Родная кровь

Ярослав Коваль, 2016

Сыновья и дочери покойного короля никак не желают примириться. Спор за власть становится ещё более жестоким, когда в противостояние вмешиваются и представители высшей знати. В стремлении подчинить своей воле королевство, хоть законно, хоть нет, герцогиня Овеяния, самая могущественная женщина Лучезарного мира, мать одного из принцев, не чуждается никаких методов. Окружающие люди для неё – либо средство для достижения своих целей, либо враги. Даже с собственным сыном она готова поступить жестоко, если тот посмеет противиться её воле. Но мало кто из представителей королевской семьи понимает, какую страшную угрозу она собой представляет. В Срединном мире тем временем продолжается изнурительная война. Принц Роннар, о существовании которого в Лучезарном мире почти никому не известно, прилагает все усилия, чтоб спасти свою родину. Вот только враг слишком силён. Роннар не может рассчитывать на помощь Высшего мира и родственников по отцу, наоборот, они для него – угроза. Понимая это, он только и может, что спешить и надеяться на удачу. Но та не спешит поворачиваться к нему лицом.

Глава 3

Лучезарный

— Герцог Агелен предложил тебе брачный союз. Ты уже знаешь? Прислал троих своих приближённых, с подарками. Ты их уже видела?

— Нет. Ты ведь знаешь, я только сегодня вернулась. Мне не до подарков.

— Взгляни. Обязательно. Подарки вполне достойные. Герцог предлагает сыграть свадьбу уже в том году и обещает тебе всю свою армию. Пятьдесят тысяч человек. — Ианею передёрнуло. Конгвер это, конечно, заметил и, помолчав, уточнил: — Тебе неприятен этот человек, или же вообще подобная тема разговора?

— Я считаю, что вопрос брака дамы моего положения слишком важен, чтоб выходить замуж ради армии, даже если она пятидесятитысячная.

— Как сказать. В нашем положении…

— В каком таком особенном положении мы оказались, о чём ты говоришь!

— Если ты получишь войско Агелена, то станешь обладательницей самой большой и сильной армии Лучезарного. Прямо теперь. События развиваются стремительно, даже потерянные дни могут решить судьбу мира, что уж говорить о месяцах.

— Да, Аранеф, похоже, не справляется с ситуацией, — в глубокой задумчивости пробормотала Ианея.

— Ты могла бы не давать герцогу определённого ответа, попробовать потянуть время, а пока воспользоваться, может быть, если не всей его армией, то хотя бы частью.

— Мне кажется, это плохой вариант. А что касательно Лары? Может быть, герцог предпочтёт взять в жёны её и дать армию тебе?

— Нет. — Конгвер грустно улыбнулся. — Кандидатуру Лары стараются всеми силами обходить. Не отказывают прямо, но уходят от ответа. Проблема, конечно, в том, как она овдовела. Я имею в виду — в моей расправе с ниэхимцем. Видимо, возможные женихи сомневаются, что всегда смогут держать себя в руках, и боятся рисковать головой. Надеюсь, сестра не попеняет мне в будущем за то вмешательство.

— Она выйдет замуж, обязательно выйдет. Видимо, за мужчину, который будет слишком увлечён ею и от всей души поверит, что их супружество станет безоблачным, а если вдруг скандал, так они обойдутся словами.

— Именно так и должно быть… Подумай о браке с герцогом. Ты можешь выйти за него, а в дальнейшем развестись, если будет трудно.

— Вступать в брак с мыслями о разводе — не дело, Конгвер. И обман может нанести моей репутации такой ущерб, что все преимущества превратятся просто в ничто.

— Пожалуй. — Он помолчал. — Ты ведь была в Опорном мире — что можешь о нём сказать? Вероятно, как раз там мы сможем набрать отличную большую армию и обойдёмся без герцога.

— Боюсь, нет. Обстановка и там складывается сложная. Нашествие бестий далеко от завершения, его необходимо отражать. Князья Опорного нам армию не дадут.

— Как всегда. Если у них возникают проблемы, мы должны им помогать, но помогать нам они почему-то обязательным для себя не считают.

— У них тоже проблемы, я ведь говорю. Увы, обстоятельства таковы, что лучше нам обойтись своими силами и ресурсами.

— Своими, — криво усмехнулся Конгвер. И покачал головой.

Его сомнения были понятны. Лучезарный несколько столетий не знал настоящей войны. Случались какие-то локальные недоразумения, стычки между лордами, спутавшими, где своя, а где чужая межа, даже восстания, впрочем, редкие и какие-то бледные, словно бы ненастоящие — короли легко их подавляли. Как-то так повелось, что регулярная армия Лучезарному оказалась не нужна, обходились личной охраной и отрядами представителей знати, очень немногочисленными, а ещё полицией, поддерживающей внутренний порядок, и королевской гвардией, самой настоящей элитой вооружённых сил.

Обычно лорды держали при себе не более чем пяти — или восьмитысячное войско — достаточно, чтоб навести порядок, подавить какое-нибудь мелкое выступление бедноты, отыскать и покарать даже самую крупную бандитскую банду. К тому же, расходы на такой отряд были очень умеренными. Зачем, собственно, было тратиться на содержание и экипировку большой дружины, если ситуация почти никогда не требовала крупных сил?

Вот и получалось, что разом собрать миллионную армию мог только король, которому, безусловно, были подвластны и личные отряды, и гвардия, и полиция, и мобилизацию мог провести только он. Но как же давно это происходило в последний раз!

