Двойная тайна от мужа сестры

Яна Невинная

Глава 2

На следующее утро после недолгих сборов мы отправляемся в аэропорт. Олегу не терпится покинуть страну, так что слова не расходятся с делом. Вот только я отказываюсь оставлять детей одних, пусть и с няней, так что он вынужденно, но с недовольством соглашается.

— Опять выводок за собой тащит, — бурчит муж еле слышно себе под нос.

У меня дыхание перехватывает от возмущения, в уголках глаз появляются слезы, но я стараюсь держать себя в руках и проглатываю обиду ради мальчиков, которые тяжело воспринимают наши скандалы. Терплю… Как обычно…

Спокойно бы оставила детей на тетю Эллу, но она уехала на очередное кулинарное шоу.

Автомобиль резво везет нас в аэропорт, а я смотрю в окно, отвернувшись от домочадцев. И впервые за долгое время закрадывается мысль: а может, и правда стоит решительно заявить о разводе? Но додумать не успеваю. Мы подъезжаем, так что суматоха сдачи багажа и посадки на рейс полностью вытравливает из меня все посторонние мысли.

Весь перелет жутко нервничаю, и это состояние передается мальчикам. Обычно с ними нет особых проблем, но сегодня никак не сладить.

Спорят из-за дурацкой пачки орешков, тянут ее из стороны в сторону и в итоге рвут на части. Орешки летят на пол, маленькие хулиганы начинают хохотать и толкаться, а я тяжело вздыхаю.

— Мальчики, ведите себя прилично. Вы в самолете не одни, здесь нельзя шуметь и баловаться.

Вот только им хоть бы хны.

— Но, мама, я первый взял орешки! — возмущается Том, тряхнув своими милыми темными кудряшками.

Гектор, насупившись, не вступает в переговоры с противником, а молча сползает по спинке кресла, складывая руки на груди. Обиделся. Я очень люблю своих детей, но сейчас мне совершенно не до глупых разборок. Надо бы провести воспитательную работу, убрать рассыпанные орешки, но меня хватает лишь на то, чтобы не сорваться на крик.

Но, вот когда просыпается Олег и обнаруживает беспорядок и насупленных мальчиков, сразу же начинает нападать:

— Что вы тут устроили? Ева, ты вообще следишь за детьми?

— А что я еще, по-твоему, делаю? — взрываюсь, но говорю шепотом, чтобы никто не слышал. — Ты вот, например, спишь, будто совесть совсем не мучает.

— Мы сейчас о детях или опять о наших проблемах? — гневно вопрошает у меня, надменно вздергивая бровь.

— Это твои проблемы, Олег, я к ним отношения не имею, — напоминаю ему, чтобы не забывал о настоящем положении дел.

Этой перепалке я даже рада. Обида и горечь от его грубых слов в машине всё еще комом стоят поперек горла.

— Я не заметил, чтобы мне в паспорт штамп о разводе поставили, — ерничает муж, кривя губы словно в презрении, — наши проблемы, наши, детка. И решать будем вместе, и нести ответственность — тоже. Спрячь зубки и лучше успокой пацанов, а мне закажи чего-то покрепче.

Его последние слова вовсе выводят меня из себя. Не успели и сутки пройти с его слезливого обещания, как он опять за старое.

— Это не ресторан, Олег! И тебе бы лучше не пить! Постыдился бы детей!

— Это первый класс, детка, и я буду делать что хочу и заказывать что хочу. Когда мы приедем в дом твоего папаши, надо будет строить из себя примерного семьянина, — последние слова выплевывает, будто ему между зубов попало что-то неприятное и мерзкое, — чтобы произвести впечатление. А сейчас не мешай мне в последний раз расслабиться.

Стискиваю челюсти, впиваюсь пальцами в ладони, с силой сжимая кулаки. Еле сдерживаю себя, чтобы не дать ему затрещину. Хочется заплакать или заистерить, костеря его на чем свет стоит. Мало того, что мы достали последние сбережения ради этой поездки, чтобы полететь первым классом, так еще и обманул. Обещал же, гад, обещал… Ну почему я такая дура доверчивая? Что я делаю в этой жизни не так? За что мне всё это?

— Я смотрю, ты всё продумал. Я не буду просить денег у отца. Если наследство деда будет сараем, то так тому и быть. Мне ничего не надо от них, — беру себя в руки и говорю максимально холодно.

Не успеваю заявить мужу, что в доме отца мы не остановимся. Поедем в отель.

— Пап! — вдруг подает голос Гектор, оторвавшись от созерцания облаков за иллюминатором. — Дедушка оставил нам сарай? А там есть игрушки?

— Я первый пойду туда! — теперь и Том влезает в разговор, вызывая у Олега очевидное раздражение.

Он так хотел додавить меня с вопросом наследства, а тут ему помешали. Сжимает пальцами подлокотники и строго смотрит на детей. Сначала на одного, потом на другого.

