Записки студента. Самое лучшее время

Яромир Сотников

Каждый человек проживает период юности. Это время, когда люди мечтают, строят планы, ищут источники вдохновения, увлекаются идеями, верят, стремятся, ищут тех, с кем можно всем этим поделиться и кто может разделить их стремления и мечты…. В «Записках студента» приведены воспоминания о таких годах – на основе реальной биографии.

Часть 2. Поступление. Знакомство с Алма-Атой

Подавать документы в приёмную комиссию поехала мать, без меня. Отпускать меня одного ввиду отсутствия опыта таких путешествий не решились, а ехать вдвоём было финансово невыгодно. Когда мать предстала в институте перед приёмной комиссией, там удивились, что мы подаём не в Акмоле. Они смогли её убедить, что сдавать экзамены в региональной комиссии для нас будет намного проще, а риск всяких подводных течений (типа «своих будут пропихивать») везде одинаков и не зависит от места. Поэтому мать поехала обратно, а путь в Жанатас в любом случае лежит через Акмолу, и она по ходу дела сдала документы в Акмоле. Узнав об этом, я немного рассердился на неё за самодеятельность, но почти сразу согласился с её аргументами. Дорога в Алма-Ату занимает времени в три раза больше, чем в Акмолу, и стоимость билетов гораздо выше. А ехать на сдачу мной экзаменов нам предстояло вдвоём. Да и, в конце концов, мы ведь изначально так и договорились относиться к моему поступлению — просто делать что должно, а там будь что будет.

К назначенной дате мы поехали для сдачи вступительных экзаменов: Адиль в сопровождении отца отправился в Алма-Ату, я с матерью — в Акмолу. В то время Акмола была совсем другой, нежели нынешний помпезный Нур-Султан. Мы остановились у случайных знакомых в частном секторе, от которого по счастливому стечению обстоятельств было совсем недалеко до университета имени Гумилёва — там находилась приёмная комиссия. На тесты отвечал долго, вышел одним из последних. Устал так, будто выполнил большой объём физической работы — наверное, сказалось эмоциональное напряжение. Результаты вывесили то ли во второй половине дня, то ли на следующий день — не помню. Зато хорошо помню, как много было довольных абитуриентов, поступавших на тот же факультет что и я. Почему-то именно в этот год, именно на этот факультет вдруг было подано ничтожно мало заявок. Я набрал лишь 45 баллов из 100, с которыми по идее должен был очутиться в полной попе. Но из-за низкого конкурса проходной рубеж составил всего 33 балла! И я со своими жалкими 45-ю баллами оказался в списке на высоком седьмом месте. Небеса явно были на моей стороне, и Всевышний, похоже, сделал всё, чтобы в это время в этом месте собрать всех оболтусов вроде меня.

После этого можно было считать дело сделанным, но мы пока не спешили радоваться — уж как-то всё подозрительно легко получалось. Да и окончательное слово о зачислении должны были сказать спустя некоторое время после рассмотрения результатов в Алма-Ате. Мы приехали в Жанатас и стали спокойно ждать. Адиль продолжал находиться в Алма-Ате, и я ничего не знал о том, как он сдал экзамен. Наконец, настал день, когда можно было звонить в институт и узнавать об окончательном вердикте. Мы позвонили и услышали подтверждение: да, поступил.

Хорошо и приятно вспоминать о том моменте. Нет, какой-то дикой радости не было, и до потолка от счастья я не прыгал. Совсем наоборот — это большое событие воспринималось легко и просто, как само собой разумеющееся. И в этом как раз заключалась вся прелесть — осознавать, что желанная для многих людей вершина покорилась тебе так легко. Будто ты стоял у её подножия, и в то время, когда другие изо всех сил карабкались вверх по крутому склону, божественный ветер подхватил тебя, поднял в воздух и бережно поставил на самый пик.

Тем неожиданнее было услышать новость о том, что Адиль поступить не смог. Я узнал об этом ещё до его возвращения в Жанатас — от кого-то из знакомых. Даже моё собственное поступление не взбудоражило меня так, как обескуражило непоступление Адиля. Он набрал 52 балла — больше чем я, однако в Алма-Ате этого было недостаточно. Ирония судьбы — если в Акмоле на этот факультет конкурс был самый маленький, то в Алма-Ате наоборот, в тот год он оказался самым большим. Так Адиль пал жертвой своей же политики относительно того, в каком месте нужно сдавать экзамен.

