По тропам волшебных лесов

Яна Вуд, 2023

Хейта родилась человеком – простой деревенской девушкой. Но тот судьбоносный день изменил все. Пастыри спасли Хейту от смерти и наделили волшебной силой. Вот только дар обернулся проклятием: ни люди, ни существа не жаловали таких, как она. Хейту ждала жизнь, полная одиночества. Но судьба послала ей спутников, странников-изгоев, мечтавших покончить с темным прошлым и жить иначе. Вместе они попытаются сохранить остатки мира между людьми и существами. Спасти тех, кто их отверг. Но смогут ли они довести начатое до конца? Ведь в Сумрачном лесу расплодилось зло. Химера, чью семью погубили люди, вышла из тени чтобы уничтожить людской род. А прошлое, которое Хейта и ее спутники так отчаянно старались забыть, вовсе не намерено их отпускать…

Часть 2

Воля провидения

Жук скрылся в кустах. Хейта бросилась следом, но Хальд ее перехватил.

— Рано по лесу бегать одной. Набегаешься еще. Ты этот лес будешь знать лучше, чем родную деревню. — На лицо его пала тень. — Люди, известно, станут насмешничать. Но ты не слушай людей. Будь верна себе. Слушай свое сердце, Хейта.

«ЛИСТЫ ПАМЯТИ» ПАСТЫРЯ НАЙШИ

I

— 12 лет спустя —

Птица летела быстро: взмывала вверх, ныряла вниз, уходила то вправо, то влево и снова вверх, вниз. Решающий взмах крыльев — и она закачалась на ветке колючего терновника, щедро усыпанного бирюзовыми ягодами-бусинами.

Тонконогая серая зарянка с пышной грудкой цвета порыжелой листвы с любопытством закрутила маленькой головкой. Резкий порыв ветра растревожил молодой куст. Птица встрепенулась, темная ветка ударила по крылу. В тот же миг летунья зарделась, обращаясь в сноп быстро гаснущих искр. Свет истаял. Куст остался стоять: одинокий и невозмутимый, словно ничего не произошло.

Но ветер униматься не желал. Он растрепал подол серого плаща, взъерошил вишневые волосы, неуклюже запутавшись в складках спущенного капюшона. Хейта невольно поежилась.

Она сидела на замшелом бревне, согнув ноги. Один конец бревна уходил в землю, другой высился, растопырив могучие корявые корни, точно зубчатый горный кряж. Под бревном, на подстилке из травы, дремал лисоволк.

Густые брови Хейты сдвинулись в тяжком раздумье.

— И эта не улетела, — мрачно проронила она. — Попробую еще раз.

Сомкнув ладони, Хейта смежила веки и замерла, как изваяние. Она пыталась подобрать верные слова, но все, что шло ей на ум, — все было не то. В отчаянье воззвав к молчаливому сердцу, она поднесла ладони к губам и, наконец, прошептала вдохновенное напутствие.

— Лети далеко. За шумные реки и непролазные леса, за блестящие лица озер, за просторы диких холмов, к подножью Поднебесного хребта, в неведомые края…

Хейта распахнула глаза, в которых расплескался жемчужный свет. Она вскинула руки и раскрыла ладони. Волшебная птица прошелестела тонкими крыльями. Зарянка устремилась вперед, потом вдруг метнулась в сторону. Девушка обернулась. Птица сделала круг над поляной, взмывая все выше и выше, пока не исчезла в наливавшейся небесной синеве.

— Вот так, — прошептала Хейта, — далеко.

Она огляделась, точно вдруг осознав, что сама-то не улетела никуда. Просиявший взор ее опечалился. И, опустив голову, девушка горько добавила:

— Подальше от деревни Кихт.

Внезапно лисоволк поднял голову. Пронзительно-синие глаза его грозно сверкнули, морда покрылась меховыми складками, обнажив острые клыки. И утробное рычание как ножом вспороло утреннюю тишину.

— Ройх, ты чего? — Хейта недоуменно изогнула брови. — Почуял что?

Она огляделась и чутко прислушалась. Кругом зеленели замшелые стволы и душистые травы, пестрели ягодные кусты. Лес медленно пробуждался, отчаянно цепляясь за остатки ночных сновидений.

— Спокойно вроде, — задумчиво проронила она и добавила, спустив ноги на землю: — Но уже совсем рассвело. Мне пора.

Лисоволк тоже поднялся. Ткнулся мягкой, теплой мордой ей в живот. Хейта запустила руку в густую серую шерсть.

— Ну-ну, будет тебе. Я ведь не хочу уходить, но и так засиделась. Мать там, поди, с ног сбилась совсем, — заметила она. — Да ты загодя не грусти. До опушки еще долго идти.

Ройх упрямо заворчал. Хейта усмехнулась, ненароком припомнив их первую встречу. Она возвращалась после прогулки в Заповедном лесу. Лишь на мгновение взгляд отвела, а когда поглядела вновь, над тропой нависла крупная, хвостатая тень…

Она застыла. Улыбка истаяла с губ, глаза остекленели от ужаса. Она попятилась, тень двинулась с места. Бежать не было смысла. Хейта стиснула кулаки и крепко зажмурилась. Но время шло, а рвать ее на части никто не спешил. Девочка приоткрыла глаза и едва не закричала.

Напротив ее лица застыла огромная звериная морда. Яркие синие зрачки, казалось, глядели в самое сердце. Внезапно шершавый язык прошелся по лицу. Она вздрогнула, поглядела недоверчиво и неуверенно улыбнулась. Из груди вырвался вздох облегчения. Выходит, перед ней был не оборотень. Но и не волк. Какой-то диковинный зверь.

Она отступила в сторону, чтобы получше его разглядеть. Большой, пепельно-серый, не зверь — облако дыма. Местами шерсть делалась рыжевато-бурой, точно это пламя плясало, отказываясь гаснуть. Длинные лапы же были черными, как обугленные деревяшки. Он был опасен, — подумалось ей. Но не для нее.

В тот день он вывел ее к Лучистой поляне, и пастыри поведали ей, что звался этот зверь — лисоволк. С тех пор по лесу он везде неотступно следовал за ней. Она решила назвать его Ройх, что в переводе на всеобщий означало «преданный».

Над головой бойко зацокала белка. Хейта вздрогнула и очнулась. Взошедшее солнце вызолотило все вокруг. Она сильно задержалась. Нырнув в узкий проход между деревьями, Хейта углубилась в лес. По правую руку от нее мягко ступал лисоволк.

И они не увидели уже, как на поляне вдруг зашевелилась трава. Как будто ветер налетел вновь. Однако ветер давно утих. Кто-то, пристально и настороженно следивший за ними все это время, неслышно двинулся следом. Но не торной тропой, а мутной безликой тенью скользя среди темных деревьев.

— Сегодня Хэльфост, — сказала Хейта. — Последний день лета. Вечером, как всегда, соберутся на площади: потолковать, покушать да поплясать.

Ройх вопросительно поднял ясные глаза.

— Я тоже пойду, — ответила девушка.

Обычно она праздники обходила стороной. Деревенские от ее общества в восторге не были. Да и ей мало радости. Сиди себе парься в плаще, чтоб не вызывать насмешек, пока другие болтают и веселятся. И ради чего? Ароматной еды? Так и дома поесть можно. Но в этом году было ради чего.

— К нам приехали трое потешников, — восторженно сообщила Хейта. — Давно их не было. Последний раз заглядывали, когда я еще бегала босиком. Да и что показали? Мячики в воздухе покрутили — только и всего. Так и я могу. Эти, говорят, большие искусники. Могут заставить вещь исчезнуть и появиться. Могут платок разорвать и обратно собрать.

Лисоволк поглядел на нее недоверчиво. Казалось, лазоревые глаза усмехались.

— Конечно, это не волшебство, — поспешно добавила девушка. — Но все равно, должно быть, красиво… — Она задумалась на мгновение. — А еще, я слышала, они могут дышать огнем. Подобно великим драконам!

Громко хрустнула ветка. Хейта вздрогнула и обернулась. Огляделась тревожно. Лес как лес: корявые стволы, беспокойные листья, ягоды на кустах…

— Много ягод в этом году, — задумчиво обронила она, рассеянно провела рукой по спине Ройха и неспешно двинулась дальше.

Ближе к окраине лес податливо расступался. В свежем воздухе чувствовалось первое дыхание осени. Некоторые листья уже успели обзавестись золотистой каймой. Издали доносился прощальный крик диких гусей.

Наконец, впереди замаячил синий небесный лоскут. Кудрявые вязы, подперев друг друга могучими плечами, образовали красивую высокую арку, за которой мерно колыхалась растрепанная полевая трава.

— Ну, вот и пришли, — вздохнула Хейта. — Пора прощаться.

Ройх заметно приуныл.

— Да не хмурься ты так, — ласково улыбнулась девушка. — Скоро снова увидимся. И с лесом тоже. — Она беззаботно скользнула глазами по деревьям, но внезапно взгляд запнулся и посерьезнел.

Смутное подозрение, зародившись еще на поляне, переросло в холодную уверенность. Они с Ройхом тут были не одни. Хейта шагнула вперед, прищурившись, как дикая кошка на охоте, в любой момент готовая прыгнуть. Она медлила, силясь сообразить, где затаился неведомый преследователь. Как вдруг… ошеломляющая догадка заставила ее на мгновение онеметь, и в глазах девушки неожиданно заплясали лукавые огоньки.

— Я, может, и не знаю наперечет, что где растет в Заповедном лесу, — улыбнулась она. — Но этого здесь точно быть не должно!

Хейта вскинула руку. Яркая вспышка озарила лесную чащу, всколыхнув колючий терновый куст, усеянный синими ягодами. Терновник часто задрожал, точно по нему стучал топор лесоруба, — а в следующий миг бесследно исчез! На землю, отчаянно вскрикнув, упал растрепанный человечек. Он тут же подскочил, спешно отряхиваясь.

Густо-синие волосы обрамляли его свежее вечнозеленое лицо. У висков темнели причудливые отметины. Из серых штанов выглядывали неестественно длинные, узловатые пальцы. Ростом он был не выше трехлетнего ребенка. Он и был ребенком, хотя и прожил уже половину столетия. Но пастыри взрослеют и стареют иначе.

— Тэш, — улыбнулась Хейта. — Я должна была раньше догадаться! Когда обращаться выучился?

— Два дня назад, — гордо ответил тот.

— А отчего крался за нами как враг? — пытливо прищурилась девушка.

— Я просто… Да так просто… Поупражняться хотел, — нашелся он.

— Ага… — кивнула Хейта. — В деревню ты пробраться хотел, за мной следом, — на праздник. Ведь так?

Тэш смущенно потупился.

— Сколько раз тебе повторять, что это опасно? — строго спросила девушка.

— А че опасно-то? — насупился тот.

— Там люди.

— Ты тоже человек! — Он упрямо топнул ногой.