— Мы же раньше замечательно обходились своими силами, пока не взяли Опорный под свою руку, — прохладно отозвалась принцесса. — Придётся обойтись и сейчас. — И, поразмыслив, добавила: — Я поговорю с герцогом Агеленом. Если он действительно такой любезный кавалер, то почему бы ему не помочь своей принцессе? У него будет время подумать — я полагаю, пока преждевременно идти на Овеяние. Решим другие проблемы и соберём большую армию, тогда и займёмся герцогиней.

— Кого же ты предлагаешь сделать первоочередной целью? Неужели собираешься идти на столицу? — Конгвер нахмурился. — Мне кажется, это неудачный шаг.

— Согласна. Пусть Аранеф разбирается с Тейиром, это его дело. Я же пока предполагаю взять под наш контроль большую часть Синеарда, или весь, если удастся. Вся эта треть государства должна стать нашей твердыней.

— Допустим. Но армии следует собирать уже непосредственно перед началом кампании, Ианея. Содержание армии — слишком дорогое удовольствие. События в Лучезарном придётся спланировать с точностью до дня и добиться того, чтоб они шли в соответствии с нашим планом. А до назначенного момента что будешь делать с огромным войском? Или думаешь пока отправить собранную армию вниз, повоевать в Опорном? Рискованно. Её потом трудно будет оттуда вытащить.

Лицо молодой женщины на миг исказилось. О чём она подумала, Конгвер, конечно, не понял. И не спросил.

— Верно. К тому же бестии — как тараканы, их гонишь, а они возвращаются. Надо травить всех сразу, но пока такой возможности нет.

— Откуда у принцессы познания о тараканах? — весело изумился Конгвер. — Неужели тебе приходилось с ними сталкиваться?

— Слышала это выражение от одной из служанок. Она, кажется, говорила о кухонных мальчишках.

— Она собиралась их травить?

— Свет истинный, Конгвер, не знаю! Почему меня должно было это волновать? Ты ведь понял, о чём я говорила, что имела в виду!

— Конечно, понял. Не волнуйся. Лучше я сам отправлюсь в Агелен и сделаю его нашим союзником. Предоставления готового войска пока требовать не буду, но прослежу, чтоб всё было готово. И Лару больше никому не стану предлагать. Достаточно одного раза.

— Думаю, ты прав. Лара ведь тоже может стать королевой. Не дело торговать ею, словно нетелью.

— Ты та́к смотришь на мой поступок? Как на торговлю сестрой?

— Нет, та́к я смотрю на поступок Аранефа. Ты же вмешался — в отличие от него. А ведь она и его сестра тоже.

— Я думаю, Аранеф перестанет видеть в братьях и сёстрах одно только препятствие лишь тогда, когда станет королём. Может быть.

— Думаешь, королём станет он?

— Он может.

Ианея пожала плечами.

Её мнение о старшем брате сильно изменилось. Конечно, в нём всё ещё чувствуется сила, и энергии не занимать, но чего-то значимого ему определённо не хватает. Возможно, широты взглядов, остроты мышления, умения выделить главное и отбросить второстепенное. Пожалуй, что так. Всем этим в достатке обладает Конгвер, но у него тоже есть недостатки. Это верно, оба они не блистают, потому что каждому не хватает черт характера, свойственных другому брату. Будь Аранеф вдумчивее, разумнее, внимательнее к своим и чужим суждениям… Будь Конгвер чуть решительнее, пылче, авантюрнее, позволяй себе почаще поддаваться первому движению души и действовать по наитию… Тогда у неё было бы только одно затруднение: решить, кто из них двоих станет лучшим королём.

Снова и снова Ианея перебирала имена: Аранеф, Конгвер, Эшем, Бовиас… Тейир, внезапно показавший себя с такой стороны, с какой никогда не показывал… Есть ещё Хильдар, тёмная лошадка, от которой хорошего не жди, и Гадар, который где-то пропал. Можно даже подумать, что он спрятался от греха подальше, и принцесса побилась бы об заклад, что так оно и есть, но вдруг брат что-то задумал? Вдруг тоже удивит?

А ещё надо помнить о Роннаре.

Ианею схватило холодком. Будь Аранеф разумнее, Конгвер решительнее, Эшем честолюбивее, а Бовиас — свободнее от влияния матери, она и не думала бы о поборнике, вовсе не принимала бы его в расчёт. Но в нём, его истории, его словах она почувствовала искру, дремлющую внутри новообретённого родственника. Возможно, он-то способен объединить в себе все необходимые для успеха качества. По крайней мере, очень на это похоже, раз он сумел уверенно и решительно распорядиться сложной, очень сложной ситуацией, и уже многого добился!

Допустим, в их семье он не один такой. Допустим, пламя дремлет ещё в ком-нибудь из сыновей старого короля, и надо лишь подождать, когда из искры разгорится стойкий огонёк…

…А может быть, дело пойдёт так, что принц из Опорного мира сумеет собрать под своей рукой весь родной мир, вышибет оттуда бестий — судя по всему, шанс у него есть. И тогда на высоком выборе Пламя, конечно, укажет на него, триумфатора, военачальника, правителя, который уже показал себя.

И это ужасно. Действительно ужасно. Чтоб королём Лучезарного стал уроженец Срединного мира, низменного и слабого своей магией? Мыслимо ли такое? Ничего подобного не случалось никогда с заповедных времён, с тех пор, как их династия взошла на престол. Да что там их род — прошлая династия правителей также целиком состояла из уроженцев Высшего мира! Королевская семья очень традиционна, даже законы престолонаследия пришли ещё с тех времён, когда дочери тоже могли наследовать землю, а семья была довольно-таки условным понятием. В те давние дни мужчина, если желал, мог легко заменить одну жену другой и, само собой, признать любых своих детей, каких ему было угодно, независимо, родила ли их супруга, любовница, наложница или вообще соседская рабыня — и все признанные дети имели равные права.