Некоторые люди в подобных случаях сразу поступают в какой-нибудь другой вуз (как говорится, чтобы не терять год). Вот и Адиль согласно заранее продуманному «плану «Б» поступил на заочное отделение факультета журналистики Казахского государственного университета (КазГУ). Надо отметить, что КазГУ — это очень хороший и престижный вуз. Во всяком случае, на тот момент он считался одним из самых лучших в Казахстане.

Однако реализация запасного плана была для Адиля слабым утешением. Главной целью был именно АГЮИ. Но Адиль не из тех людей, которые быстро сдаются и отказываются от своей мечты. Он твёрдо намеревался в следующем году поступать в АГЮИ снова, и нисколько не сомневался, что поступит.

Что касается Болата, он решил пока высоко не прыгать, и отправился в технический колледж (бывшее ПТУ) учиться на сварщика.

В августе, пока не пришло время ехать на учёбу, мы иногда встречались с нашими одноклассниками, делились новостями, кто куда поступил. У нас был самый сильный класс в школе, поэтому почти все поступили в хорошие вузы в больших городах — Алма-Ате, Караганде, Кустанае и даже Москве. В Жанатасе оставались только пять или шесть девчонок, а из пацанов — только Болат и Адиль. Конечно, это тоже не добавляло хорошего настроения Адилю. А тут ещё выяснилось, что наш одноклассник Абенов Нурбол поступил в АГЮИ.

И вот настал час отправляться в Алма-Ату — город, в котором я никогда не бывал, но в котором мне нужно было быть. Тот период — несколько дней перед отъездом, саму поездку и первый месяц в Алма-Ате — вспоминаю со смешанными, неоднозначными чувствами. Уж слишком велико было напряжение перед радикальными переменами, а затем и во время этих перемен. Я вообще по натуре человек консервативный, и мне часто бывает трудно менять привычный жизненный уклад. Точнее, сейчас-то я гораздо гибче, ибо в силу обстоятельств мне много раз приходилось менять и место проживания, и место работы, и круг общения, и ещё много чего. Однако тогда я был совершенно необстрелянным, и меня буквально бил мандраж.

К тому же сказывалось то обстоятельство, что мне предстояло покорять Алма-Ату в одиночку, без Адиля. Я был совершенно не готов к такому развитию событий. Накануне поступления, прокручивая в голове возможные варианты, я допускал, что Адиль поступит, а я нет, или что мы провалимся оба, но что получится так, как получилось — такой вариант мне не мог представиться и в кошмарном бреду.

Я поехал в сопровождении матери, и выехали мы примерно за неделю до начала сентября — нам ещё нужно было решить вопрос с местом моего проживания. Разумеется, никто не хотел, чтобы я жил в общежитии, и мы планировали найти комнату. Момент прибытия в Алма-Ату в моей памяти не сохранился, но знаю, что приехали мы на вокзал Алматы-1, потому что в город ехали на автобусе долго, а за окном было много зелени. Здесь нужно пояснить, что в Алма-Ате два железнодорожных вокзала, которые обозначаются как «Алматы-1» и «Алматы-2». Вокзал Алматы-2 находится почти в центре города, а вот Алматы-1 значительно дальше, чтобы туда добраться, нужно сравнительно долго ехать через частные сектора.

В первую ночь мы переночевали у одной бабки, с которой мать случайно познакомилась во время первого приезда в Алма-Ату. Бабка эта жила на проспекте Фурманова, в доме, на первом этаже которого находилась центральная оптика. Наутро мы пошли в АГЮИ — бабка сказала, что это не так уж и далеко, и можно дойти пешком. Мы шли по проспекту Абая — центральной улице города, и самые сильные эмоции у меня вызвал Центральный стадион. Я много раз смотрел телетрансляции матчей с этого стадиона, когда играл «Кайрат» или сборная Казахстана. И вот теперь видел его вживую! Следом было здание цирка, которое также было знакомо по фотографиям. А затем увидел, наконец, и сам АГЮИ. Мне понравился институт, как снаружи, так и внутри. И ещё очень сильно впечатлило расписание занятий, точнее, названия учебных дисциплин: римское право, общая теория государства и права, философия…. Было в этом что-то такое солидное, важное, высокое — мне смутно представлялись просторные аудитории, профессора и доценты, заумные лекции….

