвать на ковровую дорожку под вспышки фотоаппаратов. Завораживающий голос с лёгкой хрипотцой пробирает меня до мурашек, когда она откровенно хамит учителям, прикусывая нижнюю губу. Плавные движения сформировавшегося аппетитного тела выдают в ней будущую сердцеедку. Уверен, что своим игривым взглядом глаз стального цвета она разрушит еще не одну сотню мужских жизней. Юта магическая, но её магия опасна.

Марика. Тут всё совсем наоборот. Ангельски прекрасна, но надёжно укрыта за показной скромностью, к которой насильно склоняет её строгий отец. В его ежовых рукавицах столько игл, что та и пошевелиться лишний раз без папиного приказа боится. Марианной хочется любоваться. Она красива, как девочка из глянцевого журнала. Но не стоит вестись на внешность принцессы. Личико фарфоровой куколки скрывает за собой прожженную пацанку со стальным характером.

Каждая из них родилась не в той семье. И если бы я был чуточку всемогущ, я бы обязательно поменял их местами.

Я давно наблюдаю за их компанией и вопрос, почему именно эти дамы, волновал меня не один год. Почему Макс выбрал именно их в свои друзья? Ладно, с Ютой всё понятно. Она делает ему рейтинги. Её смех слышен в каждом видео, а поведение копируется девчонками не только нашей школы. С Марикой всё сложнее. Единственное, что пришло мне в голову — выгода. Удобно иметь в друзьях юристов и врачей. Она далеко не глупа и после школы собирается прямой дорогой в ВУЗ на юридическое направление. А её отец, офицер полиции, обладает такими связями, которые не помешали бы ни одному начинающему адвокату. К чему я веду? Кажется, я стал терять мысль. Вилла. Она станет следующим моим приобретением. Двухэтажный домик за городом, как у небезызвестного в нашем городе барабанщика. Хочешь получить таких друзей, как у Макса? Обеспечь их веселой тусовкой на все выходные, как рок-звезда Арис. Там, на моей скромной вилле, у меня заведутся свои собственные Марика с Ютой. Только я буду умнее и не совершу тех ошибок, которые есть у Максимуса. Моя Юта будет действительно роскошной девушкой. Вроде темненькой Айлины из параллельного класса. А в роли Марики у меня будет выступать умница и отличница Марта, серенькая подружка милашки Айлин.

Когда у меня появится своя компания, взамен той, которую я размотаю в клочья перед всей страной, и я стану топовым блогером, у меня останется еще сотня тысяч бабок. И их я вложу в своё образование.

Пройдет несколько лет и меня все забудут. Но имя моё навсегда останется в истории этой страны. Я буду знаменит. Образован. И полностью независим. Спасибо тебе, Максимус, что слил в унитаз своё собственное будущее ради моего.

24 сентября. Утро в полицейском управлении.

— Вы бездействуете, а это уголовно наказуемо. Я напишу на вас жалобу.

Серые неживые глаза смотрели бесстрастно, будто сквозь него. Офицера полиции с внушительным стажем работы и в горячих точках и на громких расследованиях, такие глаза всегда приводили в состояние едва ли не боевой готовности. Этот взгляд говорит о том, что человек уже одной ногой переступил черту сумасшествия. Сейчас он сидит напротив и требует огласить ему результаты расследования, а через полчаса вернется с оружием и перестреляет половину работников здания управления. Половина служащих даже за табельное схватиться не успеет. А те кто выстрелят и попадут, увидят то, что он сам видел уже не раз. Раненый не остановится до тех пор, пока не перестанет биться его сердце. Он будет шататься, хвататься за стены, пачкать кровью протертый до дыр линолеум, но не прекратит стрелять, пока в руках будет сила удерживать оружие.

— Я понял, что материалы не разглашаются в интересах следствия. В этом поезде ехала моя жена. Мне нужно знать, что с ней случилось.

— Она в списках. Это значит, что вчера её похоронили вместе с остальными погибшими.

Молодой мужчина ухмыльнулся одними губами, оставляя взгляд абсолютно безучастным. Будто глаза на его лице принадлежали совершенно чужому человеку и существовали отдельно от общей мимики.

— Нет-нет, вы ошибаетесь. Вы все, — указательным пальцем он очертил в воздухе круг. — Вы все очень ошибаетесь. Она жива. Но я хочу узнать, как продвигается следствие. Покажите мне этих подростков, которые испортили рельс.

