Соблазн

Янка Рам

Стеф Державин – молодой и перспективный врач со скандальной репутацией, несносным характером и "волшебными" пальцами. Временно решает поработать массажистом в частной клинике. И в первый же рабочий день ему поступает странное предложение от солидного мужчины – сделать его жене массаж… «с окончанием»… Девушка не в курсе деталей заказа. Это противоречит принципам Стефа, но обстоятельства складываются так, что он соглашается… Содержит нецензурную брань

Глава 7

Утопия

Мы с Илюшкой сидим в машине на заднем, он испуганно прячется под моей рукой, уткнувшись носом в грудь. Успокаивающе глажу…

Меня трясёт от предстоящего разноса, но я пытаюсь отыскать в себе броню, чтобы прикрыть хотя бы сына. Что он сделал страшного, в конце концов? Он просто… ребёнок!

Но мне давно кажется, что Борис никогда не был ребёнком сам, настолько ему чужды спонтанность и непосредственность.

— Папа будет ругать… — бормочет Илюшка.

Извинившись сто тысяч раз, взмокший Борис наконец-то садится в машину.

Тишина звенит.

Мы едем в этой тишине, как в кислоте. Я не смею её нарушить и просто обнимаю сына посильнее, чтобы перекрыть ему эту «кислоту».

Так же молча мы идём в дом.

Из сына будто вытекла вся энергия, он вялый, щёки горят. Беру его на руки.

— Поставь немедленно. Не поднимай тяжести.

Мне хочется сказать, что это не тяжесть, а мой испуганный ребёнок! Но ссориться при сыне не хочу.

Илюшка вжимается в меня крепче. Отрицательно кручу головой.

Концентрация кислоты нарастает.

— Мамочка… животик болит…

Усаживаю его на пуфик в коридоре, разуваю. У него бывает, если перенервничает.

— Я сделаю тебе чай с мятой и молоком.

— Перестань подпитывать его симуляции, Тори. Он просто пытается избежать наказания!

— Наказание для вас должно быть одинаковое. Вы в равной мере поучаствовали в трагедии. Ты его напугал!

— Не говори чушь! Илья, быстро в свою комнату.

У меня всё горит внутри от этой кислоты предстоящего наказания, порицания, отторжения. И мне страшно представить, что чувствует мой ребёнок.

Пока делаю чай, ощущаю солнечным сплетением, в котором поселилась тяжесть, что там что-то происходит. Быстро выплёскиваю чай в алюминиевую чашку, чтобы немного остудить, выливаю снова в кружку и спешу в детскую.

Илья беззащитно стоит посреди комнаты, теребя в руках своего уже старенького тряпочного кота, словно пытаясь прикрыться им. Я шила этого кота сама, когда была беременна. До сих пор без него не засыпает.

Борис нависает над ним.

По щекам сына текут слёзы.

— Не ожидал, что мой сын станет моим позором.

— Я не хотел… — не поднимая глаз, рвано вздыхает Илюшка. — Прости, папочка.

— Мне жаль говорить это, но ты меня разочаровал. И, конечно, ты будешь наказан. Ты должен быть более ответственным и серьёзным. Думаю, лишить тебя сладкого и игрушек на неделю будет полезно… для осознания правил поведения в приличном обществе.

— Это нечестно… — рыдает сын. — Все вели себя плохо. Их никто не ругал. А я нечаянно.

— Мне плевать на «всех»! Мой сын должен вести себя достойно! Дай сюда эту тряпку, — требует он кота.

— Это Сплюшка… — делает шаг назад сын. — Его нельзя. В нём хорошие сны.

— Это не тебе решать. Дай сюда!

Выдёргивает из рук.

Сын взрывается слезами.

— Веди себя как мужчина, не смей рыдать из-за пустяков!

— Отдай! — тянет руки Илья.

С грохотом ставлю кружку на стол. Меня трясёт. Но у нас в семье не принято противоречить друг другу при ребёнке. «Родители должны выступать единым фронтом». Впрочем, это правило работает только в одну сторону. Не смею противоречить только лишь я. А Борис постоянно позволяет себе любые поправки в мои решения и правила.

— Борис… — выразительно одёргиваю его. — Отдай ему Сплюшку.

— Выйди, Тори. Это мой сын. И я не позволю ему вырасти никчёмным клоуном.

— Это и мой сын! И я не позволю делать из него невротика. Отдай игрушку!

Борис рассерженно разворачивается. Пусть лучше направит свою кислоту на меня. Я переживу!

— Выйди! — рявкает он.

— Не надо мамочку… ругать! — обнимает меня за бедро рыдающий сын.

Отодрав его от меня, Борис подхватывает меня за локоть и молча вытаскивает за дверь детской.

— Не мешай нам разговаривать.

Дверь перед моим носом захлопывается.