Раньше короли, если им случалось заиметь чадо от женщины из другого мира, просто не признавали его законным. Отец Ианеи стал первым, кто принял вот такое решение. Может быть, он знал что-то важное? Может быть, его плана им просто не понять, они ведь пока лишены полной магической власти и возможности заглянуть в глубины таинственного Пламени, прочесть там подсказку? Предположим, в будущем Лучезарный ждёт что-то страшное, что полностью объяснит этот поступок отца…

А может быть, к концу жизни король просто выжил из ума — женился на наглой молоденькой красотке, позволил ей наставлять себе рога, поленился решить судьбу государства и плюнул на все свои обязанности.

— Однако касательно Овеяния у меня есть кое-какие сомнения, — сказал Конгвер, и Ианея вздрогнула, выныривая из глубин тяжёлых и вязких размышлений. — То, что герцогиня намерена избавиться от тебя, очевидно. Овеяние, конечно, далеко, но её светлость умеет находить сторонников. Возможно, найдёт и способ подобраться к нам ближе, ударить в спину, если мы дадим ей время на подготовку.

— Я соглашусь начать кампанию против Овеяния, как только выясню, где Бовиас и чем занимается. Если мне придётся воевать против него… Словом, мне это не нравится.

— Аранеф воюет против Тейира, так что ты не будешь первой.

— Он ещё может с ним замириться. А если Бовиас встанет стеной за свою мать (а он встанет), нам вероятнее всего придётся его убивать. Тогда у Аранефа появится формальное право с нами расправиться. Пусть герцогиня попытается штурмовать Лестницу, у неё вряд ли что-нибудь получится. Скоро она и вовсе не сможет вести войну — ей нечем будет кормить солдат.

— Боюсь, с Бовиасом мы очень скоро встретимся. Почему ещё он мог уйти от столицы? Скорее всего, мать отправила его сражаться с тобой.

— Думаю, у нас хватит войск, чтоб отразить атаку Овеяния, а после боя возьмём армии у Агелена и уничтожим то, что останется от герцогства. — Ианея смотрела на брата с беспокойством. — Если нам это удастся, брать под контроль Овеяние придётся именно тебе. Я не оставлю Лестницу.

— Разберусь. Те места мне знакомы, — усмехнулся он с должной мерой иронии в отношении себя и своих усилий.

— Я полагаю, найдутся люди, которые согласятся собрать для нас с тобой информацию, — предложила Ианея. — Подбери кого-нибудь, кто справится с подобной задачей. Нужно знать, где Бовиас и что он делает.

— Согласен.

А Бовиас покинул Геллаву с войсками Овеяния, не дожидаясь прибытия своих основных отрядов — сообщение их командирам было оставлено, и они должны были нагнать принца у границ герцогства. Даже если замешкаются, ничего страшного в этом нет, потому что подкрепление пригодится в любой момент боевой кампании, а в том, что герцогиня будет упорно сопротивляться, её сын был совершенно уверен. Он подозревал, что ему ещё придётся просить о помощи брата… Правда, Аранеф вряд ли сможет помочь. Значит, предстоит обращаться к Ианее.

Только не сейчас. Сперва в придачу к письму нужно будет предъявить сестре хоть какой-нибудь зримый результат начатой кампании, показать себя стоящим союзником. Судя по тому, что герцогиня уже успела предпринять против принцессы, Ианея безусловно захочет поучаствовать в её укрощении. И после первых его успешных действий, возможно, согласится побыть в этом деле на вторых ролях. У Ианеи большая армия, которой прилично управлять мужчине, и главное, чтоб им оказался не Конгвер.

Вечером, в роскошном походном шатре, который принцу подарили горожане Ливы (видимо, понадеялись, что, увидев подарок, принц растает сердцем и останется жить поблизости — защищать их от притязаний барона Тегала и всех остальных претендующих), Бовиас терзал карту Овеяния и окрестностей. Он всё решал, откуда будет лучше начать, и решение никак ему не давалось. Просто он слишком хорошо знал герцогство, его сильные и уязвимые места (которых, кстати, было немного, и каждое со своим сюрпризом), чтоб уверенно смотреть в будущее. Дойти до Вересковой цитадели будет трудно. Мать всё успеет понять, и её реакцию, с одной стороны, предсказать легко, а с другой — вовсе невозможно. Конечно, герцогиня будет в ярости, но в чём её ярость выразится на этот раз?

Он устал больше даже не от мысленной подготовки к тяжёлой войне, от попытки найти единственно беспроигрышный путь к победе, а от невозможности вместить в сознание, что теперь он вынужден воевать с женщиной, которая его породила и которую он привык воспринимать как гарантию своего будущего возвышения. Ведь раньше он рассуждал так: кто обеспечит ему политическую поддержку — конечно, герцогиня. Кто даст армию, чтоб восторжествовать в споре на поле боя? Герцогиня. Кто даст тонкий, безупречный и безжалостный совет, если он запутается? Герцогиня.

То, что мать в результате стала для него главной угрозой, в голову не вмещалось — словно бы этого просто не было. И поэтому ему было сильно не по себе: как будто он единолично, исходя лишь из собственных предположений, принял такое решение. А ведь, сделав подобный шаг, изменить последствия уже будет нельзя, и доверия герцогини он не вернёт, даже если его положение потребует её добровольной поддержки. Кровь стучала в висках, душевное смятение было таким же назойливым и звучным, как шум ветвей за тонкими стенками шатра.

Поэтому он вначале не воспринял звуки схватки, тем более что сперва они были такими приглушёнными, смутными — не громче звона в ушах, как ему показалось. Только близкий предсмертный вскрик предупредил его, а потом сразу прозвучал второй — ещё ближе. Бовиас схватился за меч, и ему как раз хватило времени выпростать его из ножен и ногой отодвинуть с дороги лёгкий походный стол с бумагами, как пышное полотнище, закрывающее вход, бесцеремонно сорвали, и в шатёр уверенно вступили трое вооружённых людей, ему неизвестных.