Оставшиеся до сентября несколько дней мы проживали у знакомых, раньше живших в Жанатасе. По интересному совпадению, в Алма-Ате они жили тоже в девятом микрорайоне, недалеко от пересечения улиц Саина и Шаляпина. Кстати, одно из первых открытий, с которым я столкнулся в Алма-Ате — определение городских координат путём называния двух улиц, основной и ближайшей перпендикулярной (так называемый «угол»). Это было для меня в диковинку, поскольку в Жанатасе таким способом не пользовались — город-то небольшой, и там достаточно было просто назвать какой-нибудь известный объект, чтобы любой понял, о каком месте идёт речь.

Итак, мы остановились у знакомых, и даже съездили с ними в выходной день на дачу. Конечно, я ещё совершенно не знал города, и потому сейчас не могу сказать, в какие именно дачные массивы мы ездили.

К сожалению, найти приемлемый вариант с комнатой нам не удалось, и стало понятно, что мне предстоит жить в общежитии. Это был ещё один удар по моим ожиданиям. В ночь на первое сентября мы всё ещё были у знакомых, но это уже был последний день, когда мы у них гостили. Утром мы выехали вместе — мать поехала на вокзал за билетом, а я отправился на свои первые лекции. В перерыве между лекциями мать вручила мне студенческий билет, который ей только что выдали в деканате, мы попрощались, и она уехала. Всё!!! Домашний ребёнок, выросший в тепличных условиях, остался один в чужом огромном городе. Теперь и далее ему нужно было самому решать все вопросы и проблемы, самому отвечать за себя. Скажу честно, ощущения в тот момент были хреновые.

В общежитии я прожил полтора месяца — это кажется немного, вроде бы сущий пустяк. Но это вопрос относительный. Ведь я не знал заранее и не мог знать, что это будет именно полтора месяца, а потому в режиме реальности это казалось вечностью, время тянулось очень медленно. Обстановка была ужасной — неустроенный быт, полное отсутствие личного пространства, жёсткие нравы, поползновения всякие…. Студенческая общага — это хоть и не армия, и тем более не тюрьма, однако тоже в каком-то роде закрытое пространство, в котором устанавливаются свои, особые «правила» и «порядки», основанные прежде всего на подавлении личности. И моя личность была подавлена и унижена тоже.

Но главная проблема заключалась всё же не в этом. Просто в тех условиях, что предполагает общежитие, очень трудно человеку, для которого большое значение имеют свобода и личное пространство. В общаге ты в каком-то смысле лишаешься свободы, ты не можешь есть когда хочешь, не можешь спать когда хочешь, порой даже просто уйти и прийти не можешь когда хочешь — всё приходится делать с оглядкой на живущих рядом и с учётом окружающей обстановки. Есть люди, которые в таких условиях чувствуют себя как рыба в воде, но это совсем не про меня.

В один из первых дней, выйдя после занятий из института, я случайно встретил Нурбола Абенова — одноклассника, тоже поступившего в АГЮИ. В школе Нурбол не был для меня ни другом, ни врагом — наши отношения были нейтральными. Однако в тот момент, когда я испытывал мощнейший стресс, оказавшись в одиночестве в огромном чужом городе, даже Нурбол показался мне чуть ли не родным человеком. Я готов был броситься к нему и разрыдаться…. Конечно, от такого я удержался, чтобы не выдавать своей слабости. Мы просто поздоровались, немного поговорили, и я пошёл дальше, в общежитие. Но самого себя-то я обмануть был не в состоянии.