— Я кому говорил не вмешиваться во взрослые разговоры? Вечно лезете, когда не надо. Уши закрыли и отвернулись.

Понимаю, что действительно нехорошо и неправильно мешать взрослым разговаривать, что нельзя подрывать авторитет отца перед детьми. Я должна молчать и позволить Олегу воспитывать сыновей. Но мне так хочется объяснить их неправоту мягче, по-матерински, потрепать их по вихрастым макушкам и просто одобряюще улыбнуться, чтобы стереть с наивных лиц выражение страха и замешательства.

Я так и вижу, как в их маленьких головках роятся вопросы, а внутри зудит любопытство. Исследовать старый сарай — это же такое приключение! На территории владений деда он и правда есть. А еще есть пруд и домик на дереве, где мы с сестрой часто играли. Воспоминания детства захлестывают с головой, и я сглатываю комок в горле.

И в этот момент по коридору идет высокая длинноногая стюардесса, на лице которой будто приклеилась голливудская улыбка. Вижу боковым зрением, как муж поворачивается в ее сторону и чуть ли не облизывает с головы до ног. Стискиваю зубы, почти кроша эмаль. И прикрываю глаза, чтобы не видеть этот позор и не демонстрировать напоказ собственное женское унижение.

— Милая, — раздается елейный голосок Олега, вмиг превратившийся из злобного в ласковый, когда он обращается к стюардессе, — у меня к тебе просьба…

— Слушаю, — по голосу сразу понятно, что она улыбается.

Стараюсь размеренно дышать, чтобы не слушать его бесстыдный и бесцеремонный флирт. В этом весь он… Сын французского миллиардера и русской манекенщицы — Оливье Дюран, в миру Олег. Голубоглазый блондин, привлекающий заинтересованные взгляды женщин от пятнадцати до семидесяти. Жмурюсь, пытаясь вспомнить, как и сама когда-то запала на его заигрывания и бессовестные комплименты. Молодой была, дурой беспросветной…

— Успокойся, — всё же сухо обращаюсь к Олегу, и он осекается, замечая выражение моего лица.

Опускает взгляд и отворачивается. Чувствует, что я на грани точки кипения, и еще одно слово — и назад пути не будет.

— Я передумал, — резко говорит стюардессе, у которой на секунду словно трескается лицо, настолько резко появляется хищное выражение.

— Я всегда тут, — возвращает она былую доброжелательность и, вот тварь, касается пальцами плеча моего мужа, и только потом уходит, обдавая нас приторным ароматом лавандовых духов.

— Прости, — обращается уже ко мне и качает головой муж, затем поглаживает меня по руке, — я просто нервничаю, понимаешь же.

Раньше я бы прыгала до потолка, услышав такие извинения, но сейчас они меня не трогают. Единственное, что я чувствую, так это отвращение и омерзение. И особенно это чувство усиливается, когда ему приносят то, что он так хотел — в прозрачном бокале. Вот же неугомонная девка, сказано же было, что клиент передумал. Смотрю ей вслед прищуренным взглядом, еще не зная, что с ней мне вскоре придется увидеться вновь.

Вижу, как радостно пригубляет напиток Олег, и с кривой усмешкой отворачиваюсь к иллюминатору, делая вид, что мы незнакомы. Можно же помечтать об этом хотя бы во время перелета, правда?

***

Самолет прибывает в срок. И как только я впервые за последние шесть лет ступаю на родную землю, меня охватывает мандраж. Запоздалый, неуместный, но будящий во мне неприятные воспоминания.

— Быстрей, Ев, — ворчит, как обычно, Олег, подгоняя меня и мальчиков вперед к стойке вызова такси.

Вид у него сонный, глаза прищурены, словно он вот-вот снова их закроет. Понятно, почему ворчливый такой. Муж из той породы людей, которые превращаются в раненых бизонов, если не выспятся.

— До отеля «Гранд», пожалуйста, — вежливо улыбаюсь парню за стойкой, и тот быстро вызывает нам машину.

— Отойди, — толкает меня в плечо Олег и встает на мое место, закрывая при этом обзор на симпатичного работника.

Внутренне усмехаюсь, понимая, что им движет. Слепая ревность, свойственная тем, кто и сам нечист на руку. Жаль, что меня давным-давно это не трогает.

— Спать хочу, — канючит Гектор, потирая кулачками глаза.

Том тут же подхватывает псевдоплач и строит жалобный взгляд, выпячивая нижнюю губу. Если бы не усталость, может, на меня и подействовало бы.

Всю дорогу до отеля молюсь, чтобы не встретить никого из знакомых. Не хочу ничего знать о семье. Достаточно того, что придется видеть их на оглашении завещания. Особенно его… А если встречу кого-то из друзей семьи или сестры, вряд ли смогу слушать о ее семейном счастье. Это выше моих сил…

— Мы приехали, мам, — теребит меня за рукав Том, отвлекая от бередящих и истязающих душу воспоминаний.