— Отдайте оружие, принц, — посоветовал один из них. — Это бесполезно, нас больше.

Вместо ответа Бовиас схватился ещё и за щит. Схватился неловко, да и какая может быть ловкость под колпаком шёлкового шатра, в котором, как бы он ни был просторен, всё равно тесно и полно скарба. Даже в дворцовых залах драться проще, там больше места, стены крепки, и мебель надёжна, ты точно знаешь, что, может быть, запнёшься о кресло или сундук, и они без труда выдержат напор твоего тела, не превратятся в груду острых обломков, которые тоже могут тебе что-нибудь проткнуть. А тут — походная дребедень, на которую никакой надежды.

Принц сражался бешено — предчувствие, что всё может закончиться очень плохо, не оставляло его. В какой-то момент его тело вспомнило, что от свободного, ничем не ограниченного и не напичканного опасным скарбом пространства (а ещё, возможно, там его поджидают верные люди, готовые вступить за него в бой) его отделяет всего лишь ткань, и извернулось так, чтоб оказаться у стенки шатра. Улучив момент, он полоснул полотно наискось, вывалился наружу — и тут на него навалились со всех сторон. Прижали и руки, и ноги, и даже лицом уткнули в траву и сухую грязь, натрусившуюся с солдатских сапог. Не торопясь, освободили жертву от оружия — удержать меч в его положении было просто невозможно — и только потом подняли, вывернув руки, да так, что не дёрнешься.

Человека, который на него смотрел, он знал — это был один из офицеров его матери. Офицер по особым поручениям, как принято было говорить. Он смотрел почти не мигая, и в пляшущем свете костров и факелов его лицо казалось неестественным, похожим на точённую из дерева маску или голову искусно изготовленной марионетки — так мастера-кукольники обычно изображают рыцарей или королей для нужд бродячего вертепа. Лицо с претензией на силу и могущество, но очень уж условные — те, что заявлены лишь в рамках разыгрываемой истории.

— Что всё это значит? — выкрикнул Бовиас ему в глаза, бесчувственные, терпеливые.

— Вы скоро поймёте, принц, — ответил тот, и Бовиасу сзади на голову накинули чёрный мешок, а руки связали.

Он никогда раньше не задумывался над тем, как тягостно положение пленника, который даже самостоятельно пошевелиться не способен и лишь подчиняется навязанному распорядку существования. Вот так, когда ничего не видишь и мало что слышишь, не имеешь права хотя бы свободно почесаться или поменять позу затёкшего тела, надобности, которые прежде не удостаивались внимания, превратились в вещи безумно значимые. Было так плохо, что принц даже не чувствовал себя по-настоящему униженным, когда мычал сквозь мешок, что ему нужно отлить или хочется пить.

Пить ему давали, приподняв мешок ровно настолько, насколько это было необходимо, и кормили так же. Кормили всего дважды, но Бовиасу показалось, будто изматывающее путешествие продолжалось бесконечно. Оно стало для него настоящей пыткой, хотя везли его не в седле, что было бы намного тягостнее, а в телеге, на соломе (и каждая кочка отзывалась в костях и внутренностях, а их на пути попадалось очень много). За каждым его движением ожесточённо следили, часто прижимали, так что шевелиться в своё удовольствие тоже было нельзя. Хотя какое вообще может быть удовольствие — со связанными-то руками и головой, окутанной грубой тканью.

Потом, когда наконец-то доехали, и принца подняли, куда-то поволокли, он даже испытал облегчение: как бы ни закончилось, лишь бы поскорее. Все его чувства и переживания, все возвышенные соображения о чести, гордости, способность оскорбляться или оценивать попытку подольститься, на время вовсе перестали существовать. Были только страдание и освобождение от страданий — вот что оказалось важнее всего на свете. Мешок с пленника не снимали, даже пока вели по лестнице, но Бовиас, собственно, и не осознавал, насколько нелепо он выглядит, и в этом тоже было облегчение. Как часто случается, незнание одаривало щедрее, чем просвещённость.

Он пришёл в себя, пока стоял где-то возле очага, уютное потрескивание и тепло которого немного успокоили и вызвали к жизни другие чувства, кроме физических мук, а ещё удивление — от чего тут вообще было мучиться? Не пыткам же его, в конце концов, подвергали! Что такое серьёзное с ним произошло, раз больше ни о чём, кроме болезненных ощущений в теле, думать он не мог? Малоутешительная мысль: видимо, испытания потруднее он вообще не перенесёт.

Когда с него снимали мешок, он был уверен, что встретится взглядом с её светлостью (что ж, это тяжело, но ожидаемо), и, обнаружив себя перед Хильдаром, сперва не поверил собственным глазам.

Младший брат смотрел на него с откровенной издёвкой — он никогда не умел сдерживать чувства, все его мысли и движения души были написаны на лице грубо и внятно.

— Что — не ожидал? — Хильдар глупо расхохотался, всем своим видом показывая, как ловко он поймал брата и безусловно его одолел. Бовиас смотрел молча. Прежде ему без труда удавалось осадить младшенького одним взглядом, вот только на этот раз оживление брата было таким, что увещевание до него просто не дошло. Он упивался тем, что в кои-то веки оказался сильнее Бовиаса, могущественнее и величественнее. — Добро пожаловать в гости.

— Надеюсь, ты наконец объяснишься.

— О, объяснить! С удовольствием. Ты так рассчитывал на мать, думал, она станет делать всё, что ты пожелаешь? Плохо же ты знаешь герцогиню.

