Изгнанники. История, написанная по снам

Яна Ямлих

Мир, в котором живет Аля, полон тайн: легенды о духах, дети с необыкновенными способностями, проклятые дома и загадочный город, из которого никто не возвращается, но мимо него можно пронестись на поезде. Внезапно 14-летняя школьница становится убийцей, лгуньей и чужачкой. Поиски брата, изгнанного из города по ее вине, оказываются трудным путем между реальностью и иллюзиями, действительным и сумеречным. Чтобы исправить ужасную ошибку, Аля делает очень непростой выбор.

ГЛАВА 3

Дойдя до вокзала под горой, мы направились к кассе. Я хотела заплатить за билеты, но Пол упрямо всунул мне в руку половину суммы. Кассирша протянула два билета на ближайший поезд в сторону Роны, который должен был прийти через час, и мы сели ждать. Нам очень повезло, ведь в сторону Роны поезда ходили редко, до отказа полные, и мы не надеялись, что остался хотя бы один билет, тем более всего через час.

— Что мы будем делать, когда приедем в Рону? — Спросил Пол. — Это большой город…

— Не знаю. Может, расклеим объявления, поспрашиваем людей. На худой конец, обратимся к гадалке.

— Ты серьезно?

— Наверное. Я просто… я не знаю, что нам делать.

— Где мы будем жить?

— На улице, Пол, где же еще, у нас ведь никого нет в Роне. Денег на гостиницу не хватит.

Он не ответил и только через какое-то время сказал:

— Хочешь пирожок? Мама испекла нам пирожки с повидлом…

Я улыбнулась и кивнула. Мы сидели на желтых деревянных креслах, ели пирожки и ждали своего поезда. Кроме нас в зале был мужчина, он дремал в дальнем углу, закутанный в плащ, и мы не обращали на него внимания. Хотя Пол, помню, отметил его широкополую шляпу. Все пока было хорошо, мы не думали о будущем.

Через час мы вышли на перрон. Начало смеркаться, а вдали уже показался поезд. Какие-то ночные птахи щебетали в лесу за станцией, шелестели листья деревьев и стрекотали сверчки в высокой траве у перрона. Небо было облачным и ветреным, но зато живым: облака текли по нему и постоянно менялись, словно дышали и вообще жили своей жизнью. Далеко на горе, с которой мы спустились час назад, горела огнями Архента.

Гудок поезда был похож на чей-то голос — знакомый, манящий, родной, только почему-то забытый. Это ощущение породило во мне странную тоску: хотелось одновременно плакать и радоваться этому печальному вечеру. Поезд остановился, открытые проводницей двери проглотили нас и сразу захлопнулись: дольше минуты поезда у нас не стояли. Одинокий мужчина в шляпе тоже сел в поезд, в первый вагон. Оказавшись в тамбуре, я прильнула к стеклу двери напротив перрона. Поезд набирал ход, разворачивался, ускорялся стук колес, а я смотрела на неподвижную гору с огнями города на ней и бег черных облаков над Архентой. Пол молча взял сумки и унес их в вагон, потом вернулся и встал рядом со мной. Он не смотрел на Архенту, но, видимо, не хотел оставлять меня одну.

Наши места были в третьем вагоне, на нижней и верхней полке плацкарты. В тусклом свете вагонной лампы я разглядела пожилую женщину, спящую вверху. Возле столика, низко склонившись над книгой, сидела девушка с бритой головой — или, может быть, лысой. На боковушке ужинали в полумраке старик и девочка лет восьми, с желтой панамой на голове. Девочка взглянула на нас исподлобья. Женщина проснулась, зашевелилась, бросила на нас равнодушный взгляд. Девочка продолжала следить за нами, не отрываясь от еды. Ее чем-то заинтересовал Пол.

— Здравствуйте, — сказал всем им Пол и улыбнулся. — Мы будем вашими попутчиками.

Старик и женщина сразу потеряли к нам интерес, а девочка приподняла подбородок. Она ела бутерброд с сыром, и ее лицо было покрыто крошками. Ее большие светлые глаза ярко блестели: теперь она задрала голову так, что ее лицо оказалось прямо в пятне света. Она вытерла крошки рукавом и моргнула. Я поняла, что часть крошек — это темные веснушки.

Лысая девушка отложила книгу и сказала:

— Я Арина. Сходите к проводникам, возьмите постель, а то потом свет совсем погасят, и стелить будет неудобно…

Пол решил спать наверху. Не знаю, действительно ли он хотел там спать или просто уступал мне более удобное место. Со своей постелью он справился на удивление быстро, закинул сумки на полку под потолком и предложил мне помощь. Я отказалась, и тогда он свесился со своей полки, чтобы наблюдать, как я мучаюсь с матрасом. Постель почему-то все время съезжала в бок — или просто у меня все валилось из рук?

— Вы брат и сестра? — Спросила Арина. Старик ушел мыть банку из-под еды. Девочка смотрела на нас.

— Нет, — ответил Пол. — Мы друзья.

— Куда вы едете?