— Поверь, эти люди не такие, как я, — ласково ответила Хейта. — Они не жалуют волшебного. Попадешься им — добра не жди. Думаешь, я смеха ради в капюшоне хожу да способности свои от всех прячу?

Маленький пастырь помялся-помялся и нехотя выдавил:

— Не зря.

— То-то и оно.

— Но ведь даже потешники будут! — не унимался Тэш. — Я бы хотел на них поглядеть. Да и себя при случае показать.

— А вот этого точно не нужно, — нахмурилась Хейта. — Пастырей люди на дух не переносят. Да и тебе волшебству еще учиться и учиться. Последний раз, когда видения насылать пытался, пожар в лесу до рассвета тушили.

Тэш виновато примолк.

— Ступай домой, — мягко, но непреклонно сказала Хейта.

— Ла-адно, — кисло протянул тот.

— А Ройх тебя проводит.

— Вот уж нет! — возмущению пастыря не было предела.

— Ты чего подумал, одного отпущу? — улыбнулась девушка.

— Под честное слово, — взмолился он.

— Знаем мы твои честные слова, — рассмеялась Хейта. — Ройх, проследи, чтобы прямехонько до дома дошел. Глаз не спускай, коли придется, в зубах отнесешь. А ты смотри, без проделок! Иначе все твоим родителям расскажу. И деду с бабкой.

Тэш взглянул на нее исподлобья и обиженно шмыгнул носом. Хейта присела рядом.

— Я делаю это не из вредности. Ведь ты мой названый брат. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится. Беги домой.

Тэш кивнул и печально побрел по тропе. Бдительный Ройх двинулся следом. Хейта же накинула капюшон и, тяжко вздохнув, шагнула в лесной проем.

Старые, выгоревшие на солнце ворота печально поскрипывали на ветру. Хейта заколотила по ним кулаком. В ответ донеслась глухая, сонная брань:

— Проклятье! Кого там в такую рань принесло?

Бугристый нос привратника показался в решетчатом оконце. Путники в деревню Кихт захаживали редко, а потому он давно отучился вставать спозаранку.

— А-а, вернулась, — разом оттаял он. — Проходи.

Привратник Бэрх был одним из немногих, кто относился к Хейте на удивление хорошо. Отчего так повелось — она точно не знала. Быть может, оттого, что он не любил деревенские толки и никогда не принимал в них участия. Или же оттого, что ему тоже порой доставалось от Варха и его шайки.

Мать говорила, Бэрхи к отцу Хейты относился лучше других, хотя и не одобрял его странной привязанности к Заповедному лесу. Он и ее привязанности не одобрял. Вот и сейчас, едва ворота захлопнулись, привратник принялся нравоучать:

— Дался тебе этот лес. Жуткое место. Отец твой там сгинул. И тебе не терпится?

Хейта не ответила, улыбнулась только — она давно привыкла к его заботливому ворчанию. Запустила руку в карман и протянула Бэрху пригоршню темно-коричневых лесных орехов. Она всегда ему что-нибудь приносила из леса, а он, хоть и хмурил брови, никогда не отказывался.

— Вот тебе и на, — озадаченно обронил он. — А я от них не помру?

— Ну я же не померла, — усмехнулась Хейта.

— Ну да, ну да. Возьму, стало быть. Спасибо, что не забываешь про старика Бэрха. — В уголках его блеклых глаз собрались ласковые морщинки. — Ну, будет стоять. Домой поспешай. Тебя уже спрашивали.

Приземистый деревянный домишко с покосившейся соломенной крышей казался мирным и дружелюбным, но при этом очень усталым. В нем чувствовалась какая-то застарелая, неизжитая печаль. Хейта отворила скрипучую дверь и, как в прорубь, нырнула в теплый дымный полумрак.

Дом состоял всего из одной комнаты, потому был он маленьким и тесным. Трескучее пламя очага порождало сонм беспокойных теней. Все вокруг было заставлено мисками, полными ягод и орехов, — Хейта из леса еще давеча нанесла.

У стола над блюдом с шиповником склонилась Лахта. На ней было простое травянисто-зеленое платье, подхваченное матерчатым пояском. Посеребренные временем волосы искусно уложены на затылке. На шее темнела связка крупных деревянных бус.

Мать подняла на Хейту добрые темные глаза, но губы не сложились в улыбку. Она кивнула, понуждая девушку обернуться. Там, за узким, истертым столом, уронив голову на грудь, дремал Борхольд.

Последнее время старик спал все чаще. И Хейта ничем не могла ему помочь — ее целебные руки, к сожалению, были бессильны против этой напасти — глубокой беспощадной старости.

На столе были разложены всевозможные инструменты: тесак, рубанок, долото. Всю жизнь дед был плотником. И не было, наверное, такой деревянной вещицы, какой он не мог смастерить.

Хейта бережно дотронулась до его плеча.

— Деда…

Борхольд разлепил тяжелые веки.

— А-а, это ты, внученька. Набегалась в лесу? А я тебя уже целый час дожидаюсь.

Он взял с колен увесистый сверток и протянул его Хейте.

— Снеси Фальхте. Она взамен съестного передаст. Такой был уговор.

Хейта отогнула край холстины. Шкатулка, над которой целую неделю денно и нощно работал дед, получилась на диво изящной. Круглую крышку украшала резная вязь из полевых трав и цветов.

Шкатулки заказывали редко. Что было деревенским в них хранить? Только нитки с иголкой да самодельные бусы. «Любопытно, для чего эта понадобилась?» — подумалось Хейте. Прижав сверток к груди, она поцеловала деда в морщинистый лоб и поспешила на улицу — исполнять поручение.

Хейта шла по деревне, как всегда, — уверенно и в то же время с опаской. Навстречу попадались люди, но она на них не глядела. А на нее глядели по-разному. Одни с насмешкой, другие с любопытством, третьи со страхом и даже ненавистью. Она кожей ощущала эти взгляды и, хотя была к ним привыкшей, всякий раз мечтала провалиться сквозь землю.

Вскоре по левую руку вырос нужный дом. Такой же бедный и ветхий, как у Хейты, но не такой гостеприимный. Холодом от него веяло и тоской, а еще — глухим одиночеством.

Хейта собралась с духом и постучала. Дверь отворилась тотчас, словно по волшебству. Но на пороге стояла не Фальхта, а щекастый русоволосый парень — ее сын. Светло-голубые глаза глядели очень внимательно. Хейта даже слегка опешила.

— Я к Фальхте, — наконец нашлась она. — Шкатулку принесла.

— А ее дома нет. Можешь мне передать. — Он приветливо улыбнулся.

Хейта в раздумье сдвинула брови.

— Фальхта должна была… — неуверенно начала она, но парень ее перебил:

— На еду поменять. Конечно, вот полный мешок положила.

Девушка подозрительно заглянула вовнутрь. Яблоки. Этого добра и у них хватало. Парень, видно, понимал это не хуже ее, потому как принялся поспешно разъяснять:

— Там фрукты, овощи и немного хлеба. — Он смущенно пожал плечами. — Как говорится, чем богаты…

Хейта кивнула со вздохом. Передала сверток со шкатулкой, закинула за спину мешок и собралась было уходить. Как вдруг…

— Тебя ведь Хейта зовут?

Она запнулась и онемела. Так, если подумать, что тут такого? Ну, назвали по имени. Но ее кроме близких никто по имени не называл. Все больше «эй ты!», «глупая девка» или еще чего-нибудь погрубей. Она медленно обернулась. Смятение загнанной птицей забилось в жемчужных глазах.

— Да. И что? — спросила девушка холодно, ожидая подвоха.

— А меня Тисх, — был ответ.

Теперь Хейта глядела на него уже озадаченно.

— Ладно, — пожала она плечами и отвернулась. «А то я раньше не знала!» — подумалось ей.

— Нынче праздник. Пойдешь со мной? — вдруг выпалил он.

Девушка не поверила своим ушам. Поглядела на Тисха ошарашенно, силясь уразуметь.

— С тобой… на Хэльфост?.. — выдохнула наконец.

— Ага, — просто ответил тот.

Обычно у Хейты неплохо получалось распознавать, врет ей человек или нет, а тут почему-то никак не выходило. То ли врал ее нынешний собеседник слишком искусно, то ли все-таки правду говорил. Она рассмеялась, неискренне и натужно.

— А-а, это шутки у тебя такие. Смешно, — сверкнув глазами, Хейта уверенно зашагала прочь.

Но неугомонный парень проворно выскочил на дорогу, преградив ей путь.

— Я всерьез. Ты мне по нраву. Пойдем, коли и я тебе?

Хейта чуть не поперхнулась.

— По нраву? — язвительно переспросила она, чувствуя, как все закипает внутри. — Что именно тебе по нраву? Мои цветные волосы? Или пятна на лице? Парни на меня без смеха глядеть не могут. А ты… ты поиздеваться решил?! — Она грозно уперла руки в бока. — Кто тебя на это подбил? Варх?! Чем пригрозил? Нос о частокол расквасить?

Тисх молчал, оторопев от ее внезапного напора. Хейта истолковала его молчание по-своему.

— Так я и думала, — мрачно усмехнулась она и устало зашагала прочь.

— Не подбивал меня Варх, — вдруг долетело ей вслед. — Я с ним дружбы не вожу.

Хейта замерла на полшаге, не оборачиваясь.

— Ты мне правда по нраву, — тихо продолжил парень. — Но, если не веришь, приходи просто на праздник. Захочешь — постоим рядом. Не захочешь — я не обижусь. Приходи, ждать буду.

Хейта не ответила и резко, пожалуй, слишком резко зашагала в сторону дома.

* * *

Захлопнув дверь, она сбросила мешок на пол и прилипла лопатками к холодному дереву. Невидяще поглядела перед собой. Мысли в голове всполошились и перепутались.

Неужто Тисх правду говорил? Да нет, быть не может… Кто бы ее — ворожею, лесовичку, уродину — по трезвому уму на гулянья позвал? Поглумиться он хотел, не иначе. Наговорил бы глупостей, а потом выставил бы на посмешище посреди площади, да с другими от хохота живот надрывал.

Девушка закусила губу. Ну, а если все же не врал? Неужто она, Хейта, правда могла кому приглянуться? «Ты мне по нраву. Пойдем, коли и я тебе?» Ей вдруг вспомнились блестящие глаза, прядь волос на высоком лбу, приветливая улыбка…

Видно, Хейта уж слишком поменялась в лице, потому что мать при виде нее ахнула и выронила миску с орехами.

— Доченька, что стряслось? Обидел кто?

Хейта покачала головой.

— Никто не обижал.

Лахта непонимающе сдвинула брови.

— Тогда в чем дело?

Хейта собралась с духом и рассказала все начистоту. Внимательно выслушав дочку, Лахта скрестила на груди руки и принялась мерить шагами чисто подметенный земляной пол. Лицо ее приобрело выражение глубокой задумчивости.