У меня все трясётся внутри. Должен же быть способ остановить это всё?? Но я совершенно не умею скандалить и конфликтовать! Я очень болею после этого.

Растерянно оглядываюсь, слыша рыдания сына и то, как тихо продолжает выговаривать ему Борис. Но не кидаться же на мужа при ребёнке. Меня перекрывает от возмущения и беспомощности. И я сама начинаю плакать. Мне тоже хочется сказать, как Илюшка: «Нечестно!» Я была морально готова на игнор. Но не на это!

И, не найдя ничего лучше, чтобы отвлечь его от ребёнка, снимаю с крючка в прихожей большую стальную ложку для обуви. И, размахнувшись как клюшкой от гольфа, бью в наше огромное зеркало. Грохот, звон… Я зажмуриваюсь. Быстро вешаю её на место, стоя в груде осколков.

Борис выходит из комнаты, обескураженно оглядывает коридор.

— Как это произошло?

— Не знаю… — тяжело дышу я. — Оно просто лопнуло.

— Ты ранена?

— Не знаю…

— Мамочка… — выглядывает Илья.

— Всё хорошо, пирожок, зеркало разбилось. Попей чай и ложись.

— Тебе не больно? — волнуясь.

— Нет! — немного натянуто улыбаюсь я.

— Не двигайся, я помогу сейчас! — отмирает Борис.

Бросив в угол Сплюшку, уходит за щёткой и совком. Выразительно киваю сыну на игрушку. Подхватывает с пола и убегает в детскую.

Борис аккуратно сметает осколки. Протирает пуфик, усаживает меня, внимательно разглядывает ступни.

— Не надо вмешиваться в наши разговоры, Тори. Я его не бил, не орал на него, не унижал, не запугивал. Это нормальный воспитательный процесс. Кто ещё объяснит ему, как правильно вести себя в обществе?

— Ты наказал его!

— И это тоже нормально.

— За что, Борь?

— Борис… — поправляет он. — Мне очень жаль, что ты не понимаешь, «за что». Он опозорил нас.

— Случайным выстрелом игрушки?

— Какая разница, чем? Он должен уже понимать, как вести себя при взрослых. Всё… Ты цела. Иди в душ и поторопись, сегодня вторник. А у меня ещё тренинг в одиннадцать.

Вода льётся сверху, я просто стою, позволяя ей смывать с себя сегодняшнюю катастрофу. Тоска и возмущение во мне нарастают с новой силой. Чёртов вторник…

Откладываю лосьон в сторону. Всё равно никто ко мне не прикасается… От обиды кусаю губы. Волосы оборачиваю полотенцем, надеваю пеньюар. Захожу в комнату и останавливаюсь перед кроватью.

— Ты готова? Я в душ, сейчас приду.

«Нет, я не готова!» — хочется проорать ему вслед. Так и стою возле нашей огромной кровати, когда он возвращается.

— Давай только без истерик сегодня, мне необходимо снять стресс. Тем более что мы пропустили пятницу. Ложись.

Не глядя на меня, листает что-то в телефоне.

— А если я не хочу?

— Достань смазку, — не отрываясь от телефона.

Что-то во мне лопается в очередной раз.

— Нет. Я отменяю вторники и пятницы.

— Ты хочешь изменить график?

— Я хочу его отменить.

— И как ты себе это представляешь? — скептически и раздражённо ведёт бровью, отрываясь от экрана.

— Если ты делаешь так, что я хочу тебя, секс будет. Если не делаешь — не будет.

— Это утопия. Секс не зря называют супружескими обязанностями. Не догадываешься, почему?

— Не у всех так!!! — взрывает меня.

— Но у нас с тобой так.

От этой логики я безнадёжно закрываю глаза и начинаю плакать.

— Тори, — обнимает он меня за плечи. — Дорогая… Ты выдумала то, чего не существует. И страдаешь теперь от отсутствия этого. И заставляешь страдать меня! Столько лет у нас было всё хорошо…

— Плохо! Женского оргазма не существует?!

— Существует… Но он не стоит того, чтобы рушить всё, что есть между нами.

— Но ты же можешь просто попробовать сделать мне приятно.

— Если ты так чувствуешь… коитус… то здесь ничего нельзя поделать, Тори. Это либо нравится, либо нет. А создавать культ из естественной потребности я не готов. Но это потребность, и её надо справлять. И как жена ты…

— Проблема во мне?! — в шоке смотрю на него.

— Нет, возможно, не только. Но я таков, каков есть. И другим не буду. А терять всё, что я даю тебе… Поверь, это двухсекундное удовольствие не стоит того, чтобы это всё потерять!

— Откуда мне знать?! — рявкаю я зло.

— Хм… действительно. Я подумаю об этом.

— Подумай!

Подхватываю свою подушку и отправляюсь спать к сыну.

— То-ри! — гневно.

— Я сказала — НЕТ.