— Мы работаем в данном направлении. На данный момент это всё, что я могу вам сказать. Но даже когда у нас появятся первые подозреваемые, к ним будет приставлена круглосуточная охрана.

— Офицер, неужели вы полагаете, что это поможет им дожить до суда?

Мужчина выразительно почесал себя по горлу, ясно давая понять, что народ требует выдать виновных. Любых. Только укажите пальцем, и толпа разорвет их на куски прямо перед объективами многочисленных телекамер, чтобы вся страна знала, какой исход ожидает всех антигероев без исключения. Только на экране злодеи ранимые мечтатели, которых искренне жаль всей душой. В жизни всё не так. Если не справляются следственные органы, за дело берется народ. Пускай с вилами и палками наперевес. Но в своём количестве разъяренная толпа страшнее любого другого исхода. И это нужно дать понять всей стране. Пока еще не стало слишком поздно.

24 сентября. Полдень.

Хлопнула входная дверь, и Мари удивленно перевела взгляд на часы. В связи с последними событиями отец на работе пропадает с раннего утра до поздней ночи. Мама ушла на ярмарку за свежими фермерскими продуктами. Кто бы это мог быть? Отложив гитару в сторону, она выглянула в коридор и удивленно приподняла брови.

— Папа? — удивилась она. — Будем обедать?

— Да, Марианна. Ставь чайник. Я сейчас вымою руки и у меня есть двадцать минут времени на то, чтобы полноценно поесть.

Мари растянула губы в улыбке и несколько раз нервно кивнула головой, отчего колыхнулись кудряшки на её голове. Она пока не могла предугадать, что ей сулит внезапное появление отца дома на быстрый обед. Но, на всякий случай, пробираясь на кухню на носочках, она повторила про себя всю легенду, придерживаться которой они решили вместе с друзьями. Сырых пятен в ней было предостаточно, и толкового следственного эксперимента она бы не выдержала, развалившись, будто карточный домик после первых же вопросов следователя.

Прислушиваясь к шуму льющейся из крана воды, Мари пыталась почувствовать настроение отца. Важно вовремя определить, кто находится перед ней: строгий папа или суровый полицейский, чтобы подготовиться к предстоящему разговору.

— Марианна, если ты решила, что я ничего не заметил, то ты глубоко ошибаешься. Иди в ванную комнату и немедленно смой индейский раскрас с лица, — велел он, и сердце Мари оттаяло. Перед ней был отец собственной персоной. На этот раз офицер полиции остался в управлении.

— Лучше? — возникла она на пороге кухни с чистым лицом как раз вовремя. Чайник огласил тонким свистом всю квартиру, призывая отца с дочерью на чай.

— Как дела на работе? — спросила она, накрывая на стол.

— Нехорошо, — ответил он вдруг неожиданно для Мари, привыкшей к внезапным приступам строгости и агрессии со стороны отца.

— Я видела новости, пап, — сочувственно кивнула она ему. — Народ вооружается. Что с ними будет, если они поднимут бунт?

Офицер потер лоб ладонью, будто задумавшись, стоит ли продолжать этот разговор с подростком. Но в глазах Мари застыло море человечности, от которой он внезапно для себя оттаял. Человечность — вот что подкупало его больше всего в эти страшные дни, когда он по долгу службы вращался в самом центре адской мясорубки.

— Это не я решаю, дочь. Сверху придет приказ. Я буду его исполнять, — ответил он максимально отвлеченно, чтобы не ранить своего подростка жестокостью реальности.

— Можно ведь их разогнать водой. Или слезоточивым газом. Пап, как можно закрыть в клетку людей, которые просто ищут правду?

Отец промолчал. Он вяло подхватывал вилкой куски мяса, не пользуясь ножом. Обычно он ел быстро и с большим аппетитом. Но не сегодня. И не вчера. Все эти дни ему кусок не лез в горло от тяжести навалившейся работы. С годами он выработал действенную стратегию, отстраняясь от количества смертей. Он просто делал свою работу. С холодной головой и без души. Но в данный момент люди сами не давали ему продвинуться в расследовании ни на шаг. Они целыми днями стучали во все двери, писали сотни жалоб, требовали предоставить ответы в течение трех дней, а подростков отыскать «в кратчайшие сроки от пяти до семи дней», указывали они в своих бесконечных заявлениях. Вместо выездов на место крушения, вместо обхода школ и детских секций — он целыми днями напролет строчил отписки. Мол, расследование ведется, а материалы дела не подлежат разглашению. Слезы в кабинете, крики в коридоре, скандалы внизу на контрольно-пропускном… Он и на обеде-то дома оказался только потому, что всё это бесконечное паломничество растянуло его железные нервы до состояния струн. Отшвырнув стул в сторону, он вежливо вытолкал очередную дамочку за дверь, запер кабинет на два оборота и отправился домой.