— А ты считаешь, что знаешь?

— А мне её знать ни к чему. Мне важно, что она готова дать мне армии, а большего и не нужно. Остальное пусть себе оставит. — Он снова захохотал, и выглядело это очень нелепо. — А ты больше не нужен своей матери — понял? Она не просто отступилась от тебя — она отдала на мою волю решение твоей судьбы. Ты думал, что имеешь армию и влияние? Ты ничего не имеешь. Королём буду я, а не ты или Аранеф. Вам всем придётся покориться, а тебе — прямо сейчас.

— На самом деле? — Бовиас в один миг забыл о тяготах, которые вроде бы лишили его способности мыслить. Теперь он рассуждал про себя, и вполне ясно. Хильдар не блещет умом, а значит, из него можно вытянуть какую-нибудь ценную информацию. Из него её обязательно нужно вытянуть, потому что пора начинать что-нибудь делать. Трудно предположить, что придёт в Хильдарову дурную голову. Ситуацию надо брать в свои руки, ошибка может стоить жизни.

В то, что мать нашла ему замену в лице его младшего брата, вздорного и глупого, он сперва не поверил, счёл за пустую издёвку. Да даже будь брат гением — он герцогине чужой человек! Однако несколько минут спустя Бовиас начал прозревать истину, и дело было даже не в издевательски самоуверенном лице Хильдара. Он ведь знает свою родительницу — ей безразличны родственные узы, она никогда не была связана любовью хоть к кому-нибудь. Всё, о чём она может грезить и чем дышит — власть.

Странно, что ему такая вероятность раньше не пришла в голову. Он ведь отлично знает её светлость, свою матушку. Сменить его, своего сына, на более покладистого и менее сообразительного принца — очевидный шаг, разве нет?

— А чего ты ждал? — Хильдар искрился оживлением. Он был вполне искренен. — Теперь у меня будет самая большая армия в Лучезарном. Столица очень скоро станет моей, и всё остальное тоже.

— Не самая большая. Ты забыл об армии Ианеи.

— Ианеи? По-твоему, я должен бояться собственной старшей сестры?

— Ну что ты — можешь не бояться, если хочешь.

— Твой издевательский тон звучит просто неуместно. Ты забыл, что находишься у меня?

— У тебя — это где?

— Это мой замок, Хидтриф. Здесь все — мои люди, можешь даже не рассчитывать на побег. — Хильдар надвинулся на брата и попытался нависнуть над ним. Получилось нелепо, если учесть, что младший уступал старшему и в росте, и в комплекции. Бовиас молча смотрел на него чуть-чуть сверху вниз, и одного этого взгляда хватило, чтоб вроде бы победившая сторона растерялась, а потом и пришла в ярость.

У Хильдара это всегда получалось лучше всего — приходить в ярость. Он, младший из братьев, был, пожалуй, самым тщеславным среди них всех, и бесился, осознавая, что он тот, на кого абсолютно все представители семьи смотрят, будто на бестолкового малыша. Для него это всегда было болезненно. Со временем болезненность превратилась в подобие мании. Обиду Хильдар видел почти во всём, и даже отца запомнил, как человека, который всегда старался походя его унизить.

Но у короля, по крайней мере, было такое право, а вот за братьями он его не признавал. Кто они такие? Они ведь ничем не отличались от него, разве что умудрились родиться раньше, так это была не их заслуга. В глубине души он уже многие годы ненавидел всех своих братьев, но на общих встречах держался так безупречно, как только мог, и наслаждался тем, что сумел всех обмануть. Ему не приходило в голову, что старшие родичи едва замечают его существование. Каждый шаг, каждый момент жизни был для Хильдара сражением. И теперь, оказавшись наконец в открытом противостоянии с братьями, он испытал облегчение и восторг. Интриги — это не для него. Откровенная враждебность проще — так ему казалось. От возможности сказать в лицо, как он ненавидит и презирает их, принц ждал многого.

И сейчас бешенство обуяло его, потому что откровенность была, но триумфа не получилось. Бовиас, даже находясь в плену, продолжал смотреть на него сверху вниз. Это было не просто обидой — это было наглым вызовом. От ярости Хильдар на несколько мгновений будто ослеп и оглох, лишь тяжело переводил дух, вцепившись в брата взглядом.

Бовиас же размеренно, неспешно обдумывал ситуацию. Если мальчишка рискнул напасть на него и пленить, значит, за ним стоит серьёзная сила. Видимо, это действительно герцогиня — кто же ещё способен предоставить мальчишке такую возможность. Могла она поручить Хильдару убить своего сына? Могла, конечно. Значит, Хильдар его убьёт.

Можно ли что-то с этим сделать? Вряд ли. Младшенький глуповат, увлечь его идеей сотрудничества или же подорвать его уверенность в герцогине сейчас невозможно — он просто не услышит.

Значит, надо достойно принять смерть. Раз уж больше ничего не остаётся.

И старший принц успокоился. Он и сам не вполне понимал, почему, но ясность его судьбы сделала и всё остальное ясным. Бовиас посмотрел на Хильдара с лёгкой насмешкой во взгляде, и это окончательно вывело младшего из себя.

Раньше он краем сознания касался мысли о том, что брата нужно будет убить, поскольку герцогиня намекала, мол, её сына нужно лишить возможности претендовать на престол, а разве есть более надёжный способ, чем убийство? Но теперь ему хотелось причинить Бовиасу как можно больше боли. Пожалуй, вцепился бы в него и попытался разорвать, но даже не сознанием — телом понимал, что в поединке один на один наверняка получит по загривку и прочим местам. Бовиас — крепкий боец, старше, искуснее и намного опытнее.