— В Рону.

Больше вопросов не было. Арина снова уткнулась в книгу, а мы с Полом купили у проводницы чай и сидели на крышке мусорного бака в тамбуре. Это была моя идея: я хотела побыть подальше от других людей. Лампы в вагоне светили все бледнее и, наконец, почти погасли, а тамбур по-прежнему был ярко освещен. Я смотрела в окно и зачем-то считала леса и поля, которые мы проезжали: три поля, один лес и еще деревенька… Интересно, похожа ли жизнь в ней на ритм Архенты?

— Чай кончился, — вздохнул Пол.

— Интересно, что сейчас делает Том?

Пол не ответил.

— Может, поиграем в карты? — Предложил он. — Я взял.

— Нет, Пол, не хочется.

— Давай нормально поужинаем.

— Мы уже поужинали чаем и последними пирожками. Еды мало, нужно оставить.

— Тогда, может, поговорим?

Пять полей, два леса, рощица и болото…

— Почему ты пошел со мной?

Он задумался.

— Если честно, не знаю… Может, хочу перемен или ищу приключений? Но вроде, нет. Хочу помочь тебе — это да. Но почему так быстро решил… не знаю, Алька.

— А вдруг мы умрем?..

— Глупости. Сейчас совсем нетрудно выжить. Мы найдем Тома и вернемся в Архенту.

— Да? Я не хочу возвращаться.

— Я, вообще-то, тоже, но я маме обещал. И потом, представляешь, какие там у всех будут лица, когда мы вдруг придем — а они-то думали, что никогда больше нас не увидят? И как мама обрадуется…

Девять полей, две речки, еще одна деревня и пара ручейков, а лесов больше нет.

— Ты чего не пьешь чай? — Спросил Пол. Я одним глотком опустошила оставшееся содержимое стакана и сказала:

— Пойдем спать.

— Как знаешь…

Мы вернулись в вагон, расправили кровати, и Пол залез на верхнюю полку. Наши соседи уже спали, старик тихонько храпел. Лысая девушка лежала на нижней полке на спине, раскинув руки. Ее левая ладонь попадала в луч дежурного ночного света. Я обратила внимание, что эта ладонь так сильно изодрана, словно девушку долго тащили по гравию.

Я села, обняв руками колени, и стала смотреть сначала на эту ладонь, а потом на дрожащую от движения поезда полупустую бутылку с водой, стоявшую на столе.

— Пол, ты спишь? — Зачем-то спросила я через несколько минут.

Он не ответил, но я знала, что он не спит. Пол никогда не засыпал так быстро. Наверное, он просто понял, что мне нужно хотя бы немного этой ночью побыть одной, пусть и среди спящих людей. Я смотрела на темноту за окном, и мне было очень одиноко. Я, конечно, была благодарна Полу за его поддержку, но все-таки он не мог ничего изменить. Он не видел убитого Дарса Оловича во сне, он никого не сделал изгнанником, никого не потерял, и он не мог понять, что я чувствовала. Но он делал все, что было в его силах.

Я не помнила, как уснула. Меня разбудил звонкий смех девочки в боковушке напротив. Они с Полом играли в карты, и старик — видимо, дедушка девочки, — с улыбкой смотрел на них. У него были черные зубы и приятные, добрые глаза с глубокими морщинами в уголках век. Я вдруг подумала, сколько в мире есть хорошего и светлого, что мне нужно увидеть, — надо только забыть о пережитом, хотя бы на время, и даже сейчас можно наслаждаться жизнью, как это делает Пол. Я села на кровати и спросила их:

— Можно с вами?

— Можно, — ответила девочка.

Пол улыбнулся.

В поезде мы провели трое суток. Три долгих дня мы ехали из одного края огромного мира в другой, на самый запад, в большой и незнакомый город, куда направился и мой брат. Почему он выбрал именно Рону, мы не знали. Но вряд ли он соврал дедушке.

Девочка — ее звали Минора — как-то прикипела к нам, особенно к Полу, и все эти три дня не отходила от него. Пол вообще хорошо ладил с детьми. В Архенте он часто сидел с соседскими ребятами, мальчиком и девочкой, пока их родителей не было дома. Дети звали его «дядя Пол» и трогательно обнимали тонкими ручками, когда он приходил к ним, а он смеялся, и они в ответ тоже. Им казалось, что ему приятно, и они обнимали его еще крепче. Полу действительно было приятно. Дедушка однажды увидел, как Пол играет с детьми в прятки, и сказал мне:

— Пол хорошо ладит с детьми — значит, он чистый человек. Маленькие дети видят наш дух. Запомни, детка, если ты когда-нибудь окажешься в беде, обратись за помощью к ребенку — дети не откажут и не соврут.

Я вспоминала это иногда, глядя, как Минора гордо восседает у Пола на коленях. В первый день мне надоедало, что она всюду ходит за нами, но потом я привыкла, и Минора даже стала мне нравиться. Ее большие открытые миру глаза небесно-голубого цвета были такими ясными и смотрели с таким доверием и нежностью, что их невозможно было не любить.