Дети смотрят на меня темными глазами, в которых читается вопрос. Его глазами…

***

Лазурное побережье

Шесть лет назад

— Что подарим? — с улыбкой спрашиваю у Олега.

Он стоит возле зеркала и поправляет свой галстук, двигая его то влево, то вправо, пока окончательно не выходит из себя. Лицо его искажается от злости, а сам он с силой выдергивает галстук из-под воротника рубашки и кидает резким движением куда-то в угол.

— Ничего! — рычит, не сдерживая свой гнев.

Я делаю шаг назад и обхватываю рукой живот. В такие моменты, когда он открыто проявляет агрессию, мне хочется забиться в угол и не отсвечивать, но я стою в ступоре и не могу пошевелиться.

Когда на меня кричат, я всегда так реагирую. Защитная реакция, будто прячусь в воображаемом домике. По-детски, но ничего поделать с этим не могу.

— Заладила со своим подарком, уже плешь мне проела, дура! — пучит на меня глаза, экспрессивно махая руками, затем проводит демонстративно ребром ладони вдоль горла. — Вот ты мне где уже со своей заботой и милотой. Ты что, не можешь оставить меня в покое?

— Но, Олег, — жалобно обращаюсь к нему, протягивая руки, — это же твой друг, ты сам говорил, что…

— Вот именно! — перебивает меня, брызжа слюной, затем скидывает пиджак, разрывая пуговицы. — Мой, а не твой. Короче, дома сиди, я пошел.

И уходит, громко хлопая входной дверью. Я же остаюсь смотреть ему вслед. Перевожу взгляд на пол и вижу, как одиноко лежит одна пуговица. И так горько мне становится оттого, что мы с ней похожи и никому в этом мире не нужны.

— Почему так? — вскидываю лицо к потолку, обращаясь неведомо к кому. — Что со мной не так?

Чувствую, как к лицу приливает кровь, из глаз текут горькие слезы, вкус которых ощущается на губах. Прикрываюсь ладонями, заглушая истеричные всхлипывания, но продолжаю реветь от обиды и непонимания, что же именно делаю не так. Вся жизнь у меня наперекосяк. Всегда я в чем-то виновата, не такая, неугодная.

— Боже, — гляжу на свое опухшие от плача щеки и хлопаю себя по ним, — и что теперь?

Не знаю, для чего спрашиваю это у своего отражения, но оно лишь качает печально головой. Чувствую, что начинает гореть тело и мне явно нужно охладиться.

— Всё будет хорошо, — говорю вслух, уговаривая себя найти ему хоть какие-то оправдания.

Он ведь не был таким всегда, просто сейчас сложности. Трудности с тендером выматывают ему все нервы, а он так грубо срывается на мне. Такое ведь редко происходит, разве тебе сложно перетерпеть, Ева?

— Не сложно, правда? — шепчу своему заплаканному отражению. Принимать Олега не только добрым и ласковым, но и в плохом настроении — тоже. Иначе что я за партнер такой? Так нельзя…

Но всё равно на душе тяжко и гадко. Я столько времени убила на выбор наряда и этого злосчастного, никому теперь не нужного подарка! С досадой швыряю упакованную коробку в угол и, бессильно ударяя кулаком по зеркалу, снова начиная рыдать.

Поспешно собираюсь и выскакиваю из квартиры так быстро, будто за мной черти гонятся. Бегу не разбирая дороги, всхлипывая и даже не пытаясь стереть с лица слезы. Сама не замечаю, как оказываюсь на берегу моря. Волны всегда успокаивали меня, так что скидываю вещи и окунаюсь в прохладу ночной воды. Холод остужает мое тело, но разум всё еще бушует от противоречивых эмоций.

В какой-то момент волны расходятся и увеличивают свою амплитуду, я пытаюсь выплыть к берегу, но каждый прилив уносит меня всё глубже и глубже в море.

— По-мо… — кричу, захлебываясь соленой водой.

Погружаюсь в пучину моря, охваченная паникой. Хаотично машу конечностями, пытаясь совладать со стихией, но она оказывается сильнее меня. Слабею и практически теряю сознание, даже надежда ускользает, ударяя меня хлесткой пощечиной, затем еще и еще, пока я не прихожу в себя. Откашливаюсь и выплевываю жидкость на землю.

— Очнулась, русалка? — раздается мужской баритон сверху.

Поворачиваю голову и вижу темноволосого кареглазого красавца с легкой улыбкой на лице. Осматриваюсь по сторонам, замечая, что лежу на палубе маленькой яхты, явно принадлежащей моему спасителю.

— Я Ева, не русалка, — поправляю машинально, на что он только склоняет голову набок и проходится взглядом по моему полуобнаженному телу.

Сглатываю и прикрываюсь ладонями, словно это может мне помочь. И почему мне кажется, что его глаза потемнели при взгляде на меня?