Вот тогда-то у Хильдара начала оформляться новая мысль — как ещё можно поступить с пленником, чтоб тот действительно потерял свои права на наследование короны.

— На что ты рассчитываешь? — тем временем с усмешкой спросил его старший. — Такую штуку можно провернуть только один раз. После такого остальные братья объединятся против тебя.

— С армией герцогини я их всех расшвыряю. Кем ты хочешь меня напугать? Аранеф с Тейиром сами друг с другом никак не разберутся, Эшем сидит и трусит в своих владениях, а у Конгвера нет даже тех отрядов, что раньше. Он теперь на поводке у сестрицы, это отлично о нём говорит. У тебя был шанс, но ты его упустил. Не стоило ссориться с матерью.

— Тебе с ней будет намного проще поссориться.

— Не поссорюсь. Мы с ней хотим одного и того же — чтоб я взошёл на трон. Я это сделаю.

— А ты знаешь, что служители могут отказаться возводить тебя на престол и не позволят прикоснуться к Пламени, если на твоих руках будет кровь одного из сыновей последнего короля?

— Я знаю, что Храм попытается что-то там возражать, если я убью тебя. Но зачем? Есть способ попроще. Я знаю, что нужно сделать с тобой, чтоб у тебя не осталось надежд на трон и корону. — Он издевательски заулыбался. — Хочешь знать, что именно? — Хильдар обернулся к своим людям. — Разденьте его… Да, я тебе объясню. Король ведь должен не только править, но ещё и оставить после себя потомство, способное унаследовать за ним трон и власть. Вот и решим эту проблему… Держите его. Сейчас один взмах ножом, и у тебя уже никогда не будет потомства. А потом можешь жить сколько угодно. Для трона ты будешь бесполезен.

Обнажённый и безоружный человек всегда беззащитнее и бессильнее того, кто одет и вооружён, особенно если раздетого держат несколько пар рук. Перед угрозой, которая прозвучала в этот момент, любой мужчина похолодел бы сердцем, и Бовиас, конечно, не был исключением. Смерть казалась лучшим исходом, чем это.

Но он уже однажды смирился с близостью своей смерти, и сумел теперь принять всё остальное, что ещё могло с ним случиться. Принц взял себя в руки и вполне искренне усмехнулся брату в лицо.

— Ну что ж, давай. Ты и правда считаешь, что у меня до сих пор нет ни одного сына? Мне достаточно будет просто признать всех тех, кого я ещё не успел признать, и вызвать к себе тех, которых признал.

— Ты врёшь! Нет у тебя никаких сыновей! — завопил взбешённый Хильдар.

— Так попробуй, проверь. Соверши то, что все твои братья оценят по достоинству… Да, по достоинству. Замарай свою репутацию, причём без пользы. Или убей меня для уверенности и навсегда закрой себе путь к трону. Давай!

Он видел, что брат засомневался, остановил руку. Действительно, ведь такой поступок обесчестит не только Бовиаса, но и самого Хильдара — это правда. Младшему было трудно сосредоточиться, но бешенство, которое уже перехлестнуло через край, на удивление обострило его способность мыслить. Он жестом велел солдатам запрокинуть Бовиасу голову.

— Да, возможно, Лучезарный ломится от твоих ублюдков. Допустим. Но, полагаю, король должен быть способен ещё на что-то, кроме случки. Например, хотя бы смотреть и говорить, верно? Я не буду торопиться. Я буду делать это постепенно. — И он, в напряжении искривив губы, ткнул брату ножом сперва в правый, а потом и в левый глаз. После чего отступил, брезгливо встряхивая рукой. — В камеру. Да посмотрите, чтобы не сдох. А то и в самом деле скажут, будто я его убил… Собрать армию. Мы идём к Лестнице.

Он впервые чувствовал себя принцем в полном смысле этого слова, и кровь брата, попавшая ему на пальцы, заставила играть его собственную. Возможно, он не вполне понимал, что всё происходит на самом деле. Для него, юноши, который был лишён доброго отцовского примера или вообще хоть какого-то участия отца в его воспитании (да и от матери, легкомысленной светской красавицы, ему было мало толку), жизнь так и осталась чем-то вроде игры. В ней надо выиграть, и тогда будут почёт, власть, богатство и восхищённые завистливые взгляды. Только и всего.

Теперь у него была настоящая армия, а значит, и верный шанс выиграть. Он не воспринимал всех этих людей, оказавшихся под его командованием, как подлинно людей, то есть существ со своими надобностями, желаниями, устремлениями. Это были просто слова: пять тысяч человек, десять тысяч человек. Серьёзные цифры, бросаясь которыми, можно было легко впечатлить вассалов короны. Хильдар не думал, что впечатлять их нужно затем, чтоб перетянуть на свою сторону, чтоб они снабжали его армию припасами, давали золото или подкрепление. Он просто хотел их впечатлить — и всё.

Впрочем, у его армии всё-таки был мозг — герцогиня Овеяния и поставленные ею командиры. Младший сын покойного короля им не мешал. Он, собственно, просто не утруждал себя тем, чтоб совать нос в их дела. Разве планирование и расчёты достойны венценосной особы?

Он просто приказал идти на Лестницу, вот пусть армия и идёт. Всё ж понятно!

Однако вести армию через полстраны — дело трудное и неспешное. К тому же герцогиня не могла обеспечить всем десяти тысячам достаточное количество зерна и муки сразу, и ожидание дополнительного снабжения задерживало их. Хильдар бесился и кричал на командующих, те молчали и делали по-своему — именно так, как приказала делать госпожа Овеяния.

Поэтому известие о её войске добралось до Ианеи намного раньше, чем само войско увидело в отдалении границы новых владений принцессы.