— Не думаю, что Тисх позубоскалить хотел, — наконец изрекла женщина. — Не такого он нраву. Тисх спокойный, как вода в озере. Да и у Варха в друзьях он никогда не ходил.

Хейта пожала плечами. Матери было видней. Сама она особо в жизнь соседей не вникала.

— А мог бы вырасти тем еще сорванцом, без отцовской руки-то, — продолжила Лахта. — Муж Фальхты помер, когда она еще тяжелая была. Но женщина эта сурового нраву. С такой не забалуешь. Ее даже мужики в деревне боятся.

Хейта неуверенно поглядела на мать.

— Думаешь, словам Тисха можно верить?

Лахта подошла и чутко заглянула дочери в глаза.

— Думаю, можно. Но меня больше заботит не это. Тебе Тисх приглянулся хоть немного или нет?

— Да вроде ничего.

Лахта обняла дочь за плечи.

— Ты не обязана с ним гулять, если он тебе не по нраву.

Девушка поглядела на нее недоверчиво.

— Ты ведь мечтала, чтобы я замуж вышла. Зажила как все.

Лахта вздохнула.

— Да. Так тебе было бы легче. Тебя бы меньше задирали. Но принуждать к тому я тебя не стану, дитя. — Она ласково улыбнулась. — А чего хочешь ты?

Хейта вздохнула.

— Сама не знаю.

— Ты могла бы пойти к Фэйру в помощницы, — добавила Лахта. — Как раньше хотела. То-то он обрадуется! Ведь любит тебя как сестру.

Девушка нахмурилась.

— И оставить вас?

Она поглядела на бородатого деда, который вновь задремал. На седые пряди у матери в волосах. На убогую обстановку их жилища.

— Нет уж. Я нужна здесь, — сказала она, как отрезала.

— Ты не должна всю жизнь о нас заботиться, — ответила Лахта.

— Довольно об этом, — тряхнула головой Хейта. — Надо решить, как с Тисхом быть. Я так думаю. На праздник мы все равно собирались. Вот и погляжу, каков он из себя. Тогда и решу, ходить с ним рука об руку или нет.

Лахта тяжело вздохнула. Она ведала — переубедить упрямицу не удастся. Ее отец был точно таким. Когда задумывал что-то, спорить не было смысла. Он всегда поступал по-своему и всегда оказывался прав. Кроме того вечера, когда из лесу не вернулся…

— Гляди-ка, — кивнула она Хейте, — что я для такого случая припасла.

Лахта откинула крышку старого сундука. В ее руках оказался сверток, перевязанный синей лентой. Мягко прошуршала гладкая ткань. Платье. Длинное, серое, а по вороту и рукавам — замысловатые узоры цвета бирюзы. На талии красовался поясок с пушистыми кисточками.

Хейта вытаращила глаза. Платьев она отродясь не носила. Не то чтобы ей совсем не хотелось, но в штанах и рубахе было куда как сподручней и по лесу бегать, и управляться по хозяйству.

Один раз ее, правда, вырядили в платье, когда в девушки посвящали. Она в нем после до пастырей еле добрела. Умудрилась в нескольких местах изодрать, когда через бревна перелезала.

Пастыри все поняли без слов. Живо разодели ее в рубаху и штаны, какие носили сами. А Хейта потом вышила на них волшебными нитками вишневые узоры. Они точь-в-точь повторяли отметины у нее на лице и загадочно мерцали в темноте.

Нынче же, спрятавшись в углу, она скинула с плеч выцветший плащ, стянула видавшие виды сапоги, а следом и одежду. Тяжелые вишневые волосы рассыпались по плечам. Скрепя сердце надела новое платье. Неловко повернулась в нем и в отчаянье воззрилась на мать.

— Ну как?

Лахта прижала ладони к лицу.

— Красавица-дочка!

Хейта, сомневаясь, оглядела себя с ног до головы.

— Как же в нем двигаться…

— Ну, ходят же как-то другие? — ответила Лахта. — Смогли они — и у тебя получится.

Девушка кивнула, но в жемчужных глазах колыхнулось смятение. Лахта, завидев это, тут же нашлась:

— Ладно, праздник — праздником, а у нас до вечера работы невпроворот.

Хейта обрадованно кивнула. В два счета переоделась и полетела вслед за матерью во двор. Работы и впрямь было немало. Скотину накормить-напоить, в хлеву убрать, грядки прополоть, урожай собрать. Они так закрутились, что и не заметили, как к ним исподволь подкрался прохладный вечер последнего дня лета.

Хейта тепло попрощалась с дедом. Оправила платье, такое длинное, что даже сапог было под ним не видать, и опустила на голову венок из небесно-голубых незабудок. На Хэльфост все девушки ходили в венках. Хейта обычно про то забывала, но не в этом году. В этом году все было иначе.

Лахта подала ей плащ. Хейта подхватила со стола яблочный пирог — их скромный вклад во всеобщее угощение. Мать с дочерью спустились с пригорка и вышли на дорогу. Навстречу им уже летели проворные отголоски праздничной музыки. И хотя вечернее небо еще не растеряло до конца своей голубизны, на него уже успела выкатиться лупоглазая луна — незваный молчаливый свидетель грядущих событий.

II

Маленькая деревенская площадь, обычно пустовавшая, нынче полностью преобразилась. Ее наводнили корзины с душистыми полевыми цветами. По краям расставили лавки и прочные козлы с тяжелыми досками — получились длинные столы. Еды на них было видимо-невидимо, но больше всего было хлеба, так как в Хэльфост не только провожали лето и привечали осень, но и радовались окончанию жатвы. Хейта незаметно поставила на краешек стола румяный яблочный пирог, отошла в сторону и принялась оглядываться.

Площадь была круглой как солнце, и от нее во все стороны расходились длинные дороги-лучи. По этим лучам и стекался к празднику шумливый, разодетый люд. Девушки щеголяли в ярких платьях, волосы охватывали цветочные венки, в ушах, в такт музыке, подрагивали сережки.

Хейта поискала глазами Тисха, но не нашла. И, сама того не ожидая, опечалилась. Зато увидела дядьку. Тот пришел на праздник с женой и детьми. Жена его ни Хейту, ни мать ее на дух не переносила. Потому и Бральд старался лишний раз с ними разговоров не заводить. Вот и сейчас, завидев их, лишь едва заметно кивнул. Хейта вздохнула и отвернулась. Подумалось: «Я с его конем Хордом и то лучше ладила».

Движение в толпе вырвало девушку из хоровода невеселых мыслей. Люди отходили в сторону, пропуская вперед седовласого длиннобородого старика. Глаза его, большие и глубокие, на удивление молодо и лучисто глядели из-под косматых бровей. То был Фархард, — премудрый старейшина деревни Кихт. Тяжело опираясь на крепкую палку, он медленно прошествовал на середину площади.

Его любили и почитали все: от мала до велика. Даже Хейта. От него, как и от привратника, она в жизни не слышала недоброго слова. А если в нужный момент он оказывался поблизости, то неизменно за нее заступался.

— Добрый вечер, люди добрые! — произнес старейшина грудным, певучим голосом.

Все заулыбались и закивали, принялись кланяться. «Фархард! Фархард!» — послышались одобрительные возгласы.

— Вот и настал Хэльфост! — продолжил старик. — Яровые убраны, озимые посеяны. Утра и вечера уже напитались прохладой. Возблагодарим же лето за его золотые поля да отвесим поклон осени с ее золотыми листьями. — Он замолк, переводя дух, и воскликнул громко: — Пришла пора вкусить первого хлеба!

Из толпы вышла высокая девушка в вышитом алом платье. Зеленые глаза ярко сверкали, точно драгоценные камни под солнцем. Полные губы были горделиво изогнуты. Черные волосы ниспадали по спине темной рекой. В руках она держала большой круглый пирог, украшенный печеными завитушками в виде стеблей пшеницы.

То была первая красавица деревни — Мерахта. Парни были готовы за нее друг другу головы поотрывать. И, хотя девушке шел уже шестнадцатый год, она никому еще не обещалась. Все думала, выжидала, присматривалась. Вот рассмеялась, точно колокольчики зазвенели. Поклонилась в пояс.

— Пожалуйте, добрый Фархард. Всей деревней пекли.

Старик улыбнулся. Все, наверное, улыбались. Все, кроме Хейты. Не колокольчиков перезвон ей послышался, а дребезг бьющихся сосулек. И видимой теплоте зеленых глаз она не верила. Холодными были глаза, что стужа ночная. И острыми как нож. Взглянешь — уколют в самое сердце. Хейта вздохнула. Неужто кроме нее этого никто не замечает?

По традиции Фархард первым воздел к небу кусок пирога.

— Доброе лето! Теплая осень!

— Доброе лето! Теплая осень! — эхом отозвались люди.

Мерахта понесла пирог по кругу. Его ломали, передавали друг другу. Дошел черед до русокудрого парня в светлой рубахе. Тот едва не выронил кусок, рассмеялся неловко, смущенно поглядел по сторонам. Тисх!

Сердце Хейты забилось чаще. Кровь бросилась в лицо. Ей вдруг до смерти захотелось шагнуть ему навстречу и скинуть капюшон, чтоб он увидел, как заиграет под лучами солнца голубой венок в ее волосах. И вовсе сбросить этот тяжелый плащ. Она даже расстегнула застежку. Как вдруг…

— Эй, красная башка! Держи свою долю, — едкий смешок хлестнул как пощечина.

Рябая девушка, подружка Мерахты, пялилась на Хейту во все глаза.

— Ой, вот это вырядилась! Даже цветы засунула в волоса. Думаешь, так краше? Да тут по-хорошему ножичек нужен — и наголо!

Девушки прыснули, парни загоготали. Перед глазами встало бледное от гнева материно лицо. Хейта попятилась. Обычно она могла ответить, пусть не сразу и порой невпопад. Но сейчас ее застигли врасплох, когда она совсем не была готова отражать чьи-то злые, колючие слова.

Запахнувшись, Хейта хмуро потупилась. И в сторону Тисха больше уже не глядела. «Только б не слышал! Только бы не видал!» — отчаянно мелькнуло у нее в голове. И, круто развернувшись, Хейта бросилась с площади прочь, не разбирая дороги. А озадаченный Тисх, обернувшись на шум, успел заметить лишь тусклый край ее серого плаща.

Хейта шагала размашисто и быстро, не замечая ничего вокруг, пока не уперлась в живую желто-зеленую стену — старая ива! Девичьи губы тронула улыбка, но ей тотчас сделалось совестно — давно она тут не была. Хейта бережно тронула пальцами упругую веточку.

— Здравствуй, ивушка. Пустишь под пушистую сень?

И хотя ветра не было, дерево вдруг раскатисто и приветно зашумело. Хейта скинула капюшон. Раздвигая плакучие ветви, пробралась к широкому стволу. Что-то нежное и легкое коснулось руки — лента! А рядом еще пять.