Пол звал Минору Малышкой или просто «Малыш», и я, незаметно для себя, стала звать ее так же.

Большую часть времени мы играли в карты или часами напролет пили чай и болтали. Малышка подбегала к дедушке, делала жалостливое лицо и нараспев просила:

— Можно я поиграю с ребятами в та-амбуре?..

Дедушка разрешал ей, сначала с опаской, а потом и с улыбкой. И мы сидели по вечерам в тамбуре, Пол рассказывал забавные страшилки, в которых черный человек вдруг высовывал из-за спины руку с воплем «Отдай мое сердце!», Малышка вскрикивала, и мы смеялись, а потом чуть ли не силой загоняли ее спать. Один раз, желая усыпить эту энергичную девочку, Пол присел к ней на полку и стал считать веснушки на ее лице. Она сначала хихикала, но скоро действительно заснула под счет. С утра Малышка просыпалась раньше всех, и когда мы шли умываться, она уже сидела у окошка в своей желтой панамке и ковырялась в раскраске. Панамку она почти не снимала.

Иногда она издавала смешные звуки, как будто пародируя разных животных. Эти ее «Мяу!», «Ме!», «Бе!» были первым, что мы слышали утром. Некоторых пассажиров это раздражало. Пола, кажется, умиляло. А меня — отвлекало от неприятных мыслей. Ночью я видела странные, жуткие сны, понимала весь абсурд видений, но не имела возможности выбраться из них. Я много раз просыпалась, не выбираясь из сна, а потом просыпалась снова, продолжая спать. И только «Ме!» и «Мяу!» были моим спасением. Я приходила в себя от шалостей Малышки и больше уже не смыкала глаз, чтобы не погрузиться вновь в дремоту, полную жутких образов.

Так прошло три дня. На третий вечер, когда мы снова болтали в тамбуре, я спросила Минору:

— Откуда вы? И куда едете?

И она ответила, нахмурившись:

— Дедушка везет меня в интернат. Он хороший, но у него мало денег, и он не может прокормить меня. Я так не хочу туда, я ведь больше его не увижу… это плохой интернат, для плохих детей, я все слышала!.. Ме! — И, мгновенно насупившись, она развернулась и убежала в вагон. Мы видели через дверное стекло: она уселась на любимое место в своей «боковушке», схватила фломастер и с безумным ожесточением начала терзать раскраску.

Через несколько минут она вдруг снова появилась в тамбуре. Она уже знала, что мы с Полом ищем моего брата. В ее маленькую головку, укрытую панамкой, пришло очевидное ей решение проблемы.

— Возьмите меня с собой, пожалуйста, — прошептала Малышка. — Я тоже буду искать твоего брата. Мяу! Ме! — Мы вздрогнули от неожиданно громких звуков, и тогда впервые я подумала, что, может быть, издавала она их вовсе не забавы ради, а по какой-то непонятной внутренней необходимости. — Возьмите меня, я хочу с вами!.. Возьмите! Мяу! Мяу! Мяу! Мяу!! — Она затрясла головой, заплакала, все продолжая громко и отрывисто мяукать. Я испугалась: казалось, у Малышки случился нервный припадок или что-то вроде того.

— Не плачь, Малыш… — Тихо сказал ей Пол, крепко обнимая маленькие дрожащие плечи. — Конечно, мы возьмем тебя.

— Правда? — Обрадовалась девочка, в один миг переходя от рыданий к восторженной улыбке.

— Да? — Удивилась я.

— Я скажу дедушке! — И Малышка счастливо унеслась в вагон.

— Почему бы и нет? — Пожал плечами Пол. — Ей тоже одиноко и некуда идти.

— Но в интернате ей будет лучше, Пол! Ты думаешь, мы сможем выкормить и воспитать ребенка?

— Сможем.

— Пол, с ней, кажется, что-то не так…

Пол помолчал, анализируя, видимо, свои впечатления.

— Мы всегда сможем привести ее в интернат, если дела пойдут совсем плохо, — сказал наконец он.

Я вспомнила слова дедушки: «Если ты окажешься в беде, обратись за помощью к ребенку…»

— Дедушка не отпустит ее.

— Почему же? Какая ему разница?

— Ну конечно же ему есть разница! Он знает нас три дня — считай, что совсем не знает! А она его внучка…

Но тут появился и сам дедушка Миноры. Он вышел из вагона, сутулый и утомленный, и тихим голосом спросил:

— Вы хотите забрать мою внучку, дети?

У него был мягкий и низкий голос. И в этом голосе не звучало никакой претензии.

— Ну не то чтобы… — начала я. — Она попросила, и вот…

— Она заплакала, — сказал Пол. — Она сказала, что вы везете ее в интернат для плохих детей. Она что-то такое где-то услышала. Она попросилась пойти с нами. И я решил: в интернат мы всегда успеем ее отвезти. Пусть немного побудет с нами. Я хорошо о ней позабочусь, я умею обращаться с детьми. Вы же видите.

Конец ознакомительного фрагмента.