Она поспешила отправить известие в Агелен, к Конгверу, но тот и сам написал сестре, а потом и лично прибыл в Лестницу. По его словам, герцог согласился выделить двадцать тысяч воинов, но лишь в ответ на заверения, что будущий король (если им, конечно, станет Конгвер) даст ему достойный чин никак не ниже советника. Он, разумеется, это пообещал. Будущему правителю советники в любом случае будут нужны, к тому же двадцать тысяч дополнительных солдат придутся очень кстати. Вряд ли герцогиня сумеет выставить столько.

— Ей не надо знать, сколько у нас солдат, — сказала принцесса.

— Она и не узнает, — спокойно ответил её брат. — Войска из Агелена придут ещё не завтра. По видимости, у нас будет примерно одинаково сил. Возможно, это вызовет герцогиню на прямое противостояние, в котором мы победим. Я распоряжусь провести рекогносцировку границы и подготовить сюрпризы гостям везде, где будет возможно.

— Сюрпризы? Что ты имеешь в виду?

— Мы не знаем, где герцогиня поведёт свою армию. Есть дороги, есть поля, которые могут приглянуться её военачальникам. Если там будут, к примеру, заблаговременно отрыты рвы или насыпаны валы, которые помешают конной атаке или сохранению строя наших солдат при наступлении на них, армии Лестницы будет намного проще воевать.

— Но это же очень много работы!

— Не так много, как кажется. К тому же поможет занять солдат. Солдат должен либо работать, либо сражаться, иначе его не за что кормить.

Ианея смотрела на брата испытующе — ей казалось, он встревожен. Лицо у Конгвера было каменное, черты обострились, взгляд стал холодным. Она требовательно и осторожно коснулась его руки, но принц жестом успокоил её: всё в порядке. Он просто размышляет.

Спустя несколько дней отряды принцессы ждали врага на одной из дорог. Она прислушалась к совету брата и согласилась поделить силы, но расположить их недалеко друг от друга — чтоб успели присоединиться к сражению в нужный момент. Конгвер сам решал, кого куда поставить, и Ианея не вмешивалась. Она очень хорошо осознала теперь, как мало знает о военном деле. То, что было в прошлые разы, мало напоминало настоящие боевые действия, к тому же она особо ничего не решала — только указывала цель, и её наёмники справлялись сами.

На деле же принцесса совершенно не представляла, что и как делать, чтоб армия расположилась правильно и потом начала сражение как положено. В какие-то моменты ей начало казаться, что Конгвер тоже не знает об этом — он слишком много спрашивал и слишком внимательно прислушивался к советам окружающих — как ей казалось, всех, кто желал их раздавать. Ей стало не по себе; она даже принялась прикидывать, что случится, если меньшая армия победит большую, и ей придётся спешно бежать с окраин в Лестницу.

Ианея успокоилась, когда сообразила, что на пути герцогской армии окажется ещё два замка, где можно будет организовать оборону. Она оглянулась на командира Лис, который сопровождал её, и осторожно поинтересовалась:

— Об армии противника что-нибудь известно?

Когда-то у него было, наверное, приятное лицо, теперь же стало слишком жёстким, слишком безразличным, и складки, которые легли однажды и навсегда, делали черты устрашающими. Общаясь с нанимательницей, он старался смягчать выражение лица, но получалось у него плохо. Каждый раз в его глазах она видела, насколько её собственная жизнь мало для него значит. Она как личность в их глазах — ничто, как и остальные люди, и значима лишь до тех пор, пока они ей служат. Командир наёмников ценил только своих сослуживцев и своего временного господина — разумеется, пока он остаётся господином и исправно платит.

Главное было не обращать на это внимание. Он ведь ей тоже важен лишь до тех пор, пока ей служит, и служит хорошо. Проехав мимо него по улице в другое время, она бы тоже его не заметила.

— Отправлены разведчики, госпожа, — ответил главный Лис. — Войска Овеяния рассылают их тоже.

— И что с этим можно сделать? Как узнать, что им известно?

— Попробуем узнать, госпожа. Будьте уверены, сделаем всё, что сумеем.

— Я слышала, что среди твоих людей есть отличные наездники.

— Ветер и бурю оседлают, если надо, госпожа.

— Пусть нескольким из них дадут моих диэдимских коней, самых быстрых и ловких. Пусть гонцы ждут в полной готовности, чтоб немедленно скакать, отвозить приказы.

— Будет сделано, госпожа. Я отберу лучших.

Пришёл насупленный Конгвер и одним коротким движением развернул на столе карту Синеарда. Большой, податливый, как плотная ткань, лист дорогой бумаги был расписан старательно и красочно, но всё-таки в меру, чтоб не отвлекать глаза излишней красивостью от основной задачи — карта была таким же боевым инструментом, как меч или сигнальный флажок. Опрокинув костяную коробочку, принц высыпал фишки, с помощью которых удобно размечать положение войск, своих и вражеских.

— Армия Овеяния, судя по всему, направляется сюда. И это понятно. Мы так и предполагали, потому что здесь покатая долина, фланг прикрыт рекой, и есть холм, на котором наступающие могут укрепиться и стрелять по нам. Думаю, они на это рассчитывают. Мы им этого, конечно, постараемся не позволить. Я поставил диэдимцев здесь, а Детей шторма здесь, остальные войска находятся в половине дневного перехода. Кстати, Дети шторма потребовали прибавки за полевое сражение. Я от твоего имени им пообещал.

— Они меня не разорят этой прибавкой? — улыбнулась Ианея.

— Наёмники разоряют только бесчинствами на захваченных территориях. Не волнуйся. Они сказали, что ты — хороший наниматель, платишь вовремя, и на этот раз они могут подождать. Полагаю, они рассчитывают разграбить вражеский обоз.