Хейта криво усмехнулась.

— Вот и хорошо, что больше навязывать не стала. Столько лет прошло, а толку-то… Как ненавидели, так и ненавидят. И дальше ненавидеть будут.

Вдруг девушка замерла, напряженно прислушиваясь. Со стороны деревни донесся легкий шелест приближающихся шагов. Потом все стихло, и негромкий голос взволнованно произнес:

— Хейта, ты здесь?

Девушка молчала, хотя глаза ее расширились от удивления. Тисх?

— Я заметил, ты в эту сторону побежала, — продолжил парень. — Хотел проверить, все ли в порядке. Да вот… пирога тебе принес.

Хейта недоверчиво прищурилась. Но сердце очень желало верить. Да и не отсиживаться же было тут, точно зверю в тайном логове? И, собравшись с духом, она выступила из укрытия.

Мягкие закатные лучи облили теплым светом ее статную фигурку. Яркий лазоревый венок засиял в вишневых волосах, как драгоценный обруч. Волшебные глаза мерцали, точно подсвеченные серебристым лунным светом.

Тисх от изумления даже рот приоткрыл. Опомнился и смущенно потупился.

— Чего ты убежала? — обронил он первое, что пришло в голову.

— Да так. Подумать надо было, — пожала плечами Хейта.

— А с кем говорила?

— Ни с кем, — напряглась она. — Тебе, наверно, послышалось.

— Ага, — он кивнул понимающе и вдруг выпалил: — Ты ведь с деревом говорила, так?

Хейта покраснела, как поспевшее яблоко.

— Ну, положим, — сурово ответила она. — Тоже теперь «тронутой» станешь звать?

— Да нет, отчего же, — улыбнулся Тисх. — Ты ворожея. Тебе с деревьями положено толковать. Так моя мать считает. Она вообще ворожей уважает очень.

Хейта смутилась и не сразу нашлась что сказать.

— А ты? — проронила, наконец. — Что считаешь?

— Думаю… что красивая ты, — тихо ответил он. — А еще проголодалась, поди. Пирог в этом году — объедение просто. Держи. — Он протянул ей ароматную краюху.

Хейта смахнула волосы со лба, подошла. Взяла, принялась жевать.

— Вкусно.

— Вот и славно! — рассмеялся Тисх. — Ну что, пойдем на праздник?

Хейта нахмурилась.

— А может, ну его? И тут неплохо.

— Солнце садится, скоро потешники выйдут с огнем. Я хотел поглядеть.

— Да я тоже хотела, — улыбнулась она. — Ладно, идем.

— Погоди. — Тисх коснулся пальцами ее капюшона, ловким движением накинул на голову. — Чтобы лишний раз не глазели. И не пришлось снова сюда бежать да размышлять. — Он усмехнулся со знанием дела.

Хейта кивнула. Конечно, парень был прав. Но отчего-то ей вдруг сделалось так тоскливо и грустно, хоть волком вой.

— Дивные у тебя глаза, — вдруг прошептал Тисх.

Хейта поглядела на него в упор. В его светлых глазах стояли безмятежность и тишь. Но первые звезды, отразившись в них, горели так ярко, что, казалось, прожигали ее насквозь. Девушка задышала чаще. Мир вокруг побледнел, затуманился и закружился. В голове сделалось весело и легко.

Тисх взял ее под руку, и они медленно пошли в сторону площади, не переставая улыбаться и украдкой поглядывать друг на друга. Грусть и тоска поспешили скрыться и были тут же беспечно позабыты.

* * *

Маленькая площадь едва не искрилась от всеобщего смеха, безудержной радости и шумной потехи. Казалось, земля ходуном ходит под ногами девушек и парней, резво отплясывающих под звонкую, задорную музыку.

Хейта смотрела на это со смешанным чувством упоения и тревоги. Но теплая рука Тисха вселяла уверенность. У дома старейшины она заметила троих необычных мужчин. Сердце радостно встрепенулось в девичьей груди. Потешники!

Скуластые лица обрамляли короткие колючие бороды. Большие темные глаза с хитрецой, казалось, подмечали все, что творилось вокруг. Крупные губы загадочно улыбались. Даже неискушенный взор без труда подметил бы, что между ними крылось кровное родство.

Длинные каштановые волосы мужчин были собраны на затылке. Но что это были за волосы! Казалось, их не мыли уже долгое время: толстые спутанные локоны озорно торчали во все стороны. В них словно бы невзначай запутались разноцветные ленты, какие-то перламутровые камешки, блестящие железные бусины.

На широких плечах пестрели яркие цветастые рубахи, а на шеях — узорчатые платки. Просторные штаны, собранные у голенища, тонули в потертых остроносых сапогах. От незнакомцев просто-таки веяло неведомыми дорогами и дивными далекими землями. А еще — беззаботностью и свободой. Хейта так явно, так остро ощутила это, что у нее захватило дух!

Один из потешников вдруг с любопытством поглядел на девушку. Прошептал что-то своим спутникам — те разом подняли пытливые глаза. Хейта смущенно отвернулась. Она вдруг досадливо осознала, как чудно, должно быть, смотрелась в старом сером плаще с капюшоном посреди простоволосой ярко разодетой толпы.

Трое потешников тем временем двинулись с места. Они ступали проворно и мягко, как дикие лесные коты. Сперва в ход пошли плоские железные бусины, снятые с диковинных волос. Исчезая у одного потешника, неуловимая бусина вдруг появлялась в руках у другого. Потом их сменили пестрые платки, ловко сдернутые с загорелых шей. Засверкали лезвия ножей. Платки распались на лоскутки, чтобы мигом позже уже красоваться на своих владельцах целыми и невредимыми. А когда перламутровые камушки вдруг сами по себе закружились в воздухе, люди дружно ахнули и захлопали в ладоши. Но самое дивное чудо ждало их впереди.

Точно по волшебству в руках у потешников появились длинные пылающие факелы. Рыжее пламя яро заплясало, разгоняя подступающую темноту. Факелы взметнулись и закрутились, оплетая мужчин живой, трепещущей пеленой огня. Прохладный воздух раскалился и наполнился дымом. Вот факелы взлетели до небес и пали. Огонь истаял, жестоко придушенный. Потешники стали друг к другу спинами, заглотив почернелые светочи, чтобы тут же возжечь их, изрыгая яростные потоки жаркого, слепящего пламени.

Люди закричали. Хейта кричала вместе со всеми. Рядом ликовал Тисх. Лахта стояла неподалеку и глядела на них, не скрывая улыбки. Еще некоторое время искусные потешники забавляли людей, а потом испили неистовое пламя до дна. На площади разом водворилась мертвая тишина. Водворилась, чтобы тут же сбежать под напором всеобщего безудержного ликования!

Потешники поклонились и сошли с площади. Один из них, проходя мимо Хейты, задорно ей подмигнул. Девушка покраснела и улыбнулась. На сердце ее было легко, тепло и светло. Никогда в жизни ей не было так хорошо!

— А это что за чудо-юдо такое? — вдруг с отвращением бросил Тисх.

Хейта подняла лучистые глаза… и ее тотчас накрыла волна леденящего ужаса!

— Нет, — сдавленно прошептала она. — Только не это!

Посреди площади, с любопытством озираясь, стоял ее названый брат, Тэш. Его взлохмаченные изголуба-синие волосы ярко блестели в свете вечерних огней. На зеленом лице озорно посверкивали большие ясные глаза.

Из толпы донесся гогочущий смех.

— Карлик! Глядите, карлик!

Но те, кто был подогадливей, сурово хмурились и озабоченно перешептывались.

— Мне надо туда, — прошептала Хейта и, даже не взглянув на озадаченного Тисха, стала спешно пробираться через толпу.

— Меня зовут Тэш, — маленький пастырь низко поклонился. — Вы нынче видели чудеса. Они красивые, но обманные. Я вам настоящие покажу! — Он вскинул тонкие узластые ручонки.

— Только не видения, — хрипло прошептала Хейта. — Только не их!

Она делала брату отчаянные воспрещающие знаки, но он их не замечал. Чересчур узкие и длинные ладошки заискрились, и ровный сияющий свет взметнулся к небесам. Люди ахнули и разом оцепенели всей площадью. Хейта тоже замерла, устремив кверху испуганный взор.

Таинственный свет стремительно закрутился, беспрестанно густея и клубясь. Он обретал очертания большой золотистой фигуры. А мигом позже над головами изумленных людей распростерла крылья коричнево-черная сова.

Волшебная птица плавно и бесшумно закружила над притихшей площадью. Янтарные глаза ее горели неистово и ярко. Вот раскрылся хищный клюв, и воздух прорезал резкий воинственный крик.

Хейта ждала. Но ничего не происходило. Она облегченно вздохнула и принялась уже пробираться вперед, как вдруг грозная птица дрогнула. Заметавшись на месте, она истошно заверещала, заискрилась, побагровела. Девушка вытаращила глаза. Сердце ее рухнуло в пропасть. Люди заволновались.

А в следующий миг сова вспыхнула и с оглушительным грохотом разорвалась над головами людей, испустив в воздух десятки яростных искр! Люди истошно закричали. Одни просто от испуга, на других загорелась одежда. Но один крик, больше похожий на рев раненого кабана, перекрыл все остальные. Увидев потерпевшего, Хейта пошатнулась. Перед насмерть перепуганным пастырем стоял Варх. Остатки надежды истаяли, как дым от затоптанного костра. «Все пропало!» — мелькнуло у нее в голове.

Варх в неистовом гневе оглядывал обожженную по локоть руку. Его редкие белесые волосы прилипли к вспотевшему лбу, тонкие губы исказила злоба.

— Я тебя! — прорычал он, кидаясь на пастыря, как коршун на полевку.

Но Хейта оказалась быстрей. Напрочь позабыв о приличиях, она растолкала впереди стоявших людей и бросилась Варху наперерез. Загородив оледеневшего Тэша, выставила руки перед собой.

— Не трогай! Он не нарочно!

— Тебе чего надо? — свирепо выплюнул тот. — Прочь пошла, полоумная девка!

— Он не хотел! — упрямо повторила Хейта.

— А мне плевать, хотел или нет, — язвительно отозвался Варх. — За свою шутку карлик дорого заплатит!

Маленький Тэш, задетый за живое, вдруг выпрыгнул из-за девушки.

— Я не карлик! — крикнул он запальчиво. — Я — пастырь! А ты… ты не смей с ней так говорить. Не то я тебя! — Он воинственно потряс худенькими кулачками.

— Уймись, — шикнула на него Хейта. — Ты и так натворил довольно.

Но было поздно. Лица людей вытянулись от изумления. Над площадью пронесся тихий ропот:

— Пастырь! Настоящий! Из леса!

Хейта затравленно огляделась, облизнула пересохшие губы. Теперь не отделаешься наспех придуманной байкой. И вообще, судя по всему, не отвертишься. Она вздохнула.