Одно из воспоминаний первой недели моей самостоятельной жизни — голод. Нет, дело не в том, что мне не на что было купить еды. Причина заключалась в тех самых особенностях общажного бытия. Я ещё не привык к новому режиму жизни и питания, мы с соседями по комнате ещё не определились, кто, когда и что будет готовить. А если и готовили, то обычно это была какая-нибудь баланда, которой было невозможно наесться. Где-то на четвёртый или пятый день, когда я шёл после занятий в общагу и у меня начался очередной приступ голода, я не выдержал и завернул в попавшуюся по пути кафешку — она находилась по Абая, между Ауэзова и Жарокова. Для бедного студента обедать в кафе — случай немыслимый, непозволительная роскошь. За все четыре года студенчества я больше ни разу не ел в кафе (если не считать несколько случаев, когда мы с группой отмечали какие-нибудь праздники). Но когда чувство голода сводит с ума — там не думаешь ни о чём. Я взял лагман в глубокой чашке, лепёшку и чай. Это был миг блаженства! Казалось, что ничего вкуснее в жизни я не ел.

Конечно, через неделю-другую в плане питания у нас более-менее наладилось, да и организм постепенно перестроился с домашнего питания на новый режим. Однако остальные моменты бытия никуда не делись и продолжали угнетать. Мысли о том, что вот так придётся жить целых четыре года, приводили в уныние. Эйфория от поступления улетучилась (тем более что эйфории-то особо и не было), и учёба тоже совсем не радовала. Я страшно скучал по прежней жизни, по дому, друзьям, городу…. Иногда думал: вот хорошо Адилю — живёт дома, родные рядом, ест досыта домашнюю еду, высыпается, и вообще делает что хочет. И при этом не скажешь, что это время проходит зря, так как он тоже учится в вузе. И фиг с тем, что учится заочно, ведь «солдат спит, а служба идёт»…. Его жизнь казалась мне раем. Я даже всерьёз задумывался о том, чтобы отказаться от очной учёбы и тоже стать заочником.

Во второй половине сентября я получил от Адиля сразу два письма. Он написал их с разницей в неделю, но мне их отдали одновременно — то ли почта так сработала, то ли первое письмо валялось у коменданта, пока не пришло второе. Оба письма были небольшие по объёму, с большим количеством ошибок и какие-то по-доброму наивные. Отрывки из них (орфографию и пунктуацию отражаю в полном соответствии с оригиналом):

«Здравствуй Лёша! Как твои дела? Я был очень огорчён, когда узнал что ты живёщь в общежитии. Но ты не падай духом, потерпи годик. А там мы с Булычем приедим, снимем комнату, а может и квартиру.…… Я себя чувствую беспантово. Рядом со школой проходить стыдно. Вдруг кто нибудь из учителей увидит, будут вопросы задавать, типа а ты еще не уехал? куда ты поступил? Мне стыдно говорить что я учусь заочно, хотя какая это учёба, сижу дома, ничего не делаю. Пробовал устроиться на работу на телевидение, там не взяли. Если честно я тебе даже чу-чуть завидую. Хотя и понимаю как тебе там тяжело. Помнишь как мы с тобой мечтали, снимем комнату вместе жить будем, в Пушкинскую библиотеку запищемся, а вышло как. Я даже планы на будущее строить боюсь….»

«Здравствуй мой лучщий, из 2х лудших друзей! Как ты поживаещь. С голода ещё не помер? Я толстею на домашних харчах. Моя жизнь в городе протекает скучно. На работу я ещё не устроился….»

Вот ведь как удивительно устроены люди: я завидовал Адилю, а он завидовал мне.

Права народная мудрость — хорошо там, где нас нет.

А отрывок из второго письма я привёл главным образом из-за строчки «С голода ещё не помер? Я толстею на домашних харчах». Когда я прочёл эти слова, мне сразу вспомнилась кошмарная первая неделя сентября, чувство голода и чудесная спасительная чашка лагмана.

Но, несмотря на всякие трудности, я понимал, что надо держаться. Местом в таком институте как АГЮИ не разбрасываются. Я вытянул счастливый билет — такая возможность порой предоставляется только раз в жизни. И было бы глупо не дорожить этим билетом. Поэтому в тяжёлые минуты я старался изживать из себя слюнтяя и нюню, хоть это было и нелегко.

Иногда я звонил домой с центрального переговорного пункта — что в высотном доме рядом с ЦУМом. Ближе к середине октября во время одного из разговоров мать сказала, что у её сотрудницы по работе родственник во время учёбы в Алма-Ате жил на квартире у некой Розы Абрамовны. И что можно съездить к ней и разузнать об условиях проживания. Конечно же, меня это воодушевило….