— Сомневаюсь, что в обозе герцогини будет чем поживиться. Подозреваю, уже сейчас её светлости нечем кормить солдат, — злорадно проговорила принцесса. — Иначе бы она повела их на столицу, а не к Лестнице.

Конгвер пожал плечами.

— Может быть, хлеба у неё мало, зато золота хватает. Она пока может позволить себе платить за хлеб втридорога. Она — серьёзный противник, Ианея.

— Знаю. Забавно то, что трон сейчас делят мужчины, а самые большие армии, которые готовятся выяснять отношения между собой, находятся под командованием женщин.

— Положим, ещё здесь есть я.

— Прости. Но всё равно забавно.

— Не забавно, когда родич ополчается на родича, и страну раскалывает пополам. История свидетельствует, что такие войны оказываются самыми кровопролитными и жестокими.

— Война всегда — жестокое дело… К тому же герцогиня мне не родич. Что же касается братьев, то я думаю, мы всё-таки сможем с ними договориться. В конечном итоге одному из нас предстоит править этой землёй, а если учесть, что выбор всё равно будет делать Пламя, то спор становится совершенно бессмысленным.

— И кто из нас ещё верит, что выбор будет делать Пламя? Ты, я, Эшем… Может быть, Гадар и сёстры, которые не вмешаются в спор. И всё. Остальные считают, что выбирать им. Они считают, что королём станет тот, кто выиграет войну.

Конгвер пожал плечами.

— Возможно, они и правы. Кто знает, как Пламя выбирает правителя. Возможно, и так тоже… Но я надеюсь, что нам всем хватит силы остановиться, не переступив грань, за которой остановиться уже не получится.

— Боюсь, нам с тобой придётся ради этого очень потрудиться. — Ианея тоже подошла и склонилась над картой. Правда, она почти ничего не поняла. Её учили читать карты, но представить себе обозначенное на них передвижение войск она не могла. — А ты уверен, что остальные отряды надо поставить так далеко? Они могут не успеть к моменту боя.

— Самый малый срок, за который армия такого размера может изменить месторасположение — сутки. В два раза больше, чем потребуется нам, чтоб подтянуть эти резервы. Ты понимаешь?

— Да, понимаю. Когда ты отправишь к ним гонца, чтоб позвать сюда?

— Не сюда. Нам придётся продвинуться вперёд, вот сюда, и тогда уже начинать формировать порядки… Ты всё ещё хочешь присутствовать при сражении?

— Да. Тот доспех, который я заказала, стоил больше, чем мне когда-либо приходилось тратить на платья. Должна же я хоть раз его надеть.

Конгвер сдержанно усмехнулся.

— Решай сама. Я рад буду тебя представлять, как представляю сейчас. — Он покосился на вестового, который остановился в отдалении, подошёл к нему, выслушал и вернулся. — Разведчики говорят, что над отрядами наступающей армии — флаги Овеяния, но личных значков герцогини нет. Значит, армию возглавляет не престарелая дама.

— Значит, Бовиас?

— Видимо.

Ианея поморщилась.

— Что ж, повоюем с Бовиасом. Я надеялась, что он проявит больше здравого смысла.

— Он вынужден выполнять приказы матери, он ведь от неё зависит. Что ему делать? Вся его власть держится на её расположении. Если ты решилась, ты выезжаем прямо сейчас.

— Значит, выезжаем, — покладисто согласилась принцесса.

Следующим утром она, сидя в седле, разглядывала зелёный луг, аккуратно опушенный лесом, будто на картине художника, который больше поклоняется гармонии, чем правде. Чуть в стороне был холм, который она представляла себе более крутым и высоким, но он оказался лишь небольшой возвышенностью, увенчанной неровной кромкой. Конгвер с Ианеей устроились на холме побольше, но даже оттуда река — та самая река, о которой тоже шла речь — была едва различима.

Также сперва принцесса никак не могла понять, где их войска, а где чужие. Потом наконец разглядела значки и флаги. Ей показалось, что противник стоит слишком далеко. Гребень приземистого холма заняли её наёмники, как и планировалось, а вот войска герцогини жались к реке. Ианея привстала в стременах, разглядывая дальние части луга. Потом поинтересовалась у Конгвера.

— Они не хотят сражаться? Почему встали так далеко?

— Хотят, конечно. Но они желают воевать на своих условиях. Это естественно. Все хотят биться только на своих условиях. — Принц хмурился. — Мне надо переговорить с Бовиасом до боя. Ты хочешь участвовать?

— Разумеется. — Она, не глядя, протянула руку к оруженосцу — за шлемом. — Едем.

— Зачем тебе шлем? Хочешь, чтоб Бовиас не знал, что ты тоже командуешь армией?

— Наоборот. Ты прав. — Она вернула шлем. — Едем?

— Да.

— И Бовиас уже ждёт?

— Будет ждать. — И Конгвер жестом приказал свите поспешить за ними.

Уже в долине знаменосцы развернули полотнища с личными знаками принца и принцессы. Ианея с любопытством наблюдала, как в отдалении появились всадники, и они тоже развернули стяг. Ткань билась по ветру, не позволяя рассмотреть рисунок, но девушка и не смотрела. Какая разница, и так всё понятно.

Однако, когда отряды сблизились, Ианея сперва с недоумением, а потом с каким-то даже облегчением разглядела, кто именно возглавляет отряд. Ей проще было видеть на этом месте Хильдара, чем Бовиаса. Она оглянулась на Конгвера, но брат смотрел только на брата. Тот же умудрился даже в седле развалиться, словно в удобном кресле, и смотрел с издевательской усмешкой. Кажется, младший принц не вполне понимал, что таким образом пытается себя ободрить.