— Да, пастырь. Но он не хотел никого обижать.

— Ага, потому и попытался тут все поджечь! — ядовито прошипел Варх. — Пастыри жаждут лишь одного — нас, людей, со свету сжить.

Остальные поддержали его дружным гомоном.

— Неправда! — в негодовании воскликнула Хейта. — Не жаждут они этого. И он подобного не замышлял. Впечатлить вас хотел. Но волшебством плохо владеет. Ведь он ребенок еще. Вот и выходит все наперекосяк.

Она огляделась с надеждой. Но лица людей были мрачными и враждебными. Только мать смотрела на них с Тэшем сочувственно и испуганно.

А вот потешников присутствие пастыря совсем не взволновало. «Видят не в первый раз», — мелькнуло в голове у Хейты. На нее они глядели с еще большим любопытством, чем прежде.

— Плевать! — рявкнул Варх, устремляясь вперед.

— Ты не можешь! — веско сказала Хейта. — Закон не велит. Или зря его люди и существа после войны заключили?

— По закону нельзя людей чародейством калечить, — процедил Варх.

— Равно как и трогать детей. Что наших, что их, — отрезала Хейта. — Родители сами решают, как их наказать. И за них же держат ответ. Если ничего сделать нельзя, поступают так, как велит закон. А если можно, исправляют то, что те натворили. Родители Тэша — пастыри. Могли бы руку залечить.

— Да я себе ее отрежу скорей, чем позволю зеленокожему к ней прикоснуться! — прорычал Варх и снова подался вперед.

— Навредишь ему — на всю деревню навлечешь беду, — упрямо проговорила Хейта. — Пастыри совсем не такие, как вы считаете. Они никому не желают зла. Но обидишь их ребенка — точно наживешь себе врагов!

— Это не ребенок, — по-гадючьи прошипел Варх, — а зеленокожий выродок. И те, кто его породил, тоже выродки. Захотят мстить — пускай явятся. Следом попадут под раздачу. И больше носа из этого проклятого леса не покажут. — Он лихорадочно огляделся. — Верно я говорю?

Как от искры, бывает, занимается лес, так от метко брошенного слова вспыхивает слепой ненавистью взбудораженная толпа. Люди яростно закричали, затрясли кулаками, придвинулись ближе.

— Но это же не по закону, — севшим голосом проговорила Хейта.

— Мы надежно схоронились от прочего мира, — нехорошо ухмыльнулся Варх. — Что нам здесь, в глуши, до каких-то законов? Ведь проверять никто не придет. Мы сами себе закон! — Он оскалился и стал надвигаться.

* * *

Тут в растерянной Хейте произошла значительная перемена. Лицо ее словно окаменело. До скрипа стиснулись зубы. Умоляющий взгляд сделался холодным и твердым.

— Не тронь! — бросила она жестко.

Варх опешил на мгновение, но тут же опомнился и выпучил глаза.

— А не то что?

— Увидишь, — сдвинула брови Хейта.

— Ах, вот оно что! — Он хлопнул ладонью по колену. — Ты думаешь выкинуть штуку вроде той, что в детстве. Долго я ломал голову над тем, как тебе это удалось. В ворожей я не верю. Но чары зеленокожих — иное дело. — Он смерил Тэша колючим взглядом и презрительно сплюнул. — Видно, один из этих уродцев тебя тогда и защитил. Но на этот раз тебе никто не поможет.

Хейта устало вздохнула.

— А кто сказал, что мне нужна помощь?

Варх злорадно осклабился.

— Ясно. Ты, чучело, тоже хочешь под раздачу попасть. Милости просим. Отговаривать не стану. — Он оглянулся. — Ребята, айда!

Двое крепких парней из его шайки кинулись к Хейте и ухватили ее за руки. Двое других отрезали Тэшу путь к отступлению. Не спуская с Хейты самодовольного взгляда, Варх обошел ее кругом и сцапал несчастного пастыря со спины. Он уже открыл рот, чтобы снова бросить что-то глупое и жестокое, но не успел…

Хейта отчаянно забилась, силясь вырваться, точно птица, угодившая в силок. Плащ ее перекосился, капюшон безвольно повис, вишневые волосы беспорядочно разметались. Изловчившись, она вывернула ладони.

В тот же миг слепящий свет вспорол вечерний полумрак. Несколько золотистых лучей ударили разом, расшвыряв обидчиков по сторонам. Послышались глухие стоны, чьи-то испуганные крики. Хейта медленно обернулась.

Обычно бледное лицо девушки раскраснелось. Серые отметины проступили ярче. Большие глаза грозно сверкали, как осколки льда под лучами зимнего солнца. Столь ярое негодование читалось в них, что люди невольно отпрянули. Такой в деревне Кихт ее еще не знали.

— Пусти, — сказала Хейта тоном, не допускающим возражений.

— Ворожея! — сипло выдохнул Варх.

— И да, и нет, — ответила девушка. — Разъяснять не стану, все равно в толк не возьмешь. Пусти, — голос был сухим и жестким, как трескучий снег в глухую морозную ночь.

— Нет! — выкрикнул он, смертельно побледнев. — Ты тогда… ты меня тогда… — Он затравленно огляделся и отчаянно выпалил: — Я уйду. И ты не посмеешь тронуть меня. Иначе и дружку твоему несдобровать! — Он присел и принялся пятиться, прикрываясь маленьким пастырем как щитом.

Не будь Хейта вне себя от ярости, точно бы расхохоталась. Здоровенный детина тщится спрятаться за перепуганным ребенком. Но ей было не до смеха.

— Сам напросился, — бесстрастно бросила она, вскидывая руку.

В тот же миг Варх разжал пальцы и оттолкнул пастыря от себя. Однако ноги подвели его, и, неловко крутанувшись, парень растянулся на земле. Послышались редкие смешки. Варх подскочил как ошпаренный, пристыженно огляделся. Потешники белозубо скалились.

Тэш, не веря своему счастью, опрометью кинулся к девушке.

— Ты в порядке? — ласково спросила Хейта, пристально вглядываясь в его мертвенно-бледное личико.

Тот поспешно закивал. Как вдруг, подле них кто-то истошно заголосил:

— Она убила его! Уби-ила!

Рябая девушка, та самая, что давеча потешалась над Хейтой, ныне размазывала по лицу горючие слезы.

— Братик, роди-имый! — жалостно завывала она.

Над вторым валявшимся на земле парнем хныкал белобрысый мальчишка, братец меньшой, не иначе. Хейте сделалось не по себе.

— Живые они, — ответила девушка. — Скоро в себя придут.

— Вот и славно, — произнес чей-то властный спокойный голос.

Все разом обернулись. Старейшина Фархард, тяжело опершись на посох, сверлил Хейту долгим, испытующим взором. Она невольно поежилась. Точно безголосая метель, подкравшись внезапно, вот-вот готовилась обрушиться на ее несчастную голову. Налететь, сбить с ног, бешено закружить да потащить прочь.

— Не дали мне передохнуть, — улыбнулся старик, но строгие глаза не улыбались.

— Это все она! — воскликнула рябая, ткнув пальцем в Хейту.

— Я не нарочно! — вырвалось у девушки. — Они первые напали.

— Вранье, — ядовито прошипела та. — Зеленокожий первым напал. А она следом. Ворожея. — И без того некрасивое лицо ее исказила злоба. — Их надо судить. И наказать. Чтоб впредь неповадно было!

— Хватит! — одернул ее Фархард. — Я хоть и не сначала тут был, но слышал довольно. Ты! — Он вперил тяжелый взор в побледневшего Варха. — Проверять, говоришь, никто не придет? Но жив еще старый Фархард! А стало быть, есть перед кем ответ держать. — Он скрежетнул зубами. — Напыщенный, бестолковый мальчишка!

Пасмурный Варх вспыхнул от обиды, но рта раскрыть не посмел.

— Именно, мальчишка! — сверкнул глазами старейшина. — Ибо парень не бросился бы драться с ребенком. И с каким ребенком! С отпрыском пастырей. — Глаза старика метали молнии. — Ты тут вещал, что пастыри желают нам зла. Но, насколько я помню, а уж помню я, будь уверен, побольше твоего, пастыри на деревню ни разу не нападали. Но и мы прежде не угрожали расправой их детям. — Он изучающе поглядел на Варха. — Скажи мне, как ты при случае надеялся пастырей одолеть? У них — лесное волшебство. А у нас что? Палки да косы?

Варх не ответил, только голову ниже опустил.

— Ты подверг опасности всю деревню! — громыхнул Фархард. — И за это, Варх, сын Харта, тебя будут судить. — Он перевел взгляд на Хейту. — Пастыря нужно отправить к своим. Пусть родные рассудят его поступок. Ты одна ходишь по Заповедному лесу. Сможешь его провести?

— Еще как смогу! — кивнула девушка. — Благодарю.

— Не благодари раньше времени, — тяжело ответил старейшина. — Ты пойдешь с ним, однако назад не вернешься.

— То есть, — растерялась Хейта, — как это не вернусь?

— Ворожея ты али кто еще, — проговорил Фархард, — но ты пошла против людей.

При словах «кто еще» Хейта изумленно вытаращила глаза. Неужто знает? По лицу старейшины трудно было что-либо угадать. Но тут ее что-то словно толкнуло изнутри: знает! И уже очень давно.

Пристальные взгляды потешников вывели Хейту из оцепенения. По искрам в их темных глазах она поняла — те тоже догадались, кто стоит перед ними. Тут-то ее и накрыл по-настоящему безотчетный, неистовый страх!

В ушах гулким эхом отозвались последние слова Фархарда. Она вдруг ясно поняла, что он собирался сказать. От горькой обиды защипало в носу.

— Но ведь я помогла! — в отчаянье вскричала она.

— И чуть не убила двоих, — ответил старейшина. — А приятель твой народ покалечил и до смерти напугал. — Он качнул головой. — Долгие годы я мирился с тем, что ты жила в нашей деревне. Вроде со всеми, а в то же время сама по себе. Всегда незаметная, немногословная. Ты уходила и подолгу пропадала в Заповедном лесу. — Он тяжко вздохнул. — Я терпел ради твоего деда, почтенного Борхольда. Но мне вверено следить за деревней Кихт. И теперь я вижу: такое соседство для ее жителей опасно. Тебе больше не место здесь. — Он вперил в Хейту суровый немигающий взор. — Властью, данной мне жителями деревни Кихт, я провозглашаю тебя, Хейта, дочь Хальда, изгнанницей. Ты должна уйти тотчас же и более никогда, под страхом смерти, сюда не возвращаться. — Он вдруг как-то погрустнел и сгорбился. — Я все сказал.

Толпа разразилась неистовым ликованием. Точно вода, насильно удерживаемая долгие годы, наконец, прорвала плотину и принялась злорадно бушевать. Люди что-то кричали. Лахта плакала. Маленький Тэш тянул Хейту за платье. А та стояла как оглушенная.