— Пап, а если вдруг в аварии никто не виноват? Вдруг эти подростки там случайно оказались?

Офицер полиции прищурился и перевел подозрительный взгляд на дочь. Он наблюдал за ней несколько секунд. Мари постукивала вилкой о край тарелки, пытаясь стряхнуть с неё кусочек стручковой фасоли, которую она с детства недолюбливала. Но делала она это расслабленно, словно задумавшись о чем-то отдаленном.

— На путях работают эксперты. Вряд ли что-то найдут после такой страшной катастрофы, там снесло не только рельсы, но и часть насыпи и даже деревья у кромки леса. Но если будут хоть малейшие зацепки, мы их, конечно, отработаем. Не волнуйся, никто не уйдет безнаказанным. А невиновных мы защищаем. Мы же полиция, дочь, не забыла? Нам можно и нужно верить

Он усмехнулся так по-доброму, что Мари смогла спокойно выдохнуть. Задавая этот вопрос, она знала, что отец непременно проверит её реакцию. Так оно и вышло. И она бы не решилась спросить его о подростках напрямую, если бы не долгие годы упорных тренировок. Отец всегда считал, что капелька строгости не повредила еще никому. Только благодаря этому Мари научилась виртуозно отыгрывать отстраненное безразличие и ложь во благо себе. Если бы кто-нибудь спросил её, что она умеет делать лучше всего, Мари бы ответила одним словом: лгать.

— Главное, не допустить самосуд. Народ жаждет крови за кровь. Не задерживайся на улице до темноты ближайшие несколько месяцев на тот случай, если начнутся единичные убийства подростков. Среди людей сейчас опасно, дочь.

24 сентября. У Мари.

Она мыла последнюю тарелку, оставшуюся после обеда с отцом, когда в домофон позвонили Юта с Максом. Они пришли гораздо быстрее, чем она ожидала. Ребята с самого утра ждали, когда мама Мари соберется на фермерскую ярмарку, куда она, как назло, совсем не торопилась. А сообщение в общем чате с десятью восклицательными знаками о том, что отец неожиданно вернулся на обед домой, развернуло их почти с середины пути. Они остановились в кофейне неподалеку. За время ожидания, когда же Мари снова останется одна, успели посмотреть несколько видео на планшете Макса и выпить по чашке кофе. Как только она скинула сообщение в мессенджер о том, что угроза миновала, они схватили рюкзаки и рванули с места.

— Ну, что? — нетерпеливо воскликнула Юта прямо с порога, скидывая с плеч пальто в заботливо подставленные руки Макса.

— Всё плохо, ребята. Народ митингует у здания управления. Они требуют выдать нас.

— Не нас, а подозреваемых в совершении преступления, — поправил Макс и Мари продолжила:

— Папа сказал, что их всё равно найдут. Это дело времени, а свидетели есть у любого преступления. Тем более, у такого громкого. Здесь целый поезд свидетелей! Я думаю, когда пострадавших выпишут из больницы, им вполне могут устроить очную ставку по школам. Их не так много, чтобы не суметь обойти все классы, где учатся школьники от тринадцати до шестнадцати лет.

— Ужасно, — покачала головой Юта.

Они перебрались в комнату к Мари и расселись так, чтобы хорошо видеть друг друга.

— Все вы в курсе, что за информацию о нас предлагают три миллиона? Еще неделя затишья и сумму поднимут до пяти, лишь бы хоть как-то притормозить эту волну, — предположил Макс.

— Если бы нас кто-то видел, давно бы уже доложил следственным органам, — сказала Юта.

— Подожди. Мы еще не дождались выписки пострадавших. Кто-то из них мог снимать в окно природу, — остановила её Мари.