Изгнание. Страшное наказание. Изгоняли обычно самых презренных. Тех, кто настолько ничтожен, что не приняли даже свои. Это как клеймо на всю жизнь. От него не отмоешься и не скроешься. Слухи об изгнанниках передавались из уст в уста.

Хейта знала, что скажет Фархард. И ждала. Но легче от этого не стало. Жгучая обида захлестнула ее с головой, не давая дышать. Ведь она никому не желала зла. Столько лет она пыталась ужиться с другими, старалась не мешать, ждала, когда люди перестанут насмешничать, начнут ее по имени называть. И вот, когда ей почти поверилось, что это не пустые мечты, их одним махом бросили оземь и растоптали. Ярый гнев всколыхнулся в глубине ее существа, дотла опаляя нутро.

— Нет! Не изгоняйте ее!

Голос матери резко ударил по ушам. Хейта вздрогнула, очнулась и ищуще огляделась. Лахта стояла перед старейшиной на коленях, содрогаясь от рыданий.

— Фархард, родимый, не изгоняй мою дочку!

Скорее ветра Хейта бросилась к ней, подхватила под руки, подымая с земли.

— Мама, прошу! Не надо, мама! — Краска залила девичье лицо. — Не перед ними.

— Но ведь ты… ведь тебя… — сбивчиво проговорила Лахта.

— Ничего не изменить, — тихо, но твердо сказала Хейта. — Сказанного не воротишь. Все решено.

— Доченька, — сипло прошептала Лахта, размазывая по лицу слезы грязной от земли рукой.

Хейта прижалась губами к материнскому лбу, сжала суховатую ладошку Тэша и шагнула вперед. Люди в страхе отпрянули. Отовсюду на девушку и маленького пастыря глядели холодные, перекошенные от ненависти лица. Дядька не смел поднять глаз. Потешники сурово скрестили заскорузлые руки. Но Хейте помстилось вдруг, что суровость эта предназначалась не им двоим.

Тисх отвернулся и нервно теребил ворот широкой рубахи. Подле него высилась крепкая седовласая Фальхта. Она стояла чуть впереди, точно пыталась загородить Тисха от чужих глаз, и сверлила Хейту жгучим, давящим взглядом.

Девушка медленно подошла. Тисх нехотя поднял вздрагивавшие глаза. Хейта подивилась тому, как они переменились. Как они могли показаться ей безмятежными, светло-голубыми? Водянистые были глаза, холодные, как у рыбы, и плавал по самой кромке колючий лед.

Хейта криво усмехнулась.

— Что, уже не по нраву?

— Он с ней! — пронеслось над толпой. — Тисх с ней любовался!

— А что я! — затравленно огляделся тот. — Больная девка. Ворожея к тому же. А я не терплю ворожей.

— Не знался он с ней и не собирался! — громыхнула Фальхта, уперев руки в бока.

Вокруг загоготали.

— За мамкиной юбкой! — бросил кто-то, и хохот стал громче.

— Пошли отсюда, сынок, — ласково приказала Фальхта, подхватив его под руку.

Но лицо Тисха вдруг побледнело и исказилось от злобы. Он вырвался с криком:

— Это ты во всем виновата! Все уши прожужжала: «Она славная, кроткая, работящая. Да к тому ж ворожея. Чего еще надо? Ты к ней подойди. Ты шкатулку забери!»

От неожиданности Фальхта выпучила глаза. Видать, не привыкла, чтобы тихоня сын с ней так разговаривал. А Хейту как кипятком обдало! Вот зачем им понадобилась шкатулка. Вот почему ее Тисх по имени называл. Мать наказала. Невесту на свой вкус хотела подыскать. Девушка усмехнулась. Просчиталась Фальхта. Ой как просчиталась! За него, видно, и так не горели замуж идти, а теперь и вовсе нос воротить станут. С ворожеей-лесовичкой миловался, с изгнанницей.

Хейта медленно сняла с головы небесно-чистый незабудковый венок. Тот самый, что для праздника плела. Плела, думая о нем. Без сожаления бросила под ноги.

— Вот тебе и дивные глаза, — обронила она и, отвернувшись, двинулась прочь.

Девушка ступала тяжело, но при этом всем телом она ощущала, как с каждым шагом в ней прибавлялось странной, неведомой дотоле уверенности. Как рвались незримые нити, связывавшие ее с родной деревней, с приземистыми домами, пыльными дорогами и с людьми, что так и остались для нее чужими. И, хотя сердце отзывалось в груди Хейты мучительной болью, дышать ей постепенно делалось все легче и легче.

Неожиданно с ветки гибкой осины сорвалась хохлатая черногрудая сойка. Пронзительно вскрикнув, она пронеслась над головами Хейты и Тэша и ярко-синей стрелой исчезла в ночи.

Когда площадь осталась далеко за спиной, Хейта, наконец, задышала ровнее и отпустила ладошку Тэша.

— Тебя дома как долго не было? — спросила она.

— Как с утра ушел, так и все, — нехотя отозвался тот.

— А Ройх что же? — изумилась девушка.

— Да обхитрил я его, — отозвался Тэш. — Сказал, что на колючку наступил и больно идти. Он спину и подставил, чтоб довести. А я его усыпил.

Хейта покачала головой.

— Лисоволки чувствуют ложь. Он бы ни за что не поверил.

— Знаю, — уныло протянул Тэш. — Потому я взаправду и наступил. Нога до сих пор ноет немного.

Девушка воззрилась на него в негодовании.

— Ну, бесстыжий! — И тут же схватилась за голову: — Пастыри, наверно, уже весь лес на уши подняли! Надо ноги в руки — и туда!

Они ускорили шаг. Вскоре из-за угла показался обветшалый дом Хейты. Маленькие окна неярко светились, из отверстия в крыше валил черный дым. Девушка замешкалась. Зайти попрощаться? Но времени в обрез. А двумя словами тут не обойдешься. Нет, нельзя заходить.

— Прости, дедушка, — горько прошептала Хейта и ускорила шаг.

Привратник Бэрх, против своего обыкновения, не спал. А завидев их, тотчас поспешил навстречу.

— Что там стряслось? — полюбопытствовал он. — На праздниках всегда шумят. Но нынче совсем уж странно. И что это были за вспышки?

Хейта не ответила. Лишь прильнула к широкой груди старика. Тот отстранил ее, с тревогой в глаза заглянул. Что он там прочел и как — одним звездам было известно, однако сразу смекнул, как примерно обстояли дела.

— Выжили-таки?

Девушка молча кивнула. Бэрх с сожалением покачал головой, вновь притянул ее к себе, бережно потрепал по волосам.

— Да ты не горюй. Было б из-за кого горевать.

Хейта лишь кисло улыбнулась в ответ.

— В лес уйдешь? — ласково спросил он.

— Пока в лес, — ответила Хейта, отстранившись. — Надо друга моего проводить. А дальше не знаю.

Привратник перевел взгляд на притихшего Тэша. Сдвинул седые брови.

— Он из этих… лесных?

— Он — пастырь, — ответила Хейта, не видя больше смысла таиться. — А еще — мой названый брат. Он там набедокурил по глупости. Но зла никому не желал. — Она тяжко вздохнула. — Просто так вышло.

Бэрх понимающе закивал и осторожно приблизился к Тэшу, оглядел его пытливо, как видно, не в силах поверить собственным глазам. Неожиданно морщинистые губы его сложились в улыбку.

— Меня, стало быть, зовут Бэрх. — Он протянул Тэшу заскорузлую руку.

Пастырь смерил его недоверчивым взором, но руку все-таки пожал.

— Тэш.

— Друг Хейты — мой друг, — тепло добавил Бэрх.

Заслышав это, пасмурный Тэш просто просиял. Хейта улыбнулась.

— Мы бы задержались, но нам надо спешить.

Бэрх понимающе кивнул.

— Ступайте, задерживать не стану.

Хейта обняла его на прощанье и потянула Тэша за рукав. Тот нехотя потопал за ней следом, помахав привратнику узластой ручонкой. Выскользнув за ворота, девушка и пастырь спешно двинулись лугом к Заповедному лесу. А Бэрх еще долго глядел им вслед, не переставая тихо дивиться себе под нос.

— Пастырь. Настоящий! Из самого леса. Чудеса, да и только!

III

Еще издали Хейта и Тэш увидели, что проход под древесной аркой слабо светился. Когда они приблизились, подле дерева выткался чей-то темный силуэт, над ним мерно покачивался волшебный фонарик.

Внезапно неизвестный шагнул вперед. На вытянутом остроносом лице горели такие же острые жемчужные глаза. Высокий лоб обрамляли тяжелые темно-лиловые волосы, а крупные губы сложились в недоброй усмешке.

Хейта внутренне поежилась. Пастыря этого звали Кхош, и Тэшу он приходился братом. Его растением-покровителем был безвременник. В провалах высоких скул залегли длинные тени этих смертоносных цветов. Дерзкий и молодой, Кхош успел застать Кровавую войну и с тех пор возненавидел Фэй-Чар всем своим существом.

— Тебе что, жить надоело? — шагнул он к Тэшу, не удостоив Хейты даже и взгляда. — Потащился в людскую деревню. Там мать с отцом чуть разума не лишились! Шарши места себе не находит. Эйша выплакала все глаза. Чем ты думал?!

Тэш молчал, не смея поднять глаз, точно к месту примерз.

— Что ты натворил, отвечай?! — теряя терпение, воскликнул Кхош.

— Он видения хотел показать, — пояснила Хейта. — Не все вышло гладко и…

— А тебя вообще никто не спрашивал, Фэй-Чар! — раздраженно перебил ее Кхош. — Кабы не ты, ничего бы этого не было. Навязалась на нашу голову, а мы теперь разгребай! — Он схватил Тэша за плечи. — Говори, пострадали люди или нет?

Хейта знала, что людей Кхош недолюбливал чуть меньше, чем ее. И не об их благе тревожился. О последствиях для самих пастырей.

— Пострадали, — едва слышно выдавил Тэш.

Кхош нахмурился.

— Отцу передам, чтоб со всей строгостью тебя наказал. — Он обернулся к Хейте. — Можно что-то исправить? Что они хотят?

— Ничего, — хмуро ответила девушка.

— Так уж и ничего, — недоверчиво прищурился пастырь. — Небось шкуру с него желали спустить?

— Да, желали! — вдруг выпалил Тэш. — А Хейта за меня вступилась. Тогда старейшина меня отпустил, а ее из деревни изгнал.

Кхош опешил слегка и некоторое время хранил напряженное молчание.

— За то, что вступилась, благодарю, — наконец, сухо бросил он.

— Не за что меня благодарить, — мотнула головой Хейта. — Он мой брат и…

— Никакой он тебе не брат! — снова взъярился Кхош. — И ты ему не сестра. Не знаю, где ты после изгнания думаешь обосноваться, но помни, на Лучистой поляне многие этому будут не рады. — Он стукнул кулаком по груди. — Начиная с меня!

Внезапно из-за спины Кхоша послышалось глухое рычание. Тот поспешно обернулся. Лисоволк стоял, ощерившись, синие глаза свирепо сверкали, густая шерсть встала дыбом.

— Ройх! — воскликнула Хейта.

Тот вмиг успокоился и медленно двинулся девушке навстречу, не сводя с оторопевшего пастыря тяжелого взгляда. Миновав его, лисоволк бросился к Хейте как преданный пес и принялся радостно облизывать ее холодные ладони. Он виниться пришел, не иначе. За то, что за Тэшем не доглядел. Хейта обняла его за шею и принялась утешать.

Кхош оправился от испуга, лихорадочно поглядел на брата.

— Довольно здесь торчать. Мне велено привести тебя как можно скорей!

Лучистая поляна по обыкновению встретила путников теплым светом волшебных огней. Однако, вопреки извечному покою и тишине, на ней стояло необычайное оживление. Пастыри, столпившись под деревьями, взволнованно перешептывались и то и дело печально качали головами.

Завидев Хейту и Тэша, все разом переполошились. Эйша с матерью, златовласой Ошей, сломя голову бросились к Тэшу, сгребли его в охапку и принялись судорожно рыдать. Отец его, краснобородый Шорш, тоже мигом оказался рядом и принялся строго выговаривать непослушному сыну, но за женскими рыданиями его было совсем не слыхать. Неведомо, сколько бы вся эта суматоха продлилась, если бы из дома не показался Шарши.

Все смолкли точно по волшебству. Глава пастырей казался не просто строгим — суровым. Но Хейта знала, что за этой видимой холодностью крылась небывалая радость оттого, что его любимый внук вернулся домой.

Шарши пристально поглядел на Тэша и жестом велел ему подойти. Маленький постреленыш опасливо втянул голову в плечи и, бросив на Хейту жалобный взгляд, понуро побрел к застывшему в безмолвии деду.

Хейте не было слышно, о чем они говорили. Шарши что-то спрашивал, Тэш отвечал, стыдливо потупившись. Несколько раз старик поднимал внимательные глаза и задумчиво поглядывал в ее сторону. Потом он приобнял внука за плечи и перепоручил его заботливой Ашше, которая тут же увела того с глаз долой. Сам Шарши, направившись к дому, оглянулся на пороге и кивнул Хейте, предлагая ей последовать за собой.

В жилище пастырей было светло, уютно и тепло. Несколько волшебных светильников покачивались под потолком. Деревянная мебель, утварь и другие затейливые вещицы отбрасывали мягкие тени.

Хейта окинула задумчивым взглядом диковинный дом, давно ставший для нее привычным и родным. От мысли, что с ним тоже придется расстаться, девушке вдруг сделалось необычайно грустно и тяжело.

Шарши поймал ее взгляд, взял со стола кувшин с родниковой водой, налил полную кружку и протянул ей. Хейта приняла ее с благодарностью. Она любила родниковую воду. Прохладное питье бодрило дух, делало разум ясным, а на сердце от него становилось светлей.

— Спасибо, что сберегла Тэша, — сказал Шарши.

Хейта кивнула.

— Да ты уже, поди, наслушалась благодарностей, — криво усмехнулся он. — А от Кхоша, конечно, первее всего?

Девушка фыркнула.

— Да. Он при встрече на добрые слова не поскупился.

— Ты прости, что отправил его, — трудно вздохнул Шарши. — Знаю я, что этот сварливый глупец тебя не жалует. Зато сон насылать он мастер. Вот я и подумал — быть может, при случае он выручит Тэша так, чтобы никто не пострадал?

— Да все в порядке, — равнодушно пожала плечами Хейта. — Я и похуже речи слыхала.

Шарши неожиданно посерьезнел и нахмурился.

— А вот и не в порядке. Я и Кхошу выскажу. И этим… — Он воззрился на девушку, снедаемый бессильным гневом.

Хейта печально улыбнулась.

— Оставь, деда. С людьми толковать не имеет смысла. Они не поймут. Уж точно не сейчас.

Шарши кивнул, упер в стол невидящий взор и неожиданно со всей мочи бухнул по нему кулаком.

— Они не имели права тебя изгонять! Ты ведь не замышляла дурного!

Хейта осторожно приблизилась.

— Но ты же знаешь, что имели, деда. Старейшина волен поступать, как считает нужным, во благо деревни. И он свой выбор сделал. — Она вздохнула. — Да и потом… нечего мне там делать.

Шарши вскинул глаза.

— Не говори так, внучка. Ты среди них росла!

Хейта мрачно усмехнулась.

— Знал бы ты, как они меня ненавидят. Как страшатся волшебства. Они ведь готовы были разорвать на части и Тэша, и меня.

Лицо пастыря дрогнуло. Он опустил потускневшие глаза.

— Но ты всегда надеялась, что однажды все переменится к лучшему.

Хейта сухо усмехнулась.

— Знаешь, для девушки, владеющей древним волшебством, я на диво недалека и слепа!

Шарши покачал головой.

— Зачем ты так…

— Но это так! — воскликнула Хейта. — Они всегда меня ненавидели. Всегда боялись. Ты б только видел, как они возликовали, когда Фархард меня изгнал! Небось, всю жизнь именно этого и дожидались.

Пастырь скрипнул зубами.

— Шоргшэх.^[6]

В глазах Хейты протаяла боль.

— Мать с дедом жалко. Я ведь из-за них не уходила. Но теперь-то уж ничего не поделаешь. — Она с надеждой поглядела на пастыря. — Приглядишь за ними, дед Шарши? Одни они пропадут…

Пастырь сдвинул небесно-голубые брови.

— Ты что же, и от нас уходишь?

Насилу выдержав его взгляд, Хейта кивнула.

— Ухожу. Я все обдумала по дороге.

Шарши затряс головой.

— В этом нет нужды. Одного дома тебя лишили, внучка. Но двери другого для тебя всегда открыты.

Хейта улыбнулась и ласково его обняла.

— Благодарю тебя, деда. Но что я стану здесь делать? И сама изведусь, и вас измотаю. Да и потом, я ведь всегда мечтала мир повидать. Вот, видно, время и пришло.

Шарши долго на нее глядел, потом печально улыбнулся. Как и Лахта, он ведал, что переубедить упрямицу не удастся.

— Куда идти-то сдумала?

— В Хольтэст, — ответила Хейта. — К Фэйру. Он давно меня звал, а я все отказывалась. Стану ему помогать, исцелять, а дальше видно будет. — Девушка вновь подступила к Шарши. — Ты только обещай за моей матерью и дедом приглядывать, хорошо?

Пастырь кивнул.

— Конечно, внученька. Обещаю.

Хейта вздохнула.

— Я, правда, с ними даже не попрощалась.

Шарши открыл рот, но ответить не успел. В тот же миг распахнулась входная дверь, и на пороге показалась заплаканная Лахта.

— Доченька! — судорожно воскликнула она.

Следом дверной проем подпер мрачный как туча Борхольд. Хейта кинулась матери на шею. Дед стоял рядом и молчал, но подслеповатый взгляд был горьким-горьким.

Неведомо, сколько они так простояли, когда Лахта, наконец, отстранилась. На бедной женщине не было лица, но она изо всех сил держалась, чтобы снова не заплакать.

— Дошли так быстро, как смогли, — заговорила она. — Я, почитай, сразу к дому бросилась. Мне никто и не подумал мешать. Все судят о том, что делать с Вархом. Даже потешников втянули. Но они вроде против него настроены. — Глаза ее вдруг потемнели. — Вот и хорошо. Пусть ему столько работы присудят, чтобы он руки стер и спину вовек не разогнул!

— Мама! — изумленно воскликнула Хейта.

— А что? — ничуть не растерялась та. — Из-за него мою дочь изгнали. Это я еще мало пожелала. — Она пытливо огляделась. — Ты в этом доме будешь или в каком другом?

Хейта открыла было рот, но слов не нашла и просто застыла, уставив на мать широко раскрытые глаза. Лахта испытующе посмотрела на дочь, склонила голову набок.

— Уходишь?

Девушка сглотнула.

— Да, решила до Фэйра пойти. Как ты говорила.

Лахта кивнула.

— Хорошо. Стало быть, я не зря твои вещи взяла. — Она обернулась к Борхольду, и тот передал ей видавший виды дорожный мешок. — Когда-то, — сказала Лахта, — он принадлежал твоему отцу. А теперь будет твоим. Я тут одежды в дорогу припасла, одеяло, немного еды.

Хейта онемела.

— Но как ты…

Лахта улыбнулась уголком рта.

— Считай это материнским чутьем. — Она вздохнула. — Да и недобрая это затея — жить подле деревни, из которой тебя изгнали. Чтобы каждый звук, долетевший оттуда, изо дня в день напоминал о случившемся.

Хейта с трепетом переняла вещь, которая когда-то принадлежала ее отцу, горячо поцеловала мать, а следом и деда. Борхольд прижал ее к широкой груди.

— Ты прости, что не зашла попрощаться, — прошептала Хейта. — Времени было в обрез.

Дед только крепче ее обнял и сурово произнес:

— Ничего. Они у меня еще попляшут. Кровопийцы проклятые.

Лахта тронула дочь за плечо.

— Вот, кошель еще возьми. Тут, правда, всего одна монета, зато золотая. Берегла на черный день.

Хейта хотела воспротивиться, но мать так на нее поглядела, что она не осмелилась. Подвязала кошель к поясу и закинула за спину мешок.

— Да ты его оставь пока, — спохватилась Лахта. — Тяжелый. Успеешь еще натаскаться. Отдохни, отоспись. Путь предстоит неблизкий.

Хейта потупилась, переступила с ноги на ногу и веско проговорила:

— Я сегодня пойду.

Лахта вытаращила глаза.

— На ночь глядя?! Зачем? Куда торопиться?

Хейта решительно тряхнула головой.

— Осень настала. Дожди со дня на день зарядят. Не хочу промокнуть, и дороги развезет.

Девушка оглядела недоверчивые лица родных и добавила мягче:

— Да и сердце толкает в путь. Когда оно так горит, лучше не мешкать.

Они не ответили ей. Просто разом понурились, как цветы, которые покинуло солнце, и трудно кивнули. Отпускать ее им было тяжело, но отпускать тотчас — вдвойне тяжелее.

Хейта тряхнула мешком.

— Сперва в дорогу обряжусь.

Один за другим Лахта, Борхольд и Шарши покинули стены теплого дома. Маленькая дверца со скрипом затворилась, вспугнув с окна черно-синюю сойку. Яркой стрелой взмыла та в воздух и тотчас исчезла в гуще темной листвы.

Птицы с таким оперением довольно редки. Знай они, что эта сойка появилась подле Хейты не в первый раз, наверняка бы насторожились. Но они того не знали. Только Тэш снова ее заприметил, но, с истинно детской беззаботностью, значения тому не придал.