— Сомневаюсь, что у кого-то из них есть такая камера, изображение с которой не будет двоить при съемках в движении, да и еще и через грязное стекло вагона. Максимум, что там рассмотрят на этом видео, если оно существует — это количество подозреваемых и цвета курток. Я был в серой, таких тысячи вокруг, — пояснил Макс.

— Я была в черной кожаной куртке. И Данис. Нильс в темно — синей. Тоже нереально отыскать. Марика?

— В ярко — жёлтой, — опустила она глаза.

— Ищут четырех подростков. Меня, Нильса, Даниса и Юту. Тебе не о чем переживать. Ты ведь убежала первая. Вряд ли кто-то тебя видел.

— И если вдруг хоть кто-то видел желтую куртку, то у нас будет очная ставка. Готовьтесь морально. Папа знает, во что я одеваюсь. Он уверен, что меня там не было. Но для очистки совести он вполне может проверить меня.

— Мы спалимся. Сто процентов.

Макс сейчас произнес вслух то, о чем сама Мари думала буквально час назад, обедая вдвоем с отцом на кухне.

— Можно продумать мелочи, — предложила она, в надежде, что сможет хоть немного обнадёжить друзей. С Ютой этот фокус прошел. Её глаза тут же загорелись огоньками от мысли о предстоящем творческом мозговом штурме. Но Макс далеко не так прост, как она.

— Марика, ты не продумаешь ВСЕХ мелочей, как бы ни пыталась. Ты и сама это понимаешь лучше нас. Если хоть один из пассажиров видел желтую куртку — мы пропали.

— Нас убьют? — спросила Юта. Её губы задрожали.

— Быть может, следаки нам поверят, если мы в мелочах расскажем им ВСЮ настоящую правду. Вплоть до того, что кому говорил. Но людям ты этого не объяснишь. 281 погибший, Ют. Их родным уже не важно, кто виноват. Лишь бы был виноват хоть кто-то. Поэтому, скорее всего… Да. Нас убьют.

— Макс абсолютно прав, — согласно кивнула Мари. — Даже если нас простят все родственники погибших, не забывай про «народных мстителей». Эти люди были и будут всегда. Они никого не потеряли в этой аварии, но их печёт сама мысль о том, что кто-то виновный, по их мнению, ходит по одной с ними земле. Готовься к худшему. Без вариантов. Либо нас разорвет толпа. Либо по одному выцепят за гаражами.

— Почему Данис этого не понимает? Макс, он тебя уважает. Сделай с ним что-нибудь!

Юта практически умоляла. Она не скрывала свой страх, в отличие от Макса и Мари, которые пытались казаться веселыми друг перед другом, чтобы никто не усомнился в силе их духа. Чтобы тем, кто слабее, было на кого смотреть и, в какой-то степени, брать пример. Глядя в их спокойные лица, Юте и самой хотелось иметь такую выдержку. Она глубоко вдыхала и восстанавливала свой пульс. Смысла бояться не было. В этой ситуации от них ничего не зависело.

— Да, кстати, Данис — наша главная проблема, — согласился Макс. — В таком страхе он неуправляем. Он ничего не слышит и не понимает. Дрожит и рвется сдаться полиции добровольно.

— Это просто бре-е-ед, — протянула Юта нараспев последнее слово и схватилась за голову, пытаясь уложить мысли внутри черепной коробки.

— Предлагаю дать ему в челюсть.

— Марика? — удивленно переспросил Макс.

— Ты сам сказал, что он ничего не слышит и не понимает. Значит это единственный выход. Когда он придет к тебе и начнет вопить, просто двинь ему с кулака прямо в челюсть. А когда он будет собирать по ковру искры из глаз и зубы изо рта, расскажи ему, как будет больно, когда его встретит разъяренная толпа.

— Насилие? — уточнила Юта.

— Так точно, — кивнула Мари.

— Ты знаешь, Марика, я подумаю, конечно, над твоими словами. Но перед этим я попробую его еще напоить и поговорить с ним в таком состоянии. Он не сможет не услышать меня после коньяка.

Мари равнодушно пожала плечами. Своё хорошее отношение к Данису она, не задумываясь, готова променять на собственную безопасность. Он со своим бессилием и неконтролируемым страхом стал настоящей угрозой для безопасности всей компании. На месте Макса она давно бы уже решила эту проблему и искренне недоумевала, отчего тот тянет.

Конец ознакомительного фрагмента.