Вскоре, снарядившись в путь, в дверях показалась и сама Хейта. Окинув чутким взором застывших в молчании пастырей, она нерешительно замерла на пороге. Девушка не знала, что надо было сказать, но слова как-то сами нашлись.

— Спасибо вам, дорогие пастыри, — улыбнулась Хейта. — За то, что все эти годы нянчились со мной, учили уму-разуму, кормили, в дом привечали. Спасибо и тем, кто меня любит, и тем, кто еле терпит. — Она мельком поглядела на Кхоша, а тот неожиданно отвел взгляд. — Мне будет не хватать всех вас.

Маленький Тэш громко зашмыгал носом.

— Я не прощаюсь навсегда, — поспешно добавила Хейта. — И обязательно буду время от времени вас навещать. — Она вздохнула. — Однако сегодня я вынуждена проститься.

Не в силах дольше терпеть, Тэш бросился вперед и повис у нее на шее. Хейта крепко прижала к себе названого брата, ласково погладила его по волосам.

— Не уходи, — прошептал он. — Тебе не место среди людей. Ты ведь не человек. Не такой, как они. Ты можешь остаться с нами.

Хейта бережно коснулась пальцами его щеки.

— Ты прав, я не человек. Но и не пастырь.

В глазах маленького Тэша протаяло понимание.

— Ты — Фэй-Чар.

Девушка кивнула.

— Верно.

Он сдвинул брови.

— И что это значит?

Хейта усмехнулась.

— Думаю, именно это мне и предстоит узнать.

Тот вздохнул и грустно кивнул в ответ. Горячо простившись с матерью и дедом, Хейта ступила на тропу. По правую руку от нее черной тенью вырос Ройх. По левую — воспарил волшебный фонарик. Чувствуя, как щемит сердце тоска, Хейта быстро пошла вперед. Шевельнулись еловые лапы, скрыв ее из виду. Вот и второй дом остался позади.

Лунный свет окутывал деревья загадочной голубоватой пеленой. Прозрачная, неуловимая, легкая, она беспрестанно мерцала, точно тонкое полотно, вытканное руками неведомых небесных ткачей. И казалось, что это не деревья стоят, а неземные стражи-хранители в волшебных одеждах, неустанно и чутко оберегающие всемирный сон, согласие и покой.

Лес кончился внезапно. Деревья расступились, являя взору тусклый, пепельно-серый простор. Узкая дорога еще некоторое время бежала вдоль леса, потом резко сворачивала и бесследно терялась в нагромождении холмов. Сердце Хейты от волнения бешено заколотилось. За ее спиной, удрученный предстоящей разлукой, заскулил лисоволк.

Хейта опустилась перед ним на колени, порывисто обхватила за шею, уткнулась лицом в мягкий, теплый мех. Эти двое понимали друг друга без слов. Каждый ощущал боль другого как свою. Неведомо сколько они так просидели — показалось, что целую вечность, — когда Хейта вдруг отстранилась, поглядела зверю в глаза и трудно произнесла:

— Я должна идти, понимаешь? С собой взять не могу — небезопасно тебе. Поймают — живым не уйдешь. Беги домой, в лес. Я вернусь, и мы непременно увидимся.

Лисоволк поглядел на нее, ничем не выказав недовольства, покорно прошелся по щеке теплым языком. Сердце девушки болезненно сжалось. Глотая незваные слезы, она медленно поднялась с колен, затушила волшебный светильник и, глядя перед собой невидящим взором, шагнула в проем между деревьями, как в распахнутую настежь дверь.

Она пошла по дороге быстро, не оборачиваясь, точно страшилась, что один только вид Заповедного леса мог заставить ее передумать. Как вдруг ночную тишину, как мягкое тело ножом, прорезал надсадный, раскатистый вой.

Ройх наконец-то дал волю растерзанным чувствам. И столько в этом вое было неизжитой тоски, что Хейта чуть не задохнулась от боли. Вздрогнув, она запнулась и медленно оглянулась. Безотчетной муки были полны жемчужные глаза. Броситься назад, обнять, прижаться щекой, никогда больше не отпускать… Нет! Хейта упрямо мотнула головой. Стиснув зубы, она отвернулась и зашагала еще скорей. Больше девушка не оборачивалась.

* * *

А неутомимая птица тем временем летела на юго-запад, все больше отдаляясь от Заповедного леса и деревни Кихт. В холодной темноте сизо-голубые перья сойки казались иссиня-черными. Маленькие глазки грозно сверкали, придавая облику поистине зловещий вид.

Неуловимой тенью проносилась птица над мрачной землей. И ни люди, ни оборотни, ни даже пастыри не ведали, что посланника с новостями более важными в мире было не найти.

Бессчетные холмы постепенно сменились лесистыми горами и цепочками каменистых кряжей, покуда впереди не замаячил исполинский Поднебесный хребет. Птица ловко обогнула его, промчавшись над плоскогорьем, и вырвалась в бескрайний угольный простор. В высоком небе горели частые звезды, точь-в-точь повторяя себя внизу. Сойка летела над морем.

Нежные крылья трепал соленый ветер, но стойкая, упорная птица удалялась все дальше и дальше от обозримой земли. Неожиданно из темноты проступили громадные черные пики. И вот, подобно древнему чудищу, восставшему из морских глубин, на горизонте вырос могучий неприступный замок. Невероятно высокий, с тонкими остроконечными башнями, испещренными множеством арочных окон, крепкий и массивный у основания, он безотчетно тянулся к небесам, но при этом глубоко вгрызался стенами, как корнями, в землю, в непроглядную тьму. И эта борьба, это противостояние словно раздирали его изнутри.

Местами виднелись полуразрушенные окна, а камни, выпавшие из них, расплывчатыми грудами темнели у подножия. Довершали эту тягостную картину крылатые фигуры каменных горгулий. Носатые, клыкастые, остроухие, они злобно скалились со стен, карнизов и кровли, безропотно неся службу в качестве безмолвных охранников-часовых.

Сойка влетела в одно из верхних окон центральной башни и плавно опустилась на дощатый стол. Рука, что лежала на нем, тотчас пошевелилась. Но что это была за рука! Неестественно длинная и жилистая, она была покрыта роговой коричневой чешуей и скорее напоминала лапу неведомого зверя. Каждый палец оканчивался острым, как лезвие кинжала, когтем.

Шустрая птица проворно вспрыгнула на подставленную руку. Та тут же поднялась в воздух, к диковинному лицу. Его тоже покрывала чешуя, но лишь на висках и скулах, обнажая неестественно бледную, едва не прозрачную кожу.

Черты лица были на удивление правильными: точеные губы, прямой нос, высокий лоб, густые брови вразлет. И только глаза выбивались из общей картины. Большие, округлые, желтые. Хищные глаза змеи.

Из-под вьющихся иссиня-черных волос выходили два крепких рога, изогнутых полукольцом. Вот крупные губы растянулись в коварной улыбке, обнажив белоснежные клыки, а в змеиных глазах заплясало янтарное пламя.

Невиданная дева была красивой. Но красота эта вызывала не восхищение, а кромешный первобытный страх. Он холодом пробирался в сердце и обвивал ноги незримой бечевой, заставляя их трусливо дрожать. И звалась эта дева — химерой.

Жадно впившись глазами в пестрого вестника, она коснулась его головы и вдруг застыла, как изваяние. Перед ее пламенным взором замелькали яркие картины.

Какой-то нелепый людской праздник. Огненная потеха. Пастырь! Детеныш лесных пастырей среди людей! Творит невесть что… А вот и девушка… Волшебство! Ей подвластен свет. Как же ловко с ним управляется! Жалкие людишки перепугались. Хейта… Имя ей Хейта! Изгнание. Как же они предсказуемы! Сборище трусливых, напыщенных глупцов! Девушка идет в лес. Селение пастырей. Наивные, миролюбивые простофили! Девушка уходит! Куда же? Куда она идет? Слово. Название города… Хольтэст!

Химера вздрогнула и очнулась. Глаза ее полыхали янтарным огнем. Она кивнула птице.

— Благодарю, Аргат. Лети, получай заслуженное угощение.

Птица сорвалась с ее руки, влетела в высокую напольную клетку и принялась склевывать зерно. А химера поднялась и направилась к окну. Следом за ней устремился длинный, увенчанный ядовитым жалом хвост.

Одежды на ней не было — за ненадобностью. Сильное тело химеры покрывала выпуклая чешуя коричнево-красного цвета. Пламя светильников жадно облизало фигуру химеры и на мгновение могло показаться, будто это не чешуя, а кровь… Густая, темная кровь от несметного числа порубленных тел бурыми пятнами растекалась по ее телу.

В распахнутое окно ворвался ледяной ветер, бесстрашно налетел на химеру, растрепал тяжелые черные локоны. Но та не поежилась — химеры легко переносили и холод, и зной, — лишь по-звериному выгнула спину, всем телом окунаясь в манящую ночную прохладу.

А звезды горели неистово, точно желали излиться на землю испепеляющим огнем. Луна то выплывала, то вновь скрывалась за рваными клочьями угрюмых, серо-черных туч. На лице химеры застыла улыбка, исполненная мрачного, безумного ликования.

— Значит, все-таки Чара, — прошептала она. — Мерзкие, ненавистные людишки. Они заплатят за все. Сами прогнали ту, что могла вступиться за них, защитить. Теперь им ничто не поможет… — Она резко обернулась.

— Укрут!

В залу тут же, неуклюже прихрамывая, вбежало донельзя уродливое, тощее существо ростом с пятилетнего ребенка. Его грубая, корявая кожа была землистого цвета, длинный нос по форме напоминал крысиный, а из большого рта торчали кривые черные клыки. Засаленные жесткие волосы на голове торчали во все стороны, точно всклокоченная трава на болоте. Одеждой ему служила лишь ветхая роба на заплатках.

Химера столкнулась с укрутами очень давно. И скоро смекнула, что легко может ими управлять, подавляя волю, даже единожды взглянув в их маленькие бесцветные глаза. С тех пор укруты ей и прислуживали, беспрекословно исполняя все, что она ни велела.

— Позови Рукс. Есть у меня одно дело… — Жгучие глаза химеры недобро сверкнули. — В местечке под названием Хольтэст.

Она нетерпеливо махнула рукой, побуждая вошедшего поспешно ретироваться, и вновь отвернулась к окну. В желтых змеиных глазах разгорался зловещий восторг.

— Ну что ж, Хейта, не ты одна нынче отправишься в путь. Отправятся и за тобой. — Она хищно усмехнулась. — Отличная ночь для полета!

Высунувшись из окна, химера негромко свистнула. А в следующий миг одна из горгулий дрогнула… Медленно повернулась на бугристых плечах уродливая голова, и два багровых глаза свирепо вспыхнули в ночи.

Примечания

6

